Прощение славянки

– К сожалению, ни в одном военном училище не обучают, как на слух по силе огня оценить противника. Меня этому обучил наш командир роты, который Афганистан прошел.

– Вот и воспользуемся вашими навыками, ведь наша ближайшая операция будет происходить на закрытой местности.

Ошаев взглянул на настенные часы.

– А не пора ли нам пойти поужинать? Мы уже все обсудили, самое время и передохнуть, – вмешался он в разговор, довольный, что обычно сдержанный и даже немного угрюмый Мазур нашел общий язык с Солониным.

Ужинать пошли в ближайшее кафе. Каково же было удивление Солонина, когда вместо скромного столика на троих он увидел в небольшом, уютном зале несколько сдвинутых вместе столов, заставленных дымящимися тарелками и супницами. Кормить гостя из центра готовились всерьез. Несколько мужчин довольно бандитского вида обслуживали гостей. За столом, как положено на Кавказе, сидели одни мужчины, и все в военной форме.

– Звездный стол! – оценил встречу Солонин.

– Да, можно сбиться, пересчитывая звездочки на погонах! – пошутил Ошаев. – Но надеюсь, пища богов затмит сияние наших звезд! – пафосно закончил он небольшую прелюдию к главному тосту: – За нашего гостя, который отложил свои важные дела и протянул нам руку помощи!

Все радостно зашевелились, послышался звон бокалов, в которых искрилось темное красное вино. На вкус оно было терпким и приятно обволакивало гортань. Мясо источало восхитительный аромат, и Солонин с наслаждением впился в него крепкими зубами.

– Жаль, что я женился не на ингушке, – посетовал Виктор. – Такое вкусное мясо никто, кроме ваших женщин, не умеет готовить!

– А я бы от русской жены не отказался, – возразил Асланбек. – Какие щи они варят, сказка!

Мужчины принялись обсуждать гастрономические достижения различных кухонь мира, и никто не вспоминал, что, возможно, это пиршество может оказаться последним в жизни кого-нибудь из них: через день предстояло выходить в горы.

Турецкий поднял трубку внутреннего телефона и, заслышав голос Солонина, радушно пригласил его зайти в кабинет.

– Ну герой, герой! – похлопал он по плечу своего бывшего любимчика-курсанта. – Притом «Герой» с большой буквы. Слышал, что тебя представили к награде. – Оглядел его со всех сторон и удовлетворенно добавил: – И загорел, и похудел. А в командировке-то всего месяц был. Ну рассказывай, за что орден отхватил.

Они присели на мягкий диван, расслабленно откинулись на спинку. Солонин стал подробно докладывать о знакомстве и разговоре с Соней Салтановой. Турецкий нетерпеливо дожидался самого интересного. Он уже знал о том, что группа Мазура и Солонина освободила из плена русского капитана. Но, видимо, Солонин решил оставить эту информацию на десерт, с чем Александр Борисович был согласен. Он сам любил приберегать самое интересное напоследок. А пока он засыпал Солонина вопросами о боевых действиях федералов в горах.

– Кто руководил операцией? – Турецкий хотел услышать знакомое имя, и Солонин его назвал:

– Полковник Мазур, молодой совсем. Может, вы его и не помните. Но он вас знает, как-то сопровождал в одной вашей командировке. Когда вы в Назрани были.

– Погоди, припоминаю Мазура… – задумчиво произнес Турецкий. – Худой такой, лицо узкое, со следами оспы, проницательный взгляд. Смотри, уже полковником стал!

– Точно, он. А взгляд его не просто проницательный. Как-то даже неуютно становится под прицелом его взгляда.

– Хорошо сказал – под прицелом, – подметил удачное сравнение Турецкий.

– План операции, по существу, мы вместе разрабатывали. Он предложил под вечер выходить, аргументировал убедительно. Я-то сторонник утренних рейдов. Но он крепкую команду сколотил, там и спецназ, и омоновцы. Словом, специалисты, которые ночной бой вести могут с завязанными глазами. Это я фигурально говорю.

– Ну рассказывай, как бандитов брали, – с мальчишеским интересом слушал его Турецкий.

– В горы начали подниматься, солнце уже к закату клонилось. До места дошли без приключений. У них база в лесу, в бывшей деревне. Там, видать, не один бой проходил. Разрушений много, жителей – никого. Даже собак нет.

