Бен-Гур

Кают-компания была центральным помещением галеры – размером шестьдесят пять на тридцать футов, освещаемая солнцем через три широких люка. Ряд пиллерсов проходил из конца в конец ее, поддерживая подволок, ближе к центру помещения виднелось основание мачты, у которого были составлены секиры, копья и дротики. Справа и слева к каждому люку поднимались двойные трапы с крепежными устройствами наверху, позволявшими закреплять поднятые нижние половины трапов к подволоку. Сейчас, когда эти половинки трапов были подняты и закреплены наверху, помещение приобрело вид освещенного сверху зала.

Кают-компания была сердцем галеры, общим домом всех находящихся на ее борту людей – столовой, спальней, гимнастическим залом, местом проведения свободного времени – благодаря правилам, регламентировавшим пребывание в ней до мельчайших деталей и неотвратимым, как смерть.

В глубине помещения находилась возвышенность, на которую вели несколько ступенек. Там располагался начальник гребцов. Перед ним стояло нечто вроде сделанного из дерева полого барабана, на котором деревянным молотком он отбивал ритм гребли. Справа от него находилась клепсидра – водяные часы, по которым он отслеживал время вахт и смены гребцов. Еще выше был помост, обнесенный позолоченными перилами, местопребывание трибуна, надзирающего за всем происходящим на корабле. Там стояли ложе, стол и кафедра, кресло с мягким сиденьем, опорами для рук и высокой спинкой – вещь, которую имперское руководство позволяло держать для пущей важности.

В этом кресле сейчас и располагался Аррий, покачиваясь в такт движению корабля, облаченный в алый воинский плащ, наброшенный на белоснежную тунику, с мечом у пояса, внимательным взглядом рассматривая своих, столь же внимательно разглядывающих его, подчиненных. Этот требовательный взгляд командующего дольше всего задержался на гребцах. Читатель, без всякого сомнения, поступил бы точно так же; но взгляд его был бы куда более сочувственным; мысли же трибуна, минуя то, что представало непосредственно его взгляду, устремлялись вперед, требуя результата.

Само по себе зрелище было достаточно непритязательное. Вдоль бортов корабля, накрепко прикрепленное к его остову, располагалось то, что с первого взгляда напоминало три ряда сидений. При более пристальном рассмотрении это сооружение представало конструкцией из возвышающихся одна над другой сидений-банок. В каждой из таких конструкций вторая банка располагалась несколько сзади и выше первой, а третьи были сдвинуты сзади и выше вторых. Чтобы вместить шестьдесят гребцов каждого борта в отведенное для них место, на этом пространстве располагались девятнадцать таких сооружений, отстоящие друг от друга на расстояние примерно в один ярд, а двадцатый блок был установлен так, что верхняя находилась как раз над нижним сиденьем. Такое устройство предоставляло каждому гребцу довольно много места для работы, если он двигался в такт со своими товарищами по несчастью. В общем, все это напоминало строй солдат, идущих в ногу. Блоки сидений можно было умножать, их число ограничивалось только длиной галеры.

Те из гребцов, что занимали первую и вторую банки, гребли сидя. Гребцам третьей банки, работающим с более длинными веслами, приходилось ворочать их стоя, что усугубляло их положение. Вальки[31 - Валек – утолщенная часть весла, играющая роль противовеса. Все весло (считая от гребца) состоит из рукояти, валька, веретена, лопасти.] весел были залиты внутри свинцом, сами весла подвешены на сыромятных ремнях, проходивших через точку баланса, что делало возможным грести без излишних усилий, но в то же время требовало изрядного умения, поскольку случайная волна могла в любой момент ударить в весло зазевавшегося гребца и вальком сбить его с ног или выбить из сиденья. Каждый из портов для весел представлял собой отверстие, через которое гребцу, сидевшему около него, поступал чистый морской воздух. Свет попадал через решетчатый помост, бывший частью прохода между палубой и фальшбортом. Так что положение этих людей было не самым худшим. Однако трудно сказать, что они наслаждались жизнью. Общаться между собой им не разрешалось. День за днем они проводили на своих скамьях, не произнося ни слова, во время работы даже не видели лиц своих товарищей по несчастью; коротких перерывов в гребле едва хватало на сон и еду. Они не улыбались; никто никогда не слышал, чтобы кто-нибудь из них пел. Да и для чего им нужен был дар речи, если стона или вздоха вполне достаточно, чтобы все поняли, какие чувства переживает этот человек? Существование этих несчастных было подобно подземной реке, текущей медленно, выискивая путь наружу.

О Сын Марии! Оружие теперь стало одушевленным! Но это теперь; во дни же, о которых мы повествуем, плен означал только тяжкую и нудную работу на укладке стен, на улицах и в шахтах; галеры же, как военные и торговые, были просто ненасытны. Когда Друилий завоевал своей стране победу в первой морской битве, римляне просто молились на весла, и на долю гребцов выпала слава не меньше, чем на долю моряков. Сиденья гребцов, которые мы с вами сейчас рассматриваем лишь как оборудование корабля, тогда знаменовали собой перемены, пришедшие с завоеваниями, и олицетворяли собой как политику, так и доблесть Рима. На этих сиденьях побывали сыны почти всех наций, выбранные за их силу и выносливость: бритты, ливийцы, киммерийцы. Среди гребцов всегда можно было увидеть скифов, галлов, египтян. По приговору сюда попадали готы и лангобарды, иудеи, эфиопы и варвары с берегов Меотиды. Потомок эллинов делил сиденье с рыжеволосым гиперборейцем, оливковокожий левантинец – с голубоглазым кимвром.