Бен-Гур

Чтобы не оставалось никакой неясности, необходимо отметить, что только что описанная встреча имела место в 747 году от основания Рима. Стоял месяц декабрь, и зима царила на всем пространстве к востоку от Средиземного моря. Переход по пустыне в этот сезон вызывал сильнейший аппетит. Компания, собравшаяся под небольшим шатром, не была исключением из этого правила. Они охотно ели; потом, выпив вина, пустились в разговоры.

– Для путника в чужой стране нет ничего приятнее, чем услышать свое имя, произнесенное устами друга, – произнес египтянин, молчаливо признанный главой застолья. – Нам предстоит провести много дней вместе. Наступило время узнать друг друга. Итак, тот, кто пришел последним, если пожелает, станет говорить первым.

Грек заговорил медленно, словно прислушиваясь к своим словам.

– Я должен сказать вам, мои собратья, что едва представляю, с чего мне начать и что такого особенного я могу поведать вам. Я до сих пор до конца не понимаю сам себя. Более всего я уверен в том, что я выполняю волю Господа, и эта служба является для меня нескончаемой радостью. Когда я думаю о предназначении, которое я должен исполнить, во мне рождается невыразимая радость от того, что я знаю волю Бога.

Говоривший замолк, не в состоянии говорить от переполнявших его чувств. Остальные, разделяя их, потупили взоры.

– Далеко к западу от этих мест, – снова начал он, – лежит страна, которую невозможно забыть, хотя бы только потому, что мир слишком многим ей обязан, а также потому, что чувство благодарности относится к тем чувствам, которые наполняют сердца людей чистейшей радостью. Я не буду говорить об искусстве, ничего о философии, риторике, поэзии, войне: о мои братья, слава ее должна сиять в веках, записанная на скрижалях истории сияющими письменами, которые Он послал нас обрести и провозгласить, сделав известными всему миру. Страна, о которой я говорю, – Греция. Меня же зовут Гаспар, я сын Клеонта из Афин.

Люди моей страны, – продолжал он, – преданы познанию, и от них я унаследовал ту же страсть. Двое наших философов, величайшие из множества других, учат – один тому, что каждый человек обладает Душой, которая Бессмертна; другой же – доктрине Единого Божества, бесконечно праведного. Из множества учений, по поводу которых спорят между собой различные философские школы, я выбрал именно их, как единственно достойные труда постижения; поскольку я убежден – существует связь между Богом и душой, пока еще неведомая. В размышлениях об этом разум доходит до предела, до глухой непроходимой стены; достигшим ее остается только остановиться и возопить о помощи. Так поступил и я; но ни звука не донеслось до меня из-за этой стены. В отчаянии я порвал с городами и школами.

При этих словах мрачная улыбка одобрения осветила исхудавшее лицо индуса.

– В западной части моей страны – в Фессалии, – продолжал свое повествование грек, – есть гора, известная как обиталище богов; именно там расположено жилище Зевса, которого мои сограждане считают верховным богом: гора эта зовется Олимпом. Туда я и направил свой путь. Я нашел пещеру на склоне холма там, где гора эта, тянущаяся с запада, начинает отклоняться к юго-востоку. Там я и жил, предаваясь медитации и ожидая откровения. Веря в Бога, невидимого и вездесущего, я верил также в возможность так возжаждать Его всеми силами души, что Он почувствует сострадание ко мне и даст мне ответ.

– И Он дал – Он дал! – воскликнул индус, вздымая руки из-под шелкового покрывала, покрывавшего его колени.

– Послушайте меня, братья, – произнес грек, с видимым усилием овладевая своими чувствами. – Дверь моего уединенного жилья выходила на Салоникский залив. Однажды я увидел, как с борта вошедшего в залив корабля спрыгнул в море человек. Ему удалось доплыть до берега. Я дал ему кров и заботился о нем. Он оказался иудеем, знающим историю и законы своего народа; от него я узнал, что Бог моих молитв воистину существует и много лет был законодателем, правителем и царем этого народа. Что это было, как не то самое Откровение, о котором я мечтал? Вера моя была не бесплодна, Бог дал мне ответ!

– Как Он дает его всем, кто взывает к Нему с такой верой! – произнес индус.

– Но, увы, – добавил египтянин, – сколь мало мудрецов, постигающих Его ответ им!

