Нежное имя мечты

– Иди-иди, открывай, твоя подружка явилась, – не открывая глаз, лениво произнесла я.

Кот послушно отправился в прихожую. Сейчас начнет царапать дверь, дескать, заходи, не стой на пороге. Я заставила себя подняться, открыла дверь, молча уткнулась в мамино плечо, помолчала и снова завалилась на диванчик.

Мама морально приготовилась, приехала, вся вооруженная выпадами и доводами, упреками и укорами. Оружие звонко бряцало. Воздух наполнился грозовыми раскатами. Я закуталась в скатерть, чтобы не видеть сверкающие доспехи.

– Инесса, не дури, вставай немедленно!

Мама не собиралась сдаваться. Она сдернула с меня скатерть. Потрясла за плечи. Моя голова вяло моталась из стороны в сторону. Мама сникла. Поняла, что у меня не просто неприятности, за какие можно поругать неразумное чадо, она догадалась, что с дочерью стряслась большая беда.

– Инесса, ты обедала? – спросила мама и загремела посудой. Гром раздавался по-военному четко и слаженно, как на настоящей войне.

– Не хочу, – я уткнулась лицом в спинку дивана.

– А ты через «не хочу» поешь, дочка, а когда пообедаем, ты мне все расскажешь. Договорились? – Мамина ладонь скользнула по моей щеке. Температуру проверяет. Думает, что я пылаю от жара. Нет, не пылаю. Я холодная и бесчувственная рыбина. Кровь во мне застыла.

– Инесса, на даче сломался водовод, – скороговоркой пронеслось по кухне.

Это знаменитый мамин прием. Дачей она меня заводит с одного оборота. Лишь только я слышу это сакраментальное слово «дача», у меня начинается сердцебиение, учащается дыхание, пульс, в общем, все тело волнуется и живет. Но сломанный водовод меня не возмутил. Сломался так сломался. Будем жить без воды, как в пустыне.

– На ремонт рабочие просят пятнадцать тысяч рублей, – мама не сдавалась. Она еще надеется, что дачные пакости поднимут меня с диванчика, я раскутаюсь, сброшу скатерть и вновь превращусь в прежнюю Инессу. Не дамся. Никакая провокация не возродит меня к жизни. Прежняя закончилась, а новая еще не началась.

– Мам, ты зачем приехала, скажи на милость, а? Чтобы травить меня дачей? У меня большие неприятности, огромные, вот такие, – я широко расставила руки, как те рыбаки, что выловили золотую рыбку размером с осетра.

– Не такие страшные, эти твои неприятности, ты все преувеличиваешь, Инесса, – мамин голос зажурчал, как горный ручей.

Не переношу, когда она со мной разговаривает вот так. Я выросла, а мама видит во мне маленькую девочку, капризную и упрямую.

– Вовсе не преувеличиваю, меня с работы уволили, машину угнали, кто-то дурные слухи распустил обо мне по городу… – Перечисление неприятностей привело мою мнительную родительницу в шоковое состояние. Она побледнела. Затем порозовела и, в конце концов, побагровела.

– Машину-то зачем угнали? – спросила мама совершенную чушь.

– Мам, меня не спросили. И не сообщили почему-то, зачем машину угнали! – Мне стало жаль бедную маму. Я засмеялась и обняла ее. Мама уткнулась мне куда-то в шею, видимо, переживала, что на дачу не на чем будет ездить.

– А ты в милицию заявила? – спросила она, щекоча губами кожу. Я громко расхохоталась. Мой дикий смех окончательно перепугал маму. Она замахала руками, жалобно сморщилась, вся в один миг постарела, сгорбилась.

– Мам, какая милиция? Они даже Жванецкому джип не нашли. «Дежурному по стране»! У жены министра машину угнали, что, нашли? Нет, не нашли. Кто будет искать мой кабриолет? Мне работу найти надо, некогда тут по милициям бегать.

Я уселась на пол и взяла котенка на руки, тот сразу сладко замурлыкал. Если мама узнает, что меня турнули вдобавок из Дома творческих работников, она всенепременно умом тронется.

– Пока ты ищешь работу, можно переводами заняться. У меня есть знакомая, она книгу написала, теперь хочет за границей издать. Ей срочно перевод нужен. Возьмешься?

