Мессалина. Трагедия императрицы

– Не остановит, – при мысли о еде Макрон сглотнул голодную слюну. Завтра в это же время он либо будет спать в шатре командира преторианцев, либо его тело сволокут по Гемониям в Тибр, но грядущая битва с Сеяном еще не повод, чтобы отказаться от доброго ужина. Старый солдат уже давно привык к опасностям и не позволял себе поддаваться страху или волнениям. Если уж говорить по чести, то вся его служба на Капри была хождением по лезвию меча. Что же тогда, с голоду помирать, что ли?

Они посидели еще за столом, пока гость насыщался после долгого воздержания, но сколько дамы не пытались разговорить императорского гонца, тот не сказал больше ни одного лишнего слова, и разочарованные мать и дочь были вынуждены оставить его в покое.

В ту ночь никто так и не сомкнул глаз, да и отправляться в объятия Морфея было уже некогда. Когда Макрон, наконец, понял, что наелся, над городом уже простерла свои руки вечно юная Эос, возвещая о появлении коней Гелиоса. В какой-то момент от сытной пищи и приятного воркования двух мягких женских голосов у него начали слипаться глаза, но офицер поборол дремоту и, потребовав принести таз холодной воды, вылил ее себе на голову в перистиле. Столь оригинальное омовение на холодном ветру вернуло ясность мыслям, и мужчина понял, что готов к борьбе.

Слуги принесли почищенный от пыли плащ, а также снятые шлем и меч, которые тут же заняли положенные им места на плечах, голове и правом боку воина.

– Ну все, я пошел, – он поднял руку в приветствии, как сделал бы перед своими легионерами.

– Да хранят тебя Юпитер с Квирином, – выдохнули одновременно Лепида и Мессалина, еще раз пообещавшие Макрону затаиться и, заперев ворота до его возвращения, сидеть тихо как мыши.

Но как только гость скрылся за порогом, следом за ним скользнула тоненькая фигурка кухонного мальчишки, откликавшегося на кличку Воробей, известного лентяя и бездельника, отличавшегося, однако, хитростью, сообразительностью и изворотливостью. Парнишке было приказано проследить за красивым офицером и доложить, если в городе начнется что-нибудь необычное. Более точные указания Лепида не дала как из-за собственного неведения, так и из соображений безопасности – мало ли в какую передрягу может попасть паршивец. Чем меньше он сможет рассказать о своей хозяйке, тем спокойнее она будет спать. Чего-чего, а осторожности римляне были хорошо обучены еще со времен Суллы.

Над крышами Рима начало восходить солнце, возвещая наступление нового дня, и дамы разошлись по своим комнатам, чтобы облачиться в лучшие одежды. Если дело Макрона выгорит – пусть он увидит, что они были уверены в его успехе, а если прогорит, то Сеян наверняка решит с ними разделаться, а кончать жизнь самоубийством пристойнее в приличном виде.

В любом случае, они встретят вести в подходящих случаю туалетах.

Утро прошло в страшном напряжении. Лепида вздрагивала от любого шума, доносившегося с улицы, а для Мессалины ожидание больше походило на игру, и она при каждом удобном случае бегала к запертым входным дверям, чтобы еще раз прислушаться к привычным звукам города, живущего своей обычной жизнью. Их кухонный соглядатай тоже не появлялся, и раздраженная его отсутствием римлянка не раз давала себе клятву выдрать нерадивого раба за промедление.

Но вот, наконец, ближе к полудню кто-то замолотил кулаками по двери, и привратник впустил в дом запыхавшегося сорванца.

– Ну, что там? – Кинулась к нему Мессалина, от волнения позабывшая о необходимости шествовать с достоинством, как полагается знатной дочери Рима.

– Ой, что делается! Что делается! – Затараторил задыхающийся от бега малец, хватая воздух ртом.

– Говори, или я продам тебя на галеры!