– Это еще не все, – продолжал грек. – Человек, посланный мне, рассказал нечто большее. Он поведал, что пророки, которые за время, прошедшее с первого откровения, имели счастье видеть Бога и говорить с Ним, утверждали, что Он снова придет в наш мир. Человек этот поведал мне имена пророков, а из священных книг я познал их язык. Еще он рассказал, что второе пришествие уже наступает – и вот-вот произойдет в Иерусалиме.

Грек прервал свой рассказ, и оживление сошло с его лица.

– Истинно также то, – произнес он после краткого молчания, – истинно также – человек этот сказал мне, что Бог и откровение, о котором он поведал, предназначены только для иудеев. Тот, кто придет, станет Царем Иудейским. «И у Него нет ничего для остального мира?» – спросил я. «Нет, – был ответ, произнесенный гордым тоном. – Нет, поскольку именно мы – Его избранный народ». Ответ этот не сокрушил мою надежду. Почему такой Бог должен ограничивать Свою любовь и благодеяние одной страной и, более того, одним племенем? Я продолжал свои расспросы. Наконец мне удалось сломить гордость этого человека и узнать, что отцы его народа были всего лишь выбраны в качестве служителей, которые должны были хранить Истину с тем, чтобы мир мог в конце концов познать ее и быть спасен. Когда же иудей ушел, оставив меня, я укрепил свою душу новыми молитвами – чтобы мне было позволено увидеть Царя, когда Он явится миру, и поклониться Ему. Однажды ночью я сидел у входа в мою пещеру, пытаясь полнее познать тайну моего бытия – ведь познать ее значит познать Бога; внезапно в море, расстилавшемся внизу, или, скорее, во мгле, скрывавшей море, я увидел вспыхнувшую звезду. Медленно она поднялась над горизонтом и остановилась над холмом и моей дверью, так что ее свет воссиял мне прямо в глаза. Я пал ниц и уснул, и во сне я слышал голос, произнесший: «О Гаспар! Вера твоя одержала победу! Да будешь ты благословен! Вместе с двумя другими иди до самого края земли, и там ты узришь Того, Кто был обещан, и будешь свидетелем Его и сможешь свидетельствовать о Нем. Утром же восстань, и ступай на встречу с Ним, и храни веру в тот Дух, что будет вести тебя».

И поутру я проснулся в духе столь светлом, что он затмевал свет солнца. Я сбросил свое рубище отшельника и оделся как в былые времена. Из тайника я достал сокровища, которые принес с собой из города. Вдоль берега шло судно. Я дал ему знак, был принят на борт и сошел в Антиохии. Там я купил верблюда и все необходимое для путешествия. Мимо садов и огородов, покрывающих берега Оронта, я добрался до Эфеса, Дамаска, Басры и Филадельфии, а оттуда сюда. Такова, о братья мои, моя история.

Глава IV

РАССКАЗ ИНДУСА. ЛЮБОВЬ

Египтянин и индус переглянулись; первый жестом предложил индусу говорить, тот склонил голову и начал свое повествование.

– Наш брат сказал хорошо. Да будут мои слова столь же мудры.

Он прервал свою речь, помолчал, затем продолжил:

– Возможно, о братья мои, вам доводилось слышать мое имя – Мелхиор. Я говорю с вами на языке, который, будучи едва ли не самым древним в этом мире, лишь совсем недавно получил письменность – я имею в виду санскрит, язык Индии. По рождению я индус. Мои соплеменники первыми вступили на поля познания, первыми взрыхлили и возделали их. Что бы ни случилось после этого, теперь всегда будут существовать четыре Веды[5 - Веды памятники др.-инд. литературы (конец 2-го начало 1-го тысячелетия до н. э.) на др.-инд. (ведийском) языке. Веды составляют сборники гимнов и жертвенных формул (Ригведа, Самаведа, Яджурведа, Атхарваведа) и теологические трактаты (брахманы и упанишады).], потому что они стали первыми источниками религии и практических знаний. От них пошла Упаведа, дарованная нам Брахмой, повествующая о медицине, искусстве стрельбы из лука, архитектуре, музыке и сорока шести видах практических искусств; Вед-Ангас, открытая вдохновенными святыми и посвященная астрономии, грамматике, стихосложению, произношению, заклинаниям и воплощениям, религиозным обрядам и церемониям; Уп-Ангас, написанная мудрым Вайясой и посвященная космологии, летосчислению и географии, а также «Рамаяна» и «Махабхарата», героические поэмы, созданные для увековечивания наших богов и героев. Таковы, о братья, Великие Шастры, или книги святых таинств. Но теперь они мертвы для меня, потому что все это время они служили только иллюстрацией творческого гения моей расы. Они были обещанием скорого совершенства. Спросите ли вы меня, почему обещания не были воплощены? Увы! сами эти книги закрыли собой все дороги к прогрессу. Под предлогом заботы о творении авторы этих книг навязали роковой принцип – человек не должен стремиться к познанию или деланию, поскольку Небеса дали ему все необходимое. Когда это положение стало священным законом, факел индийского гения был обращен вниз и с тех пор освещает узкие стены и горькие воды.

