Чёртова сова

воскресит или убьёт.

* * *

Вот и кончен поединок. Навсегда.
Впереди еще какие-то года,
слёзы пьяные да карканье ворон.
На зубах скрипит песчинка с похорон.

ТЕПЕРЬ УЖЕ НЕДОЛГО…

* * *

Будут ли тому причиной войны
или наступленье тяжких льдов —
мы уйдём. Земля вздохнет спокойно,
распрямляя шрамы городов.

Разве это не издёвка злая:
пробуя на ноготь остриё,
взрывами и плугами терзая,
люди звали матушкой её!

Из окна – запруженная Волга.
Берега в строительной пыли.
Ждёт Земля. Теперь уже недолго.
Мы уходим. Мы почти ушли.

* * *

Мне снятся сны, где всё – как наяву:
иду проспектом, что-то покупаю.
Hа кой я чёрт, скажите, засыпаю —
и снова, получается, живу?
Я эту явь когда-нибудь взорву,
но не за то, что тесно в ней и тошно,
и даже не за подлость, а за то, что
мне снятся сны, где всё – как наяву!

* * *

Когда ты предаёшься хлопотам
в толпе таких же человечин,
внутри нашёптывает кто-то там:
«Ты, парень, случаем, не вечен?
Со страхом или с умилением,
но пережил ты, спора нету,
столетье, Родину, миллениум…
Осталось пережить планету».

* * *

Забавно сознавать, но Робинзон-то —
в тебе. Не на рисунке. Не в строке.
Куда ни глянь, враньё до горизонта,
и ты один на малом островке.
Что остаётся? Верить в милость Божью,
когда волна пугающе близка,
да подбирать обкатанные ложью
обломки истин с белого песка.

* * *

Ничего мы не обрящем —
только темечко расплющим,
пребывая в настоящем
и мечтая о грядущем.
Не дури, едрёна вошь!
Рок тебя не проворонит.
Здесь ты все-таки живёшь,
а в грядущем – похоронят.

* * *

Когда возвратишься в пустую
бетонную гулкую клеть,
где лампа горит вхолостую
и где предстоит околеть,
ты лепет воды в туалете
прими за журчанье ручья —
и нет уже каменной клети,
и вновь боевая ничья!

БЕЛАЯ УСАДЬБА

* * *

Hеба серое болотце.
Влажная стена.
У балкона чайка бьётся,
будто простыня.
Бедолага, шаромыга,
марлевый испод.
Это утро. Это Рига.
Это Hовый год.

БЕЛАЯ УСАДЬБА

Людмиле Козинец