Нежное имя мечты

– Аксинья, что я должна делать конкретно? – спросила я, подозрительно косясь на пик папочной горы. Пик упирался в потолок. А высота потолков в этом здании около четырех метров.

– Делать обзоры, составлять таблицы, проводить анализ информации, – заговорила по-русски Аксинья.

Я внутренне взвыла. Эту нудную работу в «Планете» делают шустрые ребятишки из поколения юных и смелых. А тут… Нужно начинать новое восхождение на очередную Голгофу.

– Согласна, – мне пришлось покориться суровым обстоятельствам. Нужно жить в тех условиях, которые нам предлагает жизнь. Жизнь в лице Рогачева предложила мне работу в качестве стажера в тайной организации. Пусть. Согласна. Переквалифицируюсь в стажеры. Меня не убудет. Зато я останусь просто Инессой Веткиной, без глупой приставки к имени.

Весь следующий день ушел на изучение пожелтевших газет. Аксинья не страдала чрезмерным трудолюбием. Она усердно кипятила чайник, подливала воду из графина, а за водой уходила куда-то далеко и надолго. Наверное, источник находился в Веселом Поселке. К середине дня гора из папок заметно осела. Пик слегка ополз книзу. Аксинья загрустила. Она только что вернулась из далекого похода за водой. Графин в руках дрожал. Еще мгновение, и он сверзится на пол, я ловко подхватила графин из ослабевших рук Аксиньи.

– Ксюш, ты чего? Плохо тебе? – спросила я, интуитивно догадываясь, откуда ветер дует.

– Инесса, ты что, решила все папки разобрать? – девушка с графином не скрывала раздражения.

– Да, а что? – недоумевала я.

Если гора сойдет в долину, стол очистится, за ним можно будет нормально работать. Антикварный стол, солидный. За него не то что пять, целых десять сектантов могут враз засесть.

– Не спеши, – надменно процедила Аксинья. – Остуди свой пыл. Вечером придет генеральный директор, будет рассматривать твою кандидатуру.

– А кто у вас директор? – спросила я.

Вообще-то мне думалось, что после рекомендации Самого Рогачева, никакой директор нам не помеха. Оказалось, не все так просто. Есть еще в штате некий мистер Фунт. Я ошиблась, оказалось, в штате присутствует миссис Фунт.

– Госпожа Старосельская. Мария Яковлевна. Она только что звонила.

Аксинья как-то разом потускнела, покрылась пылью, зацвела плесенью. С чего бы это? А я, наоборот, успокоилась. Вытащила наугад одну из старых газет времен перестройки и принялась разгадывать кроссворд. Если точнее, то заполняла оставшиеся пустыми клетки потому, что некто лет пятнадцать назад уже начал разгадывать это дело. Но не вытерпел и бросил на середине. Я решила закончить его. В разгар процесса меня осенило: нельзя бросать начатое. Нужно обязательно домучить до конца. Лучше умереть от напряжения, но непременно выполнить принятые на грудь обязательства. Если бросать что-то в самом начале, никогда уже не доведешь до ума ни одно хорошее начинание. А можно распорядиться жизнью неумело и бестолково. Все начинать и ничего не заканчивать. Там, в «Планете», мое начало. Там я выросла, туда должна вернуться. Необходимо доказать всем и прежде всего самой себе, что я ни в чем не виновата. Любая ошибка может быть исправлена, если человек осознал свой промах. Покаялся. Но вернуться нужно на белом коне. С белым флагом в правой руке. Как победительница. И как пораженец. И два лика не будут противоречить образу Инессы Веткиной. Белый конь на дороге не валяется. Его нужно заработать, обуздать, приручить, прикормить и подчинить. А все кони привередливые, попробуй догони.

– Инесса, Мария Яковлевна пришла, – ко мне за стол сунулась Аксинья. Я испуганно фыркнула.

– И что мне делать? – спросила я, отложив неразгаданный кроссворд в сторонку.

– Нужно подойти к ней в сто тридцатый кабинет, она на месте и ждет тебя.

Я все-таки захватила с собой пожелтевшую газету. Обязательно заполню все пустые клетки. С сегодняшнего дня все начатые дела буду обязательно заканчивать. Начала – завершила. Начала… в этом месте я уткнулась лбом в табличку с номером 130.

– Здравствуйте, – сказала я, войдя в комнату.

