– Смилуйся, матушка, отрежь язык мой поганый.
– Верно, пакости какие-нибудь?
– Как можно, матушка, о богоданной царице такое говорить? Меня бы в одночасье громом поразило. Нет, окромя вольных речей ничего худого не было.
– Ну, так расскажите все, только сохраняйте приличия.
Генерал встряхнул головой и осторожно начал:
– Я этому старику так сказал: всем, говорю, наша матушка-государыня хороша, слажена-сделана – посмотреть любо-дорого, катится мягко, без скрипа, как искусная бричка…
– Я же вас просила, – укоризненно воскликнула Екатерина и посмотрела на Храповицкого.
Тот сделал успокаивающий жест и пояснил:
– Бричка – это навроде кареты.
– Вот-вот, – продолжил генерал, – всем, говорю, хороша бричка, только передок слабоват. Много в ней народу поездило, а вот казаку не пришлось. Изрядно в том, говорю, наша государыня потеряла, потому как нет на свете справнее человека, нежели донской казак…
– Довольно! – огневалась Екатерина. – Ваше бесстыдство переходит все границы. Кто дал вам право заглядывать в сокрытые для постороннего глаза места?
– Сам господь, – громко сказал не потерявший присутствия духа генерал. Сказал так убежденно, что Екатерина осеклась. – Сам господь, – повторил тот, – ведь это он вознес тебя над всеми. А если на бабу снизу вверх смотреть, что прежде всего видно?
Он победно задрал голову да еще рот приоткрыл. Императрица на мгновение представила толпу глазеющих обывателей и рассмеялась. Смех не раз выручал ее в затруднительных случаях.
– Ваша логика примитивна, но очень наглядна, – сказала она, – теперь понятно, почему ходит столько сплетен… Что же касается казаков, то, возможно, вы и правы. Я слышала, что это весьма мужественный народ. Жаль, что время ушло.
– Грех так говорить, матушка. Ты вон у нас какая красавица, в самой женской сладости.
И снова Екатерина зарделась. Она давно отучила окружающих от грубой лести, заставив завертывать предназначавшиеся ей сласти в изящные облатки, но, оказывается, что бесхитростное прямодушие доставляет не меньшее удовольствие.
– Ах вы, негодник… Может, посватаетесь?
– С великой радостию! Я даром что сед, но еще молодец. Одна загвоздка: моя хозяйка Домна Пантелеевна не дозволит, она насчет этого строгая. Зато если хочешь, мы тебе такого казака найдем, что все европейские королевы от зависти лопнут.
– Надо подумать… Что ж, придется вас простить, но с уговором: впредь в своих речах быть осторожливым. Договорились?
– Вот уважила, матушка! Спасибо превеликое. Только как насчет старика, заступишься?
– Я же сказала, что прощаю.
– Мне сказала, а вдруг Шешковский не поверит? – Генерал снова ударил головой. – Яви уж до конца монаршую милость, освободи от проклятого обеда.
Екатерина пожала плечами:
– Никак не возьму в толк, чем это бедный Шешковский так страшен? Отравит он вас, что ли?
– Отравит – не беда, боюсь, надругается.
– Эка важность, поругаетесь – помиритесь.
Тут пришла пора вмешаться Храповицкому, и он пояснил:
– В русском языке поругаться и надругаться – разные вещи. Надругаться – значит опозорить действием.
– Вот-вот, действием! – испуганно воскликнул генерал.
– Каким же, позвольте спросить?
– Ну, скверным, про которое сказать стыдно… Понимаешь? – Екатерина недоуменно посмотрела на собеседников. – Ну, штаны спустят, понимаешь?
– Это я понимаю, а дальше что?
– Дальше, кому какое наказание выйдет, – посуровел Калмыков, – кого пороть начнут, кого железом жечь, а кому вовсе ноги выдернут…
– О! Как можно такое допустить?
Храповицкий не счел возможным выступить с разъяснениями, решил, что у генерала это получится лучше.
– Так и можно, у него для этого дела сотня подручников имеется да еще разные хитрости напридуманы. Сядешь, скажем, на лавку, а она тебя к потолку подбросит, навроде норовистой кобылы, или, того хуже, в подвал сбросит. Там тебя и отметелят. Такое дело. Заступись, матушка, защити от позора.
– Ну, хорошо, – согласилась Екатерина, – попробую договориться прямо при вас, я жду его с минуты на минуту. А вы, генерал, присядьте вон в то кресло. Кстати, заодно проверю вашу мужскую силу.
Простодушный генерал околичностей не любил, все воспринимал буквально и, конечно же, удивился: как?
– У меня для сего дела есть свой аппаратус, – призналась императрица, чем привела генерала в такое замешательство, что он смог исторгать лишь односложные слова.
– Как? – повторил он.
– Весьма просто.
– Когда?
– Прямо сейчас.
– Где?
– Да вон же в кресле.
– При всех?
– Испугались? А еще пели мне тут про казачью удаль.
– Ну раз так, гляди, матушка…
– Сударь, – обратилась Екатерина к мастеру, – приведите генерала в надлежащий вид.
– Пожалте сюда, ваше превосходительство, – ласково заговорил старик. – Мундир извольте снять, он у вас тяжелый, давить будет. Сабельку тоже отстегните, чтоб не мешала управляться. И сапоги… очень уж в них несподручно. А штаны не надо, это самый крайний случай.