Я упоминаю об этом, братья, не из гордыни, и вы это поймете, когда я расскажу вам, что шастры учат нас – Верховный Бог носит имя Брахмы; что Пураны, или священные стихи Уп-Ангас, повествуют нам о Добродетели и Добрых Делах, а также о Душе. Итак, если брат мой позволит мне заметить, – говоривший почтительно поклонился греку, – за много веков до того, как об этом стало известно людям его страны, две великие идеи – Бог и Душа – поглотили все силы индусского сознания. Позвольте мне продолжить объяснения и сказать, что Брама, по учению все тех же священных книг, есть воплощение триады – Брахмы, Вишну и Шивы. Из них Брахма считается создателем нашей расы, которую в процессе создания он разделил на четыре касты. Во-первых, он населил нижние миры и вышние небеса; затем он создал для земных существ землю; после чего из его уст произошла каста брахманов, наиболее близко подобных ему самому, высочайших и благороднейших, единственных учителей Вед, которые в то же самое время изливались из его уст в законченном виде, идеальном воплощении практического знания. Затем из своих рук он создал кшатриев, или воинов; из груди его, местопребывания жизни, произошли вайшья, или производители, – пастухи, земледельцы, торговцы; из ног его, как символа низкого падения, родились шудры, или слуги, – рабы, прислуга, рабочие, ремесленники. Обратите внимание, что, согласно закону, рожденному тогда же, человеку одной касты запрещается становиться членом другой; брахман не может опуститься в более низкие касты; если он нарушает закон своего собственного круга, то становится изгоем, он перестает существовать для других, кроме таких же изгоев, как и он сам.

При этих словах воображение грека, представив все последствия такого падения, пересилило его напряженное внимание, и он воскликнул:

– В таком состоянии, о братья, как же нужен человеку любящий Бог!

– Да, – добавил египтянин, – такой любящий Бог, как наш.

Брови индуса скорбно сошлись; справившись со своими чувствами, он продолжал более спокойным тоном:

– Я был рожден брахманом. Таким образом, моя жизнь была предопределена до самого ничтожного действия, до последнего часа. Мой первый глоток молока; наречение меня именем; вынос меня на улицу и мой первый взгляд на солнце; посвящение меня в первую ступень брахманства – все сопровождалось чтением священных текстов и пышными обрядами. Я не мог ходить, есть, пить или спать без страха того, что могу нарушить какое-нибудь правило. Нести же кару за это, о братья, пришлось бы моей душе! В зависимости от серьезности нарушения душа моя попала бы на одно из небес – нижайшее из них принадлежит Индре[6 - Индра – в ведической религии наиболее почитаемое божество, предводитель и царь богов, громовержец и владыка атмосферы (мира Индры).], а высочайшее Брахме – или была бы отослана обратно на землю, чтобы вести там жизнь в облике червя, мухи, рыбы или животного. Наградой же за безупречное поведение стало бы Блаженство, или сопричисление к Браме, что представляет собой не существование, но пребывание в абсолютном покое.

Индус позволил себе минутное раздумье и затем продолжал:

– Эта часть жизни брахмана называется первой ступенью – ученичеством. Когда же я был готов подняться на вторую ступень – я имею в виду, когда созрел для женитьбы и обзаведения хозяйством, – я задавал много вопросов всем, даже брахманам, и стал еретиком. Из глубины колодца я узрел льющийся сверху свет; стремился подняться к нему и увидеть, что проливает свет на всех нас. И наконец – ах, какой же это был тяжкий труд! – я стоял в свете дня и созерцал принцип жизни, важнейший элемент веры, связующее звено между душой и Богом – Любовь!

