Копия миллионера. Хедхантер без головы

Даша резко развернулась к сатирику:

– Знаете что? Я вас сейчас проведу более удобным путем, а то у нас там ремонт, – уверенно сказала она.

Утомленный пробежкой по коридорам, но все еще исполненный надежд, тот был согласен на все. Даша же решила зайти в эфирную зону с другой стороны. Для этого предстояло пересечь большой павильон и подняться по другой лестнице.

На беду, она не знала, что ремонт шел именно там. Павильон был похож на разрушенный в результате Третьей Пунической войны Карфаген. Но отступать было некуда. Сзади сопел классик, и Даше стало его жалко – мало ли чего болтают. Может, он совсем не собирался к ней приставать, а теперь вот вынужден карабкаться через кучи строительного мусора, старые декорации и какие-то провода. Не дай бог, навернется и сломает себе ногу…

Не успела она подумать о плохом, как раздался вскрик и звук удара. Даша молниеносно обернулась и увидела сатирика уже в полете. Расставив руки крестиком, он стремительно пикировал вниз. Вероятно, бедолага собирался перепрыгнуть через очередное препятствие в виде причудливо переплетенной арматуры, но взлетел невысоко и зацепился носком ботинка за железный прут.

Даша ахнула и протянула к нему руки, но сатирик уже грохнулся оземь, подняв приличное облако цементной пыли.

– Вы в порядке? – воскликнула Даша, бросаясь к нему.

– Шобштвенно, да, – ответил тот, с кряхтеньем поднимаясь на ноги. – Вот только шубы…

– Шубы? – переспросила Даша, перед мысленным взором которой уже проносились сцены казни, которую ей устроят в студии.

– Жубы! – постарался произнести более внятно пострадавший.

– Зубы?! – догадалась Даша, холодея.

Зачем на передаче гость без зубов? Он ведь разговаривать толком не сможет.

– Жубы-жубы, – подтвердил тот и неожиданно схватил ее за бока. – Дайте мне свой телефонщик!

– Нашли, о чем думать! – вознегодовала Даша, шлепнув его сначала по одной длани, а потом по другой. – Если мы сию же секунду не найдем вашу челюсть, мне не поздоровится.

– Пошему? – удивился сатирик.

Глаза у него были ясные и невинные, аки у младенца, хотя правая рука продолжала экскурсию по Дашиному боку.

– Потому что вы шипите, как надувной матрац, из которого выходит воздух, – Даша сердито отодрала от себя творческие руки и упала на четвереньки.

Сатирик, крякнув, нырнул вслед за ней в пыль. Впрочем, порезвиться ему не удалось, потому что челюсть очень быстро нашлась. Даша отдала ее законному владельцу, и в студию сатирик вошел, держа находку в кулаке.

Когда они оба появились на пороге, в комнате для гостей повисло скорбное молчание. Писатель-сатирик был похож на выпавшего из мешка с мукой лысого суслика. С первого взгляда было ясно, что вернуть ему человеческий облик за пять оставшихся до эфира минут вряд ли удастся. В таком виде его можно было показывать только в программе «Очевидное – невероятное» или «Наши друзья по планете».

– Немедленно почистите его щеткой или лучше протрите тряпочкой, – приказал помреж, как будто сатирик был каким-нибудь комодом, потерявшим товарный вид.

– Мне надо вымыть жубы, – заявил тот. – И я хочу чайку попить.

– На пенсии попьете, – разбил его надежды помреж. – Ведите его в павильон и прицепите поскорее к микрофону, чтобы не убежал. А ты, Дарья… – Помреж сверкнул глазами.

От нагоняя ее спасло лишь то, что информация об этом происшествии чудом не дошла до руководства.

* * *

Что ни говори, а постоянное общение с людьми Даша считала одним из преимуществ должности гостевого редактора. Но вот насколько Даша любила живую, творческую работу, настолько терпеть не могла всевозможные производственные совещания, летучки и планерки. Она уже давно обратила внимание: самый простейший вопрос, который обычно решался за пять минут, там превращали в проблему вселенского масштаба. Вместо конструктивного обсуждения стратегии, текущих дел и оперативных задач на этих мероприятиях часто устраивали разборки, сводили личные счеты и безобразно скандалили. Создавалось впечатление, что проводили их исключительно для того, чтобы испортить людям настроение и окончательно все запутать.

Но апофеоз наступал, когда после кратковременного отсутствия на работу возвращался Олег Сигизмундов. Глава медиахолдинга искренне полагал, что, пока он подписывал контракты, загорал на Сейшелах или охотился на львов и носорогов в Африке, коллектив распустился, сотрудники обленились, а работа велась из рук вон плохо. Поэтому на следующий день после прибытия Сигизмундов обычно созывал на совещание высшее руководство канала и устраивал разнос своим замам, директорам, главам редакций и начальникам управлений.