В сто тридцатом кабинете царило точно такое же столпотворение из бумаг и папок, будто я не выходила из другой тесной и пыльной комнатки. Точно такой же стол, коробки, потолки, серые мутные окна. Женщина не подняла головы. Издалека облик главной сектантки казался размытым, пастельным. Лица не разглядеть. Даже в лупу.

– Произошло какое-то недоразумение, вакансия уже занята. Вы можете идти домой. Когда у нас освободится место, мы вам позвоним.

Сухой и безразличный тон мутной женщины порадовал меня. Значит, новая начальница не любит панибратства. Не называет сотрудников на «ты», не обращается по имени, не обменивается суждениями в курилке, не сплетничает, наоборот, вменила в учреждении взаимную вежливость и высокую культуру.

– А зачем звонить? Я сама приду, – весело сообщила я. – Ни к чему вам беспокоиться. Я расторопная.

– Вижу-вижу, – сухо кивнула мне она. – Мы вам позвоним и пригласим на собеседование. Учтите, вакансия еще долго не освободится. Нужно ждать. Долго ждать.

Старосельская настойчиво избавлялась от меня, пытаясь соблюдать приличия в столь неприличном занятии.

– Но меня же Витя Лупенков привел, – настаивала я.

Сам Рогачев сказал мне, что Витя держит многочисленные магазины и лавки в Доме творчества, арендует помещение, администрация впрямую зависит от Витиных барышей. Сектанты не могут пойти против Витиных протеже.

– Витя не предупредил меня, не согласовал со мной, – Старосельская просто задохнулась от гнева, – мы не принимаем в штат людей со стороны. У вас есть рекомендации?

Она хватала воздух ртом, что означало: Лупенков – сволочь. Первая сволочь в нашем городе. Он посмел привести в тайную организацию работницу почти что с улицы без согласования с высоким лицом.

– Никаких проблем, зачем какие-то рекомендации, ведь мы уже познакомились… – Я радостно ощерилась, дескать, счастье-то какое, жили-жили в одном городе, почти бок о бок, и знать ничего не знали друг о дружке, и вот, судьба вдруг нас свела, теперь мы знакомы. Будем дружить домами, семьями, на дачу друг к дружке ездить, шашлыки коптить.

– У нас так не принято, – она глотнула очередную порцию затхлого воздуха. – До свидания.

– До свидания, – растерянно повторила я вслед за ней.

Я не знала, что делать дальше, как поступить в столь унизительной ситуации. Хлопнуть ли дверью или стукнуть кулаком по столу? Со мной происходило что-то невообразимое первый раз в жизни. Сначала я даже не понимала, что меня выставляют за дверь без объяснений. Выставляют, и все. Конец абзаца. Начало второго раунда. Затем все-таки поняла, что меня вытуривают из секты, выгоняют. Стыд и срам. Я вежливо улыбнулась женщине-пророку и молча вышла за дверь, осторожно притворила створки, чтобы не стукнуть нечаянно. Не стукнула. Притворила. Вышла на Невский проспект. Заплакала. Вытерла слезы. Набрала номер Мишки Рогачева.

– Миш, а меня из секты выгнали, – брякнула я зачем-то.

– Инесса, это ты? – спросил Миша. Можно подумать, он мой голос в первый раз слышит.

– Я, а кто же еще? – вопросом на вопрос ответила я.

Миша говорил быстро, будто торопился на собственные похороны.

– Я не хочу ничего слышать об этом, – безапелляционным тоном изрек Миша. Жестокий он – этот Сам Рогачев.

– Миш, а что же мне делать? – спросила я, безнадежно тупея от ситуации.

– Откуда я знаю, – буркнул Рогачев и отключил мобильный.

«Вне зоны действия сети». Конец абзаца. Миша умер. Его уже похоронили, отпели, отголосили, помянули. Свечки догорели. Можно вычеркнуть из памяти номер телефона, забыть светлый облик самого богатого юноши в Питере. Я отчужденно шарахнулась сама от себя. Началось. Женское начало заговорило. Начинаю всуе поминать бывших друзей. Миша старался изо всех сил. Как мог, он мне помогал, но кто-то оклеветал меня. А кто – надо срочно узнать. Начатое дело требует быстрого завершения. Ситуацию надо довести до логического конца. Иначе вся жизнь пойдет насмарку.

