Алая аура протопарторга

А вот кто и впрямь то и дело угрожал Анчутке сверху – так это вороны. Картавая весть о том, что в округе бродит заплутавший домовой, подняла в воздух весь личный состав – штук пять бандформирований во главе с полевыми командирами. Вороны ложились на крыло и с гортанным карканьем пикировали на цель по очереди, причём делали это, скорее всего, из хулиганских, нежели из политических соображений. Откуда им, в самом деле, было знать, какая-такая у Анчутки платформа!

Время от времени он останавливался, приседал и, вздув шёрстку, вскидывал навстречу воздушной атаке остервенелое личико. Ворона пугалась и, истошно вопя, шарахалась от греха подальше. Пусть даже лишённый колдовских способностей, домовой вполне мог перехватить её на лету и свернуть поганке шею.

Нет, самих ворон Анчутка не боялся. Он боялся, что орущая и клубящаяся подобно бумажному пеплу стая привлечёт к нему излишнее внимание. Погранцам, допустим, домовые и прочая там нечисть – до фени, таможенникам – тем более, а вот мимо острого взора отморозков из миграционного контроля, пожалуй, и не проскочишь.

Перед блок-постом вороны рассеялись, что, однако, нисколько Анчутку не обрадовало. Уж больно поспешно они это сделали. Постанывая от нехороших предчувствий, он с опаской выглянул из-за пригорка.

Странное зрелище представилось ему: оба берега Чумахлинки располагались примерно на одном уровне, и тем не менее всё обозримое пространство, принадлежащее Лыцку, было затоплено, съедено водой, в то время как Баклужинская территория лежала сухая и тёплая. Река разлилась в одну сторону. Удивляться, впрочем, тут было нечему: то, что Баклужино и Лыцк, живут по разным календарям, тайной ни для кого не являлось.

Мост через Чумахлинку был уставлен бетонными блоками и снабжён шлагбаумами. По эту сторону похаживали рослые парни в широких брезентовых плащах колоколом и в глубоких касках. Ни лиц, ни рук – одни лишь подбородки наружу. И автоматный ствол из-под полы.

Кроме того, неподалёку от гусеничной бронечасовенки с навершием в виде креста, увенчанного пятиконечной звездой, маячила парочка чёрных ряс. Худо дело! Безошибочным зрением домового Анчутка ясно различал светлую дымку, окутывающую каждого человека. Он даже знал, что называется она аурой, и неплохо разбирался в её оттенках… Так вот у этих двоих аура была красного цвета с коричневатым отливом. Попадёшься таким в руки – пощады не жди.

Беженец затосковал и с надеждой поднял глаза на противоположный берег. Там за полосатым шлагбаумом вызывающе безмятежно прогуливались молодые люди в голубеньких рубашечках с короткими рукавами, в разномастных брючках, все без оружия. Улыбчиво жмурясь, они подставляли гладкие физии ласковому солнышку и вообще наслаждались жизнью. Конечно, чего им! Вон их какие акулы с воздуха охраняют.

Может, дождаться ночи, найти досточку да и переправиться где-нибудь неподалёку? Нет, страшно. Вот если бы Анчутка умел летать… Хотя что толку! Редкая птица долетит до середины Чумахлинки – снимут влёт. А пули-то наверняка освящённые.

По мосту тоже не прошмыгнёшь… А под мостом?

А под мостом запросто мог обитать мостовой. Встреча, конечно, тоже не слишком приятная, но всё-таки не леший – в строении ютится, не в буреломе… Кстати, о строениях. Если достичь моста, колдовские способности должны, по идее, к Анчутке вернуться. То есть под полотно он уже поднырнёт невидимкой.

Тем временем двое в чёрных рясах, о чём-то, видать, переговорив, подступили к бронечасовенке и один за другим скрылись в люке. Крышка за ними захлопнулась.

Анчутка выскочил из-за пригорка на обочину, ужаснулся собственной дерзости и галопцем припустился к мосту, пряча личико и стараясь как можно сильнее походить на необычно крупного дымчатого кота с отрубленным хвостом.