Мама не спрашивала меня, она навязывала свои услуги по добыванию пищи для кота, сочувствуя животному, попавшему в житейские передряги благодаря непутевой дочери.

– Конечно, возьмусь, мам, какие проблемы. Пусть твоя знакомая позвонит мне, я переведу.

В детстве мама заставляла меня учить английский язык, дескать, всегда живой заработок в кармане, если есть накопления в голове. Я же считала в детстве, что моя мать – настоящее «гестапо». Как оказалось, она у меня большая умница, моя мама. Мы с котом с голоду не умрем. Не пропадем в этой жизни. У нас – воспитание по высшему классу, разностороннее, со знанием иностранного.

– Главное, не раскиснуть в трудную минуту! – Мама уже засучила рукава и принялась за воспитание. Сейчас начнет приводить примеры из далекого советского прошлого. Как неугодных людей увольняли с работы, а она помогала им.

– Ой, натерпелась я, Инесса. Страшно, конечно, было. Я боялась, но не отворачивалась, подкармливала знакомых, пострадавших от власти, – и продуктами, и деньгами помогала, из одежды кое-что давала, халтуру подыскивала. И не жалею об этом, – мама вздохнула.

Наверное, в далеком советском прошлом было страшнее, чем сейчас. Хотя я не знаю, подадут ли мне руку в наше время. Ведь могут пройти мимо. И я тону среди белого дня на глазах у всего города.

Мама всплакнула. Родная дочь довела до слез. Пришлось свернуть с опасной тропинки. Тяжелый разговор нужно вовремя направить в другое русло. Иначе мы обе утонем в слезах. Кот тоже загрустил, глядя на нас.

Можно злиться на мать, сколько угодно раздражаться на нее, но, кроме мамы, никто не знает тайных струн тонкой души своего ребенка. Играет на моих чувствах, как опытный музыкант. Струны дрожат, вибрируют, оживают. Ростропович, Клиберн и Спиваков сняли бы шляпы перед моей мамой. Я легко поднялась с пола, слегка подпрыгнув, котенок фыркнул и прижался к маминым ногам. Подлый предатель. Мама распрощалась, довольная собой, она здорово пыжилась от осознания выполненного родительского долга. Я решила убрать квартиру, чтобы чем-то занять руки. В голове метались обрывки мыслей, я судорожно пыталась в кромешном хаосе отыскать хотя бы одну мало-мальски толковую идею. Не за что уцепиться. Остатки любовных переживаний носились в мозговых извилинах, будто перетекали из ручья в ручей. В каждой протоке сидел Бобылев. Я прогоняла его из одной мыслительной клетки, он немедленно перебирался в следующую, соседнюю. Сергей прочно поселился в моем мозговом аппарате, кажется, он не собирался покидать насиженного места. Кроме присутствия Бобылева, в своей голове я ничего не обнаружила. И сильно разозлилась. Что же это такое происходит? У меня нет работы, а голова отказывается мыслить в нужном направлении. Надо заставить себя выбросить дурацкие мысли, придумать что-нибудь стоящее. Можно пойти работать в музей. Буду охранять разные ценности, реликвии, экспонаты. Однажды в «Планету» приедут заграничные партнеры. И Бобылев приведет гостей в музей. Нет, музей – это западня, капкан какой-то. Лучше уж наняться на работу в «Дом книги». И однажды туда придет Сергей. Он же читает книги. Выберет свободную минутку и забежит в магазин, чтобы приобрести бестселлер. А я тут как тут, стою за прилавком и отсчитываю Бобылеву сдачу. От волнения копейки рассыпаются. Я нагибаюсь, чтобы собрать, он бросается мне на помощь. Одновременно Бобылев внимательно смотрит на меня, видимо, пытается вспомнить, где и когда мы с ним встречались. Нет, совершенно невозможно в таких условиях думать. Опять этот Бобылев. Можно, в конце концов, пойти в администраторы. В ресторан. В салон красоты. В спортивный клуб. Город живет, питается, испражняется, тренируется, наводит глянец на себя, на квартиры, дома и улицы. Еще он покупает и продает жилье, строит новые дома. Убирает улицы и подъезды. Кругом бездна работы, целая пропасть дел и суеты. Повсюду требуются энергичные люди. Хороший менеджер надолго без работы не останется.