– Ну это вам на руку, собаки чужаков сразу чуют, лай бы подняли.

– Поначалу нам удалось близко подползти и врасплох их застать, там трава некошеная, хозяев-то нет. В бинокль понаблюдали – парочку арабов углядели, даже негра одного.

– Да к ним наемники как пчелы на мед летят, боевики им такие деньги платят. А в наемники, сам знаешь, за деньгами идут. Им все равно, в кого стрелять. Ну а дальше? – перебил себя Турецкий.

– Эти бородачи – люди стреляные, заметались, забегали, оружие у них наготове. Ответную стрельбу открыли. Пристрелялись, такой ураганный огонь пошел! Но мы постоянно перемещались. И преимущество все равно за нами оставалось некоторое время. Солнце закатилось, темень, но у нас приборы ночного видения. Мы цепью залегли, с двух сторон. Открыли стрельбу из гранатометов. И позиции сразу меняли по правому и левому флангам.

– А сколько их было?

– Подсчитали после боя – двадцать два человека уложили. Пальба с обеих сторон такая стояла, да еще эхо ее разносило, как будто две армии сражались. Трассирующие со всех сторон огненными стрелами, – вдохновенно продолжал Солонин, и глаза его горели. Турецкий тоже пришел в возбуждение, он слушал рассказ своего собеседника как захватывающую историю. – А потом по одному дому как жахнули, а там, оказывается, склад боеприпасов. Как рвануло! Красота! Огонь полыхает, гранаты рвутся, прямо фейерверк во вселенском масштабе!

– Слушай, Виктор, а ты стихи, часом, не пишешь? У тебя такая речь метафорическая!

– Не-а, стихи не пишу. Песни сочиняю, про войну, – поскромничал Солонин и не признался, что и стихи пишет, и даже рассказы пробовал, да стесняется кому-нибудь показывать.

– Как-нибудь споешь? – спросил его Турецкий.

– Может быть… – неуверенно пообещал Виктор.

– Долго длился бой? – вернулся к теме Турецкий.

– Да где-то с час. У нас шестерых ранило, а двоих насмерть. А их всех постреляли. Стрельба с их стороны прекратилась, а это означало только одно – стрелять уже было некому. Они же до последнего сражаются. Проверили всех, документы собрали.

– Ну молодцы, – похвалил Турецкий героизм федералов.

– Да это еще не все, – перебил его Солонин. – Мы дома-то прочесали. То есть то, что от них осталось. И в одном подвале нашли нашего офицера. Худющий – жуть. В чем только душа держалась. Ноги в кандалах, руки за спиной веревкой скручены. Вытащили его на свет божий, мать честная – живого места нет! А сам ничего – улыбается, говорит нам: «Спасибо, братцы». У меня даже дыхание перехватило от жалости. У него половины зубов нет, выбили эти сволочи, гореть им в огне на том свете! Мы его напоили, покормили, спрашиваем: «Идти сможешь?» – «Смогу, вы меня только поддерживайте», – отвечает. Передохнули с часик и назад пошли.

– Так ты мне главное не говоришь, как его зовут офицера нашего?

– Александр Борисович, – неожиданно виноватым тоном заявил Солонин, – а ведь освобожденный капитан не тот, которого вы ищете…

– Как не тот? Мне сказали, что именно Куликов, которого духи назвали Алиханом.

– Алихан-то он Алихан, да фамилия у него другая – Казаков, Владимир. Хоть по описанию похож. Я даже сначала решил, что это он, как только увидел его.

– Вот жалость-то, – огорчился Турецкий. – То есть счастье, что спасли этого Казакова, но жаль, что Куликова так и не нашли.

– А дальше что было, не поверите. Спускаемся с гор, чуть не половина группы, считай, из строя вышла. Кто ранен, кто поддерживает раненых, да еще четверо убитых несут. И вдруг попадаем из огня да в полымя. Нарвались на другую банду. Видать, недалеко от этих находились, стрельба их привлекла. Сначала тяжело было, но наши ребята тертые, прошли огонь и воду, бились изо всех сил. Раненые тоже. Откуда только второе дыхание пришло. Все-таки прорвались, и был момент, когда Казаков меня своим телом прикрыл, жизнь мне спас. До сих пор не могу понять, как он углядел, что бандит в меня целится. Ночь ведь, темень… Его тоже к ордену представили. Он сейчас в госпитале лежит, ранения у него тяжелые.