К счастью, и по ту, и по другую сторону Чумахлинки все в этот миг запрокинули головы – над кордоном проплывал очередной стервятник с акульим рылом и чёрно-жёлтыми стабилизаторами.

* * *

Мост был бетонный, неуютный, без единого тихого закутка. Внизу всё продувалось насквозь. От воды веяло холодом – особенно здесь, вблизи левого берега, где она плескалась в каком-нибудь полуметре от шершаво-скользкой изнанки бетонных плит. Бедный мостовой… Как же он тут живёт? Впрочем, живёт ли?

Анчутка жевал ноздрями воздух, как кролик. Пахло старым бетоном, плесенью и смертью. Весь дрожа, он двинулся дальше – благо, что бегать по потолкам и прочим опрокинутым поверхностям домовой был навычен сызмальства. Хлюпала вода, играли блики. В неглубокой нише одной из опор Анчутка нашёл скорчившийся трупик мостового. Рядом с высохшим и словно бы спёкшимся тельцем лежал одноразовый шприц с последними каплями святой воды.

Самоубийство?.. Поскуливая от жалости и ужаса, Анчутка обнюхал соседние ниши и вскоре обнаружил пару игл, а потом и осколки ещё одного шприца. Стало быть, ширялся мостовичок… При одной только мысли об этом шёрстка поднялась дыбом. Когда-то в чёрные времена ежовщины Анчутка и сам от большого отчаяния подкуривал втихаря ладан. Потом, правда, нашёл в себе силы завязать… Да, но колоться святой водой… Это же верная смерть! Бывает, что за месяц сгорают… Зато глюки, говорят, сильнейшие: кое-кто даже ангела видел…

А ведь судя по всему, городской нечисти придёт скоро один большой аминь. Да и сельской тоже. Водяные все травленые: привыкли за годы химизации к промышленным отходам, а теперь вот, по слухам, сами дозу ищут – за литр кислоты реку остановят.

Оглашая гулкую подмостную полость тихими причитаниями, Анчутка добрёл почти до середины полотна (причём водная гладь внизу всё удалялась и удалялась) – потом вдруг замер и попятился. Впереди во всю ширь зернистого бетонного дна была туго натянута бельевая верёвка, пропитанная елеем. Ну не изверги, а? Одно слово – люди! И тут дорогу перекрыли… Домовой всмотрелся и приметил, что на той стороне, отступя шага на три от первой преграды, кто-то размашисто нанёс на бетон коричневой масляной краской ещё и магические знаки запрета.

Стало быть, и под мостом не пробраться… Беженцы-то, они, видать, никому не надобны: ни Лыцкой Партиархии, ни Баклужинской Лиге Колдунов.

* * *

Поскольку лыцкое левобережье по идейным соображениям переходить на летнее время отказалось, вечер здесь наступал на час раньше. Зеркала заливных лугов отражали золотисто-розовый закат. Меж корней сухого пня, намертво вцепившегося корявой пятернёй в пригорок, при желании можно было заметить кое-что, пням, как правило, не свойственное. Некий, короче, шар, покрытый то ли мхом, то ли пухом. Время от времеми этот округлый комок шевелился и удручённо вздыхал, что позволяло сделать осторожный вывод о принадлежности его к царству животных – и уж ни в коем случае не растений.

В вышине по-прежнему ныло и скрежетало. Время от времени с небес падал американский штурмовик и с тупым бычьим рёвом проходил на бреющем полёте над дальним пастбищем. Вконец распоясавшиеся милитаристы гоняли коров.

Анчутку познабливало. Старый высохший до сердцевины пень был чуть ли не единственным предметом в округе, возле которого беглый домовой мог прикорнуть безбоязненно. А к живым деревьям лучше даже не прислоняться. Березы – патриоты, дубы – коммуняки… Хорошо хоть травка по молодости дней своих зелена, всем довольна и в политику пока не лезет. Лезет к солнышку.