Морщинистое лицо мудреца смягчилось, он с силой всплеснул руками. Наступило молчание, во время которого двое других смотрели на него, причем грек – сквозь заливавшие его лицо слезы. Через несколько минут индус продолжил свою речь.

– Счастье любви заключается в действии; мера же ее в том, что кто-то готов сделать для других. Я не мог пребывать в покое. Брахма заполнил мир столькими несчастными. Шудры взывали ко мне, как и бесчисленные верующие и жертвы. Остров Ганга Лагор находится там, где священные воды Ганга исчезают в Индийском океане. Туда я и направил мои стопы. В тени храма, построенного там для мудрого Капилы[7 - Капила – др.-инд. мыслитель? века до н. э., основатель дуалистической философской системы санкхьи. Сутры Капилы не сохранились.], вознося молитвы вместе с его учениками, которых священная память об этом святом человеке собрала вокруг его жилища, я думал обрести покой. Но дважды в году сюда приходила процессия паломников, жаждущих найти очищения в водах реки. Их страдания укрепили мою любовь. Противясь порыву заговорить, я замкнул свои уста, поскольку единое слово против Брамы, или Троицы, или же шастриев означало бы верную смерть для меня; любое сочувствие к изгоям, участь которых – умереть в горючих песках, – произнесенное благословение, поданная чашка воды, стало бы приговором для меня, а я – одним из них, потерянным для семьи, страны, касты. Но любовь побеждает! Я говорил с учениками в храме; они прогнали меня. Я разговаривал с паломниками; ответом мне был град каменьев, заставивший меня покинуть остров. Я пытался проповедовать на стогнах городов, мои слушатели в ужасе бежали меня или пытались убить. В конце концов во всей Индии не оказалось места, где я мог бы найти мир и покой – даже среди изгоев, поскольку, и будучи падшими, они все равно веровали в Браму. Оказавшись в таком положении, я стал искать одиночества, чтобы скрыться от всех, кроме Бога. Я поднялся к истокам Ганга, к горним высям Гималаев. Когда я взошел на перевал Хурдвар, откуда река в еще незамутненной чистоте начинает свой путь на равнину, я помолился за свой народ и счел себя навсегда потерянным для людей. Через груды камней, взбираясь на скалы и ледники, по пикам, казалось достигающим небес, я смог добраться до Лангцо, озера неописуемой красоты, лежащего у подножий Тизегангри, Гурлы и Кайлас-Парбот, трех гигантов в короне вечных снегов, ослепительно сияющих в лучах солнца. Там, в центре земли, откуда берут начало Инд, Ганг и Брахмапутра, текущие в трех разных направлениях, где прародители человечества возвели свои первые хижины и где они разделились, чтобы заполнить своими потомками мир, оставив после себя Балк, мать всех городов, в ознаменование этого великого события; где Природа, возвратившаяся в свое первоначальное состояние и уверенная в своей безопасности, приглашает мудрецов и изгнанников, обещая безопасность для одних и одиночество для других, – именно здесь и пребывал я наедине с Богом в молитве, посте и ожидании смерти.

И снова голос индуса умолк, а его костлявые руки сомкнулись в страстном жесте.

– Однажды ночью я шел берегом озера, взывая в слушающую меня тишину: «Когда же Бог придет и заявит о себе? Неужели не будет искупления грехов?» Внезапно в воде озера возгорелся трепетный свет; над поверхностью его появилась звезда, она поднялась на небо и воссияла у меня над головой. Яркость ее ошеломила меня. Когда же я упал ничком на землю, то услышал голос неописуемой благости, говорящий: «Любовь твоя победила! Будь же ты благословен, о сын Индии! Искупление грехов уже у порога. Вместе с еще двумя, пришедшими из дальних краев земли, ты узришь Спасителя и будешь свидетелем того, как Он придет в мир. Поутру восстань ото сна, и ступай на встречу с ними, и со всей силой своей веры поверь в Дух, который будет вести тебя».