Изрядно потрепанные, получившие хорошую порцию адреналина и ценных указаний, они в свою очередь тоже собирали подчиненных – начальников отделов, ведущих программ, дикторов, старших редакторов, корреспондентов и всякую мелкую сошку, чтобы намылить им холку за нерадивость и преступное легкомыслие. На канале в такие дни царила атмосфера уныния и безысходности, как в осажденной крепости перед неизбежной капитуляцией. С легкой руки кого-то из остряков-журналистов эти совещания в коллективе назывались лоботомией.

Сегодня был именно такой день, о чем Даша узнала сразу же, как пришла на работу.

– Началось! – трагически закатив глаза, сообщила ей Элеонора Кисловская, едва Даша переступила порог их комнаты. – Матвей у Сигизмундова уже третий час сидит. Наверное, скоро до нас очередь дойдет. Ах, как не вовремя! Лиза звонила, задерживается неизвестно насколько – врезалась в какой-то «жигуль», помяла ему весь багажник и теперь ждет гаишников.

– Она может еще долго их ждать. Я в последний раз ждала их почти пять часов, – меланхолично заметила Маша Соловьева, которая обслуживала экономические и социальные программы и потому, наверное, всегда была невозмутима, как биржевой аналитик в период стагнации рынка.

– Вот ты ее и подстрахуешь, – нервно отреагировала Кисловская. – Девочки, вы в курсе, что у Молочникова? Если нет, звоните Лизе, она все равно там сейчас ничего не делает. Сидит, запершись, в своем «Рено» и боится.

– Чего боится? – поинтересовалась Даша.

– Не чего, а кого, – уточнила Кисловская, закуривая. – Хозяина «Жигулей». Он в багажнике вез ящики с помидорами из собственной теплицы. На рынок, что ли? Лизиными стараниями в багажнике сейчас сплошной томатный сок. За это мужик сначала плюнул ей на капот, а потом забрался на него и дважды подпрыгнул. Я даже слышала, как он там гремел. Видимо, уже лез на крышу.

– Так он помял капот? – В голосе Маши Соловьевой послышались заинтересованные нотки автомобилиста-любителя. – И крышу?

– Откуда я знаю? – пожала острыми плечами Элеонора, стряхивая пепел в цветочный горшок. – Лиза только успела крикнуть, что он поскользнулся и скатился вниз. Затем нас разъединили.

– Его можно понять, – рассмеялась Даша. – Лизка весь урожай загубила. Небось опять по телефону трепалась или губы подкрашивала.

– Это пусть гаишники выясняют, – махнула ручкой Элеонора, – строгие и справедливые. А вы про Молочникова лучше расскажите. Если он опять устроит мне скандал из-за того что мои сотрудницы не обеспечили на передачу нужных людей, сделаю в отношении вас всех серьезные выводы. Я не шучу!

– Там есть проблемы с гостями, – сказала Маша. – Заболел космонавт, вместо него надо срочно кого-то искать. Еще Доминика взбрыкнула…

– Фигуристка? – уточнила Кисловская.

– Да, из шоу «Отбрось коньки». Не хочет участвовать в одной программе с Цветаной Пржевальской. Они весной, на вручении премии «Ледяной дом», подрались прямо на сцене. А Молочников настаивает, чтобы они обе были.

– Вот и работайте! – назидательно сказала Кисловская. – А я пока с Валяевым переговорю, выясню, что с его новым проектом. Наверняка сегодня на совещании Ядриков спросит, что мы успели сделать. Ау нас – конь не валялся.

– Это он у Валяева не валялся, – заметила Даша.

– Конечно, – согласилась Элеонора. – Но он все свалит на нас. И я хочу быть готова к отпору.

Гордо подняв голову, Кисловская вышла из комнаты.

– Даш, послушай, – сказала Маша Соловьева, когда за начальницей закрылась дверь. – Я забыла сказать: звонила Жергина и спрашивала тебя.

– Что ей нужно? – У Даши противно заныло под ложечкой. – Я ведь ее программами почти не занимаюсь.

– Не знаю, она мне не докладывалась.

– Придется к Оксане идти. Думаешь, она сейчас у себя?

– Скорее всего, она где-то в районе больших приемных. Хочет первой знать все новости. Да и перед Сигизмундовым подсветиться лишний раз. Ты же знаешь, как она перед ним лебезит.

– И перед Ядриковым тоже.