– Как домина велела, я побежал за господином… Он дошел до храма Аполлона, по ступеням которого уже поднимались люди в тогах… Я спросил у храмового раба, что происходит, и он ответил, что здесь будет заседание сената… В это время появился префект претория в сопровождении своих гвардейцев. Мой господин и Сеян раскланялись и, дружески разговаривая, вошли внутрь, а я остался дежурить у входа. Преторианцы окружили храм, и все затихло… Я уж подумал, что больше ничего интересного не случится, но тут вышел господин, о чем-то пошептался с трибуном преторианцев и передал ему небольшой мешочек. Тот кивнул головой, построил своих людей, и они куда-то ушли… – Он надсадно закашлялся. – Ой, можно попить водички, а то у меня в горле першит?

– Нет, это выше моих сил, – охнула подошедшая Лепида, которая слушала своего разведчика, затаив дыхание. – Я не знаю, что сейчас с ним сделаю!.. Эй, принесите быстрее воды!

Приказ хозяйки дома предназначался для двух служанок, которые, как и остальные обитатели дома, подслушивали разговор, прячась за колоннами и легкими занавесями. Девицы оказались чуть любопытнее, чем следовало, и попались на глаза раздраженной хозяйке, в нетерпении постукивавшей ногой по покрытому мозаикой полу.

Никогда еще хозяйские приказы не выполнялись с такой скоростью. Через пару мгновений ковшик с водой был уже в руках мальчишки и тот, сделав пару глотков под суровыми взглядами своих повелительниц, продолжил повествование.

– Ну вот, они ушли, и тут появилась городская стража во главе со своим командиром. Они заняли места преторианцев, и снова все стихло. На улице все было как всегда, и я начал уже скучать, когда двери храма распахнулись, и оттуда быстро вышел господин, который сбежал по ступеням и быстро куда-то пошел. Я хотел бежать за ним, но отсидел ногу и не мог на нее наступить. Пока я ее растирал, господин скрылся в толпе…

– И ты дал ему уйти? Мама, я его сейчас убью! – Протянула к нему руки Мессалина, с явным намерением воплотить угрозу в жизнь, но Воробей юрко увернулся от ее пальцев и снова торопливо заговорил, чуть заикаясь от страха:

– Я тоже решил, что опоздал, но потом увидел такое, от чего обомлели все, кто был поблизости от храма.

– Ну и?.. – У Мессалины от нетерпения сердце было готово вырваться из груди.

– Стражники вывели префекта претория, который выглядел точно мокрая курица, и куда-то повели. Тут такая повисла тишина, что я даже испугался. Вся площадь молчала, провожая его глазами. А потом все начали кричать и обниматься от радости, а я побежал следом за стражниками и увидел, что они повели этруска в тюрьму, а сенаторы побежали из храма… А я побежал к вам… Вот…

Он робко взглянул на своих хозяек, не зная, что ожидать за свои труды: порку или награду, но те потрясенно смотрели друг на друга.

– Так вот оно что… – Выдохнула Мессалина, пытаясь собраться с мыслями.

– Я предполагала что-то похожее, но не думала, что Тиберий предпримет столь радикальные меры. Мы слишком рано сбросили его со счетов… – Тут Лепида опомнилась и, оглянувшись по сторонам, заметила, что в атриуме собралось слишком много лишних ушей.

– Ты можешь идти, – кивнула она мальчишке, нетерпеливо переминавшемуся с ноги на ногу. – Если все окажется так, как ты сказал, то я тебе дам двадцать, нет, сто сестерциев. Но если ты солгал – выпорю так, что ты месяц не сможешь ходить. Понял?

– Благодарю, госпожа! – Обещанная награда была гораздо большей, чем он предполагал, и довольный Воробей умчался, подпрыгивая от радости на кухню. За ним потянулся целых хвост из прислуги, желающей услышать больше подробностей.

Дождавшись, когда топот множества ног затихнет в направлении кухни, Лепида сделала дочери знак, чтобы та последовала за ней в перистиль – внутренний дворик, украшенный греческими статуями и прелестными газонами. В центре всей этой красоты возвышался фонтан, изображавший трубящего Тритона, но сегодня им было не до его прохладных струй.

– Ты понимаешь, что произошло? – Начала Лепида, убедившись, что никто не подслушивает их разговор.

– Император возвращается в Рим?

– Видимо, да. Но это потом, а сейчас, наверняка, начнутся репрессии. Будут преследовать всех, кто так или иначе связан с этруском и его семьей. Боюсь, что полетят головы. Слава Минерве, что мы были от него далеки, если не считать…

– Вот-вот, – чуть более злорадно, чем ей хотелось, подтвердила Мессалина. – Не зря вчера Макрон об этом спрашивал.