И с этого времени свет не оставляет меня; потому я знаю, что он являет собой видимое присутствие Духа. Наутро я направил свои стопы в мир той дорогой, по которой и пришел сюда. В расщелине горы я нашел камень изрядной ценности, который я продал в Хурдваре. Через Лахор, Кабул и Джидду я пришел в Исфахан. Там купил верблюда и таким образом добрался до Багдада, не дожидаясь караванов. Я путешествовал в одиночку, не испытывая страха, потому что Дух был со мной, как и сейчас. Какое же счастье обрели мы, о братья! Нам предстоит узреть Спасителя – говорить с Ним – поклониться Ему! Я сказал!

Глава V

ИСТОРИЯ ЕГИПТЯНИНА. ДОБРЫЕ ДЕЛА

Более эмоциональный грек поспешил выразить индусу свою радость и поздравления; после чего египтянин произнес с характерной для него степенностью:

– Я преклоняюсь перед тобой, брат мой. Ты много претерпел, и тем больше я радуюсь твоему торжеству. Если вы оба будете добры выслушать меня, то я поведаю вам, кто я такой и как я пришел к тому, чтобы стать призванным. Подождите меня, пожалуйста, одну минуту.

Он вышел из шатра и добавил корма своему верблюду; возвратясь, египтянин продолжил свой рассказ.

– Ваши слова, братья, повествовали о Духе, – сосредоточась, начал он, – и Дух дал мне понять их. Каждый из вас, в частности, рассказывал о своих странах, и это очень важно, почему – я объясню; но, чтобы вы могли полностью понять меня, позвольте мне сначала сказать несколько слов о моей стране. Я Балтазар, египтянин.

Последние слова рассказчик произнес негромко, но с таким достоинством, что оба слушателя почтительно склонились перед ним.

– Я мог бы назвать многие отличительные особенности моего народа, – продолжал он, – но я упомяну только одну. История начинается с нас. Мы первыми стали заносить происходящие события на скрижали истории. У нас не было традиций, и поэтому поэзии мы предпочли достоверность. На фасадах дворцов и храмов, на обелисках, на внутренних стенах гробниц мы записали имена наших царей и их деяния; а изящным папирусам мы доверили мудрость наших философов и тайны нашей религии – все секреты, кроме одного, о котором я сейчас вам рассказываю. Древнее, чем Веды Брахмы или Уп-Ангас Вайясы, о Мелхиор, древнее, чем песни Гомера или метафизика Платона, о мой Гаспар, древнее священных книг и мандаринов Китая; древнее свитков Сиддхарты[8 - Сиддхарта (санскр.) – букв. просветленный) имя основателя буддизма принца Гаутамы (623 544 гг. до н. э.), происходившего из царского рода племени шакьев в Северной Индии.], сына прекрасной Майя; древнее Торы иудея Моисея – старейшими из анналов человеческой истории являются архивы Мену, нашего первого царя.

Умолкнув, он остановил ласковый взор своих больших глаз на греке.

– На заре истории Эллады кто, о Гаспар, был учителем ваших учителей?

Улыбаясь, грек склонил голову.

– Из этих архивов нам известно, – продолжал Балтазар, – что, когда наши праотцы пришли с далекого Востока, из тех краев, где рождаются три великих реки, из центра мира – со Старого Иранского нагорья, о котором ты нам поведал, о Мелхиор, – то они принесли с собой и историю мира до Потопа, и историю самого Потопа, данную ариям сыновьями Ноя, умудренного Богом, Создателем и Началом Начал, и Душой, столь же бессмертной, как и Бог. Когда мы выполним свой долг, к которому мы призваны, то, если вы решите пойти со мной, я покажу вам священную библиотеку нашего жречества; там, среди прочих, хранится и «Книга мертвых», содержащая ритуал, который должна соблюсти душа после смерти, отправляясь на судилище. Эти идеи – Бог и Бессмертная Душа – были выношены Мицраимом в пустыне и принесены им на берега Нила. Тогда они предстали миру во всей своей первоначальной чистоте, в простоте понимания, как этого всегда желает Бог для нашего счастья; таким же было и первое богослужение – песня и молитва, естественная для увеселения сердца и надежды, исполненная любви к Создателю.

При этих словах грек воздел руки к небу, воскликнув:

– О, я чувствую, как свет проливается в мою душу!