Стало быть, в Баклужино Анчутке не попасть. Даже если завтра он сумеет пробраться к терминалу и проникнуть тайком в какую-нибудь машину, направляющуюся за бугор, – всё равно ведь блок-поста не минуешь. А там досмотр… И возвращаться некуда…

Ох, люди, люди! Сначала страну развалили, теперь вот до области очередь дошла… Да и нечисть тоже хороша! Эти, к примеру, катакомбные… Откуда они вообще взялись? До путча про них никто и не слыхивал. С виду домовой как домовой, а туда же – задаётся почище лешего! Вы, говорит, советской власти задницу лизали, с органами сотрудничали… Ну, допустим, сотрудничали! А ты в это время где был? А я, говорит, в это время в катакомбах сидел…

Ну, укажите в Сусловской области хотя бы одну катакомбу!

Анчутка завозился, устраиваясь поудобнее меж двух корней, и вскоре накрыло его сновидением, да таким, что хуже не придумаешь. Приснился ему старый, будь он неладен, знакомец – следователь НКВД Григорий Семёнович Этих. Сибиряк, наверное…

– Ах ты вражина… – с каким-то даже изумлением оглядев затрепетавшего во сне Анчутку, вымолвил он. – Существуешь, контра? Материализму перечишь, прихвостень поповский? Ты же хуже Врангеля, пр-роститутка!..

Анчутка попытался ему объяснить, что всё не так, что никакой он не прихвостень – сам, если на то пошло, от попов натерпелся при царском режиме… На коленочке вон до сих пор шрамик – кадилом огрели…

Глаза Григория Семёновича просияли нежностью.

– В попутчики набиваешься? – вкрадчиво осведомился он. – Ах ты, с-сукин кот, подкулачник… Думаешь, не знаем, в чьей ты избе обитал до семнадцатого года? Ну ничего – дай срок, покончим с троцкистами, а там и до вас чертей леших доберёмся! Всё ваше семя потустороннее под корень выведем… – Потом вроде как смягчился, смерил оком, спросил ворчливо: – Ну, и что он там, этот твой новый жилец? Так целыми днями и молчит? Может, хоть во сне бормочет? Ну там про Карла Радека, например…

* * *

Внезапно домовой почувствовал опасность – и проснулся. Противоположный берег был ещё позолочен закатом, а по этой стороне уже воровато крались от дерева к дереву сумерки лиловых денатуратных оттенков. Прямо перед Анчуткой глыбой мрака квадратилась приземистая фигура в чёрной рясе. Но что самое жуткое – вокруг фигуры, как солнечная корона в момент полного затмения, сияла косматая, нечеловечески мощная аура алого цвета.

– Кто таков? – прозвучало сверху.

– Анчутка… – прошептал домовой, понимая, что пропал. Уж лучше бы он на лешего нарвался…

Незнакомец помолчал, недоумевая. Действительно, встреча озадачивала: домовой – и вдруг на лоне природы.

– Дом, что ли, сгорел?

– Нет… – безрадостно отвечал Анчутка. – Сам ушёл…

Слова гулко отдавались над вечерней водой.

– А-а… – Незнакомец понимающе покивал. – Беженец… А чего сидишь? Собрался бежать – беги.

Анчутка всхлипнул.

– Плавать не умею…

Кажется, незнакомец усмехнулся.

– Вот и я тоже… – неожиданно признался он и, кряхтя, присел рядом. Изумлённо скрипнул от внезапной тяжести старый корень. Алая аура накрыла Анчутку, обдав не то жаром, не то холодом. Домовичок обомлел, потом осторожно скосил робкий выпуклый глазик. В тёплом прощальном полусвете, наплывающем с баклужинского берега, он теперь мог разглядеть своего соседа в подробностях.

Был этот человек сутул и грузен. Пегая борода – веником, волосы на затылке собраны в хвостик. Обширная выпуклая плешь, лицо – мрачное и в то же время брюзгливо-насмешливое. От рясы будоражаще веет ладаном и прочей наркотой. На правой стороне груди приколот деревянный орден, почему-то внушающий невольный трепет.

– А ты кто? – отважился Анчутка.

Незнакомец хмыкнул, покосился весело и грозно.

– Про Африкана – слышал?