Утром мне никто не позвонил. Город будто вымер. Народу бездна, а позвонить некому. Ну и времена настали. «Страшно, аж жуть». За окнами бурлила жизнь, светило ослепляющее солнце, мотался во все стороны взбесившийся северный ветер, нагоняя в город стужу и озноб и поднимая уровень воды в Неве. Новое штормовое предупреждение. Опасно для жизни. Я решила подождать – вдруг все-таки позвонят из сектантского института. Надеюсь, хоть кто-нибудь вспомнит обо мне. Не умерла же я, в конце концов. Вдруг телефон задребезжит, и голосок Аксиньи весело пропоет мне: дескать, вылетай быстрее, Инесса, красавица ненаглядная, мы без тебя не справляемся. Бумажная гора оползает. Начались селевые потоки. Но – тишина. Мне никто не звонил. Сектанты прекрасно управлялись без Веткиной, наверное, телефон в Доме творчества испортился. Я сняла трубку. Подула в мембрану. Гудит. Работает. Мама еще не знает о моих злоключениях. Нужно ее предупредить, но у меня рука не поднимается набрать ее номер. Я вздрогнула. Котенок грозно ощетинился, зашипел, шерстка встала дыбом. Животное впало в беспокойство. С чего бы? В напряженной тишине вдруг как резаный заорал телефон. Я осторожно сняла раскаленную трубку. Разумеется, звонила моя мама, видимо, почувствовала, что мне плохо. Нашлась одна родная душа в пустыне.

– Почему ты не на работе? – осведомилась мама металлическим голосом.

Я молчала. А что тут скажешь? Все равно она ничего не поймет из моего сбивчивого рассказа, даже если он будет бесконечно искренним и правдивым.

– Тебя опять уволили? – спросила мама. – Инесса, ты почему дома сидишь?

Мама не допускает мысли, что я могу заболеть, взять отгул, творческий день. В конце концов, в моей квартире на некоторое время может застрять любовник. А беспокойная мама сразу вошла в штопор, развела панику во все стороны, как бешеный северный ветер. Как же, единственное дитя – и то непутевое.

– Инесса, почему молчишь? – Сейчас разразится гроза, и новый скандал лавиной обрушится на мою истерзанную душу.

– Мам, у меня неприятности, не приставай, а, – ласково, насколько смогла вложить в голос дочернего тепла, сказала я. Незатейливо сказала, без прикрас, дескать, ничего страшного, всякое иногда может случиться в жизни.

– Инесса, ты не дури давай, – обеспокоилась мама. – Я сейчас приеду.

В трубке послышались короткие гудки. Я положила трубку. Мама уже мчалась на такси спасать единственную дочь. Сейчас начнется: выяснится, что я эгоистка, гордячка, упрямица и еще черт знает кто. Пока родительница добирается до центра со своей окраины, мне необходимо выдвинуть правовую защиту. Собственные права нужно защищать. Ведь мы живем в правовом поле. Может, позвонить еще кому-нибудь, кроме Рогачева, в нашем городе имеются другие влиятельные люди, не перевелись еще небось. И вдруг я замерзла. В квартире было жарко натоплено, но меня болезненно зазнобило. Мне некому позвонить. Передо мной чередой пробежали лица: Слащев, Норкин, Егорова, Гришанков, Блинова, Паша Брюзгин, Аблашидзе, Голубенко. Вдруг все лица разом исчезли, попрятались, будто их никогда не было в моей памяти, стерлись начисто. Я прилегла на кухонный диванчик. Дорогая квартира, стильная мебель, элитная одежда. И вдруг все рухнуло. В сущности, с самого рождения я жила без особых хлопот. Я училась, работала, влюблялась, путешествовала, занималась спортом, посещала салоны красоты, грустила, веселилась. Нормальное существование простой российской девушки. В общем, все в моей жизни было как у нормальных людей. В первый раз принцип «все как у людей» дал серьезный сбой. Любой механизм может испортиться. Мотор заклинило, двигателю срочно требуется ремонт. Необходимо пересмотреть жизненные ценности; перетрясти, выбить пыль, обновить, приобрести новые принципы. Рухлядь лучше выкинуть на помойку. Может, у меня и принципов-то особых не было? Так себе, жила и жила, как все люди. В результате вышло не по-людски как-то, не по-человечески. Даже позвонить некому. Миллионный город опустел, словно нечаянно случилась массовая эвакуация. В дверь позвонили. С мамой много не наплачешься.