– И что нам теперь делать? – Вконец расстроилась матрона, жалевшая, что они слишком рано вернулись в этом году из Путеол, где пережидали летнюю жару.

Мессалина почувствовала вдруг жалость к этой стареющей женщине, с которой они никогда не были по-настоящему близки.

– Ничего страшного не произошло, мама. В конце концов, Макрон всего лишь мужчина, который, правда, как говорят, любит свою жену. Однако, что-то мне подсказывает, что если я приложу немного усилий, то…

– Что ты говоришь, глупая девчонка! Не хватало еще, чтобы ты легла в постель с другом отца! Макрон, был с нами очень любезен, и я надеюсь, что все обойдется.

– Его любезность ни о чем не говорит. Ты сама только что слышала, что с Сеяном он был тоже весьма любезен в это утро. Поверь мне, я знаю, что говорю.

– Ты стала циничной.

– Учителя хорошие были.

Лепида пристально посмотрела на свою дочь. Перед ней стояла красавица, глаза которой были холодны, как родниковая вода. Как, когда она пропустила момент, после которого ее дочь из непосредственной девочки превратилась в бездушную и хитрую женщину? Этот вопрос еще долго не давал матроне покоя. Но если бы кто-нибудь сказал гордой римлянке, что превращение произошло в тот момент, когда Мессалина услышала об исчезновении Квинта, то Лепида не поверила бы своим ушам. Не могла ее дочь, краса и гордость семьи, так убиваться из-за какого-то несчастного раба, пусть даже он и был недурен в постели. Честь римлянки не позволила бы!

Весь день за закрытыми дверями дома Мессалы бушевала восторженная толпа. Стоя рядом с матерью в атриуме, Мессалина прислушивалась к радостным крикам, изредка перекрываемыми отчаянными воплями и грохотом падающих камней – это счастливые граждане крушили памятники ненавистному этруску и били тех, кто своим поведением давал хоть малейший повод заподозрить их в сочувствии к падшему временщику.

Возбужденная всеобщим ликованием девушка несколько раз порывалась выйти на улицу и принять участие в веселье, но осторожная Лепида удерживала ее дома, ссылаясь на приказ Макрона. Разумеется, она была рада, что ее враг получил по заслугам, но арестовать Сеяна было еще полдела: еще не сказала своего слова преторианская гвардия, находившаяся под командованием этруска – единственная реальная сила, с которой не смогли бы справиться не только граждане Рима, но и когорты городской стражи, бывшие в вечных контрах с заносчивыми гвардейцами.

Близился вечер, но шум на улице не затихал. Более того, он стал еще громче. Все чаще стали раздаваться выкрики «Смерть предателю!», и вдруг, словно в театре, послышались аплодисменты. Этого изнывающая от любопытства Мессалина выдержать не могла и, решительно направившись к двери, девушка сделала знак привратнику отодвинуть тяжелый засов. Тот повиновался и, вытащив железный штырь, приоткрыл одну из створок, наполнив атриум уличным гамом.

Не обращая внимания на увещевания матери, Мессалина накинула на голову шаль и, выскользнув под сень портика, ахнула, прижав ладони к щекам: куда ни кинь взгляд – все пространство вокруг было забито людьми. Она поймала за рукав ближайшего к ней мужчину, который, судя по исходящему от него запаху, промышлял продажей жареной рыбы, и робко поинтересовалась, озираясь по сторонам:

– Скажите, пожалуйста, чему только что так радовались граждане Рима?

Тот удивленно взглянул на хорошо одетую юную римлянку и улыбаясь воскликнул:

– Ты откуда такая взялась? Да каждая бродячая собака в Риме знает, что сегодня по приказанию принцепса, да хранят его боги!, арестовали проклятого этруска и всю его семью вместе с Ливиллой. А аплодировали потому, что прошел слух, что их казнили, а еще кто-то видел, как их тела сейчас стаскивают по Гемониям, чтобы бросить в Тибр.

Мессалина вспомнила тихую девочку, которую встретила в доме Сеяна.

– Но ведь дочь префекта претория – девственница, и по законам Рима ее не могут казнить.