– Да, я слышал, – задумчиво произнес Турецкий.

– Конечно, я помнил о вашем задании. Проводил оперативно-розыскные мероприятия. Подключил местных оперов, военную прокуратуру. Как в воду канул ваш капитан Куликов. Я попросил перед отъездом, чтоб они это дело под контролем держали. Асланбек Ошаев обещал сделать все возможное, чтобы отыскать его следы.

Они еще немного поговорили, Солонин торопился с докладом к своему начальству. Турецкий был огорчен: плохо получилось с его обещанием, а у Ирки появился новый аргумент против него… Вот и выходит, что не заслужил он «прощения славянки».

Пятое убийство

Володя Рубцов сидел в машине у подъезда шефа и ждал, когда он наконец соизволит спуститься. Что-то в этот раз шеф не спешил. А ведь сам вчера предупредил, чтобы Володя за ним приехал вовремя, не опаздывал. Хотя Рубцов и так всегда приезжал минута в минуту. Но шеф любил поворчать, хотя мужик он ничего, добрый. Шофер еще раз удивленно посмотрел на часы. Запаздывал Игорь Вячеславович уже на пятнадцать минут. Случай небывалый. Володя набрал на сотовом телефоне номер шефа. Короткие гудки. Ну ладно, наверное, переговоры какие-то ведет.

Рубцов включил магнитолу и стал слушать городские новости. Но ничего нового диктор не сообщил, а то, что Рубцов услышал, он и так знал. Диктор местной радиостанции торжественным голосом оповещал радиослушателей о том, что на рождественской службе в соборе Святого Георгия присутствовал, как обычно, мэр города Нефтегорска Груздев Игорь Вячеславович. Но в этот раз без супруги. Ясно, что без супруги, подумал Володя. Поскольку она с дочерью отдыхает в санатории в городе Сочи, где, как известно, темные ночи. Лично он в зимнее время не потащился бы отдыхать в Сочи, потому как больше всего в жизни любил импортные теплые моря. Например, близ турецких берегов. Правда, на халяву можно было бы прошвырнуться в Сочи и зимой, дня на два, не больше. Отоспаться в фешенебельной гостинице или в том же санатории мэрии Нефтегорска, где сейчас проводит рождественские каникулы Регина Васильевна Груздева со своей дражайшей дочуркой Ренатой. Врединой, каких мало. В магнитоле запикали часы. Шеф задерживался уже на тридцать минут. И это уже вовсе вопиющее безобразие. А в телефоне опять короткие гудки. Придется вылезать из машины на мороз и топать к подъезду. Хорошо, дворники знают, кто живет в этом доме, снег всегда расчищают вовремя, сколько бы его ни навалило. Рубцов вылез из машины и машинально взглянул на окна шефа на четвертом этаже. «Мать честная! Это что же такое?» – Его прошиб пот. На серых стенах вокруг окон квартиры Груздева он углядел следы черной копоти, стекла и вовсе отсутствовали, обгорелые рамы торчали безобразными скелетами в провале окон. Он остолбенел, поскольку не знал, куда бросаться. То ли бежать в подъезд, то ли звонить в милицию. Пожарную вызывать поздно, они уже здесь побывали. Только теперь он обратил внимание на множество следов от протекторов больших колес во дворе, на свежем снегу. То есть снег лежал со вчерашней ночи, утром день был ясный. Пока мысли вихрем носились в его обалдевшей голове, дверь подъезда распахнулась и вышла молодая женщина, которую тянул на поводке здоровенный кобель какой-то породистой масти. Рубцов собак не любил и в их породах не разбирался. Он бросился наперерез женщине, и пес метнулся к нему, чуть не сбив с ног хозяйку.

– Стоять, Каро! – крикнула она и натянула поводок.

– Что у вас тут случилось? – Рубцов вовремя затормозил, а то чуть было не поскользнулся на ледяной корке, покрывающей снег. Он посмотрел под ноги и понял: наледь образовалась, когда тушили пожар.