И грусть покинула меня. Я вычистила квартиру от хлама, выбросила ненужные вещи, разобрала ворох модных причуд, развесила на вешалки, выгладила. Затем осмотрелась. Осмотр произвел благоприятное впечатление. Квартира превратилась в окоп, в уютненькое такое бомбоубежище. Отсюда можно вести прицельный огонь по врагам всех мастей, разведывать обстановку, собирать оперативную информацию, проводить рекогносцировку, разрабатывать стратегические планы, расставлять флажки на карте, готовясь к широкомасштабному наступлению. Все это потребует времени и терпения. А мне некуда торопиться. Впереди у меня великое будущее. Я еще не знаю, какое оно – это мое таинственное будущее. Но я уверена, что оно красиво и величаво. Я обязательно взберусь на вершину, туда, где захватывает дух, где разреженный воздух. И вдыхать его – одно наслаждение. Потому что – это воздух победы. А пока не настанет мое будущее, вообще дышать не буду. Сплошные канцерогены здесь, внизу. В толпе. Кругом вредный газ и техногенные выбросы. Я задумалась и вдруг поняла, что Бобылев уже не сидит в каждой клеточке мозга. Он где-то спрятался. Лукавит, наверное, Водолей вероломный.

Филистерский подход к жизни, внедренный в мою голову настойчивыми материнскими доводами, похоже, вывел меня из ступора. Нельзя отрываться от основной части населения. Любой отрыв от масс чрезвычайно вреден для организма. Надо жить, как все; покупать еду в обычных магазинах, смотреть телепередачи про блондинок в шоколаде и читать детективы в ярких суперобложках, не забивая голову несбыточными надеждами. Мир замкнулся. Лица из прошлого по-прежнему скользили в памяти размытыми тенями. Кто мог оклеветать меня? Пятна лиц мелькали, размазывались, что-то говорили, объясняли, доказывали. В сущности, оклеветать мог любой, человек – слабое существо. Разве он может устоять перед возможностью ославить другого, более сильного и крепкого? Можно, разумеется, пойти в «Планету» и устроить в фирме разборки с перестрелками, но я не опущусь на один уровень с подлостью. Я смогу пройти через испытания в гордом одиночестве. Но я отбросила гордыню, просто отшвырнула от себя. Нужно быть милосердной к людям. Надо всех простить. И тогда они простят меня. Я набралась храбрости и позвонила Голубенко.

– Валерий Викторович, вы меня еще помните? Я – Инесса Веткина, – скромно представилась я. И ждала чего угодно – вдруг Голубенко отключит мобильный или, что еще хуже, скажет, дескать, девушка, вы ошиблись номером. Может, он просто запамятовал, кто я такая. Но ничего такого не произошло. Наоборот, до меня донесся восторженный возглас.

– О-о-о! – заорал Голубенко, я даже трубку опустила пониже, чтобы не так больно бились каменные слова о хрупкую ушную раковину. – Инесса, сколько лет, сколько зим. Как ты, где ты? Я уже наслышан о твоих неприятностях.

– Да, вот такие дела, Валерий Викторович, – я невольно всхлипнула, – я теперь без работы. Резюме не стала рассылать. Опасно. В моем положении нельзя бросаться резюме куда попало. Вот ищу хорошую рекомендацию.

– Была бы шея, хомут найдется! – Голубенко рассыпался на афоризмы, как волшебная шкатулка с драгоценностями. – От работы кони дохнут. Инесса, когда мы можем встретиться? Может, я чем-нибудь смогу помочь.

– Правда, Валерий Викторович? – изумилась я, вот уж не ожидала изъявления столь бурного восторга от старого и ненадежного партнера. – В любое время, удобное для вас. Во сколько назначите, так и приеду. Правда, я сейчас без машины. Мне еще время на транспорт необходимо.

– А где твой кабриолет? Честно заработанный, между прочим, – спросил Голубенко. Никакого ехидства в его голосе не было.

А я удивилась небывалому разночтению во взглядах знакомых. Валерий Викторович убежден, что машину я заработала честным трудом и обладаю законными правами собственника. А кто-то уверен, что я совершила кражу. И мне неизвестно, как к данному факту относится даже Бобылев. Никак не могу понять, что лежит у Бобылева по этому поводу где-нибудь на дальней полочке сложного мыслительного аппарата. Я даже не догадывалась, как Сергей может оценить мой поступок. Если бы я могла знать, чем заняты мозговые клетки любимого, о чем он думает – тогда бы вся моя жизнь превратилась в сияющий фейерверк.

