Джаваховское гнездо

Много быстрых тонконогих у Курбан-аги коней,
Есть в усадьбе у Курбана пять красавцев-сыновей.
Как войдут джигиты в силу – станут лихо воевать,
Станут княжеское имя выше, больше прославлять.
На Кабарде есть немало смелых витязей лихих,
Но Курбан с детьми своими всех заткнет за пояс их.

Курбан-ага величаво наклоняет голову и с места благодарит певца. По лицу его бродит улыбка.

– Да будет тебе счастье и благословение на твою чернокудрую голову, юноша. Твой голос сладок, как мед у пчелы рая. Спой еще.

Сандро задумывается на мгновение.

Нелегкая задача – петь, когда так плохо владеешь языком. Он помнит одно: надо постараться, суметь понравиться Курбану, получить возможность быть здесь на пиру и увидеть Даню, убедиться в том, что она жива, здорова, что ее можно спасти.

– Спой еще, олень дагестанских гор.

Сандро задумывается.

– В честь невесты твоей спою я теперь, Курбан-ага, – говорит он.

– Благодарю заранее, певец.

Сандро затягивает снова. Его голос растет и крепнет. И сам он, исполненный надежды, точно растет и крепнет вместе с ним.

В богатой усадьбе наиба Мешедзе
У дочери Фатьмы-Леилы живет
Невеста Курбана, красавица-дева,
Прекрасна, как гурия райских высот;
Глаза ее черны, как ночь Дагестана,
Как солнце лучистые косы ее.
Уста ее – розан душистый Востока.
И взор ее полон лазурного дня.
Но взглянет на деву Горийского края,
На пленницу – дочь Карталинских долин…

– Молчи, певец! – неожиданно вскрикивает, обрывая песню Сандро, Леила-Фатьма. – Молчи!

И тут же шепотом, замирая от ужаса, добавляет она:

– Откуда ты знаешь, что она из Карталинии, из Гори?

Сандро усмехается одними уголками рта.

– Нет у нас такого адата, чтобы прерывать песню. Больше не услышишь ни звука. Вот!

Он скрещивает на груди руки и с надменным выражением на лице отходит в сторону.

Курбан-ага медленно поднимается ему навстречу. Глаза его горят. Лицо взволновано.

– У меня на родине, – говорит он, – почитают после алимов больше всего певцов. Сядь, юноша, рядом с Курбан-агою. Тебе благословение и почет.

На Востоке молодежь не смеет сидеть в присутствии старших. Очевидно, Сандро успел понравиться Курбану, угодить ему песнями, если он оказал ему такой почет.

– Благодарю, князь. Я знал твою храбрость, теперь буду знать и милость твою, – с тонкой улыбкой срывается у Сандро, и он непринужденно опускается на подушку подле почетного гостя Фатьмы.

Смуглое, морщинистое лицо Леилы-Фатьмы искажено.

«О, этот нищий байгуш, мальчишка, подослан оттуда! Он знает все! Надо предупредить появление Дани. Не пускать ее сюда, пока не поздно».

Но, увы, Леила-Фатьма забывает, что ею отдан приказ привести сюда Даню и что она сама уже успела усыпить девочку и внушить ей, что надо. Поздно отступать.

Как бы в подтверждение ее мыслей отпахивается чьей-то невидимой рукой ковер от входа, и из внутренней горницы появляется Даня.

Крик ужаса готов вырваться из груди Сандро.

– Она!

Но, Боже великий, что они сделали с нею! Это бледное, бескровное лицо, эти глаза, смотрящие и не видящие. Эти неподвижные, закаменелые, как у старухи, черты.

«Даня! Даня! Бедная Даня!»

Она без всякого труда, скользя, едва касаясь пола, несет арфу.

И арфа, и сама она точно призраки, легкие призраки, что-то отвлеченное, далекое, чуждое земли.

Сердце Сандро обливается кровью от жалости при виде этой, почти отрешившейся от своей земной оболочки, Дани.

«О, Леила-Фатьма! О, гадкая, жадная, злая старуха, что ты сделала с ней?!»

Даня тихо, машинально устанавливает арфу, исхудалыми бледными пальчиками перебирает струны, настраивает инструмент, потом играет.

Без слез нельзя слушать эту тоскующую по воле жалобу сердца. И во сне, в забытье, все тот же кошмар, все та же большая мечта. Мечта вернуться в Гори, в Нинин питомник.

Арфа плачет. Арфа рыдает кровавыми слезами. Это стихия разрушенных надежд, мучительное раскаяние в содеянном, прощание со всеми теми, к кому стремится сердце.

Сандро стискивает кулаки, закусывает губы зубами, чтобы не разрыдаться. Курбан-ага, видимо, волнуется не меньше. И его важную, седеющую голову покорила игра бледной девушки.

Другие гости сидят, сурово нахмурясь, потупя взоры, боясь выказать волнующие их чувства.

Все печальнее, скорбнее становится арфа. Все мучительнее, острее проникают в души и сердца эти плачущие струны золотого лебедя из волшебной сказки.

Слабый румянец окрашивает щеки Дани. Глаза ее приобретают прежний блеск. Ее мысль пробуждается, разбуженная собственной игрой.

Из светло-синих звезд катятся слезы. Или это не слезы, а росы, скатившиеся с неведомых голубых цветов?

– Друг! Тетя Люда! Гема! Сандро! Где вы? Не увидеть, не встретить мне больше вас!

– Я здесь! Я здесь, Даня! И спасу тебя во что бы то ни стало! Жди! – мгновенно проносится в сакле дрожащий, взволнованный возглас.