– Фью-фью, – я выдула безмерное сожаление о пропаже любимой машины тонкой фистулой. – Угнали.

– А-а, сочувствую, плохо тебе без машины, – сказал Валерий Викторович, особого сожаления в его голосе не послышалось, будто у меня была возможность небрежно прогуляться в автосалон и срочно приобрести новую, лучшую, более усовершенствованную модель кабриолета. – Приезжай к трем. Успеешь?

– Без проблем, Валерий Викторович, без проблем, прибуду без опозданий. – Я уже скакала на одной ноге.

Мне хотелось срочно создать образ мужественной искательницы приключений. Нужно прийти на встречу к Голубенко во всеоружии, чтобы Валерий Викторович сразу понял: Инесса Веткина – сильная и уверенная в себе девушка, которая не сломалась под натиском житейских обстоятельств.

– Жду! До встречи. – Голубенко наконец-то отключил мобильный.

Я заторопилась, отшвыривая разволновавшегося котенка, вечно он путается под ногами. И как умудряется унюхать грядущие перемены? Я выбрала кожаный черный тренч, черные джинсы, черный джемпер. Заколка в волосах – скромная и незаметная, как у кассирши продовольственного магазина. Это на первый взгляд. Вообще-то заколка – не простая, а золотая, булавка из старого белого золота. Это старинная фибула, бабушкин подарок. Истинную ценность может разглядеть лишь опытный знаток ювелирных украшений. Каковым и является Голубенко. В завершение – лакированные ботинки на каблучке. Я повернулась вокруг оси. Кот жалобно мяукнул. Надо бы ему имя придумать, что-нибудь из греческой мифологии. Наверное, ему тоже хочется перевоплотиться в воина. Я намеревалась покорить весь мир, а котенок намекал мне, что покорить требуется пока одного лишь Голубенко. Весь мир пусть подождет.

– Иди, котяра, спать. Не бойся за меня. Я поехала добывать хлеб насущный, – сказала я и ласково чмокнула кота в пушистую макушку. Хорошо, когда тебя любят и с почестями провожают в боевой поход.

Голубенковская контора переехала на Лиговку. То есть переехала она с Лиговки на Лиговку. Из одного дома в соседний. Аренда бешено вздорожала. Арендаторы кочуют с места на место, фланируя налегке. Я быстро нашла офис Валерия Викторовича. Он уже ждал меня, гарцуя в неосвещенном коридоре. Где-то вдали визжала от невыносимых предсмертных мук люминесцентная лампа. Она угрожающе гудела, издавая трубные звуки. Мерцание лампы на миг приоткрывало лицо Валерия Викторовича и тут же неожиданно прятало в безнадежной темноте.

– Инесса, есть очень хорошее место, как раз для тебя, сейчас поедешь на Кондратьевский проспект, тебя уже там ждут, найдешь некоего Константина Иннокентьевича, оформишься, лучше по договору, и сразу мне позвонишь, – Валерий Викторович радостно потирал жесткие ладони. В коридоре слышался треск сухой кожи, сыпались искры, запредельно зудела умирающая лампа. Все это смешивалось в коктейль из грозовых ощущений. Голубенко явно предвкушал что-то вкусное и необыкновенное. Он жаждал заполучить добычу, будто посылал меня на охоту, а в загоне уже сидит прикормленный кабанчик. Его нужно срочно подстрелить. Из автомата.

– А что за должность, Валерий Викторович? – Я все-таки успела вбить клин в сыплющуюся скороговорку Голубенко. Он смешался, затих и снова затарабанил:

– Тебе-то какая разница, будешь сидеть в офисе, заниматься рекламой и пиаром фирмы. Охранная структура. Константин Иннокентьевич раньше работал в тюрьме. – Валерий Викторович сбросил искры с рук и снова принялся тереть ладони, будто добывал огонь, как бывалый индеец.

– Где-е-е? В тюрьме-е-е? – я вновь выдула звуки фистулой и фальцетом одновременно. Звуки разлетелись по темному коридору и повисли в воздухе.