Щит побережья. Книга 1: Восточный Ворон

Его отрывистый голос резанул уши и показался похожим на крик ворона: что ни говори, а имя у незнакомца оказалось подходящее.[13 - «Хравн» – «ворон».] Облик его настолько поразил Хельгу, что она рассматривала нового знакомого, не спросив даже, откуда он здесь взялся. Лицо его казалось неподвижным, отстраненным, как у спящего, хотя глаза были открыты и живо блестели. Брови, надломленные ближе к внешнему краю, загибались вниз дальше, чем обычно у людей, и от этого его глаза, четко обрисованные, властно притягивали к себе взгляд. В этих глазах светился ум, но Хельга почему-то вспомнила помешанного Фюри, сына одного из соседей, который жил зиму и лето на дальнем пастбище. Почти то же выражение – внешнее спокойствие и внутренняя жизнь, совсем не похожая на общую и непонятная. Только помешанный Фюри и сам никого не понимал, а Хельга не сомневалась, что Хравн понимает ее отлично. Почему же она его не знает? Может, он тоже живет на дальнем пастбище…

– Я видел, как уехали твои отец и брат, – продолжал Хравн. – С ними ничего не случится, а вот тебе не стоит ходить здесь одной.

– Почему?

Эти слова удивили Хельгу: она не привыкла бояться чего-нибудь возле своего дома.

– Потому что сейчас тут стало неспокойно, – ответил Хравн.

У Хельги что-то дрогнуло внутри: Хравн излучал тревогу. Не угрозу, а именно тревогу, точно видел опасность, грозящую ей, Хельге. Ей хотелось оглядеться по сторонам в поисках этой неведомой опасности, но Хравн не отпускал ее взгляда. В его неподвижном, четком лице пряталась восхитительная, волнующая тайна. Казалось, что прямой крупный нос, жестко сомкнутый рот, твердый подбородок есть только оболочка, а из-под всего этого тайно смотрит какое-то совсем иное существо… иная сущность…

– Хельги хёвдинг поздновато собрался в дорогу – Ауднир уже сделал свое дело, – добавил Хравн. – Старая Трюмпа разбудила духов.

– Разбудила духов? – ахнула Хельга.

Хравн кивнул, но Хельге и не требовалось подтверждений. Со вчерашнего дня ее тревожило смутное ощущение, что в мире за низкой каменной стеной усадьбы что-то изменилось. И сейчас она вдруг прозрела, точно Хравн распахнул дверь и впустил свет в темный дом. Опоры мира пошатнулись. Лес, земля, горы, даже само море утратили покой; их существо волновалось, двигалось, неясные силы искали выхода. И ветер вдруг загудел по-иному: в нем слышалось трудное, лихорадочное дыхание больного побережья. Вокруг царил разлад, и Хельга слышала его в каждом дрожании ветки. Где-то здесь невидимо бродили духи, разбуженные и не нашедшие применения своим силам. «Спящие тюлени» на песчаной полосе зашевелились в сумеречных тенях, готовые проснуться и сдвинуться с места, горы дрогнули и круче выгнули спины, собираясь потянуться, подняться… Хельга ахнула, тряхнула головой: все пропало, успокоилось. Но она не верила этому покою.

– Что же это? – торопливо воскликнула она, надеясь, что Хравн что-нибудь ей объяснит. – Я знаю, я их слышу! Они проснулись! Что же будет?

– Они ищут себе поживы! – перебил ее Хравн. Его крылатые брови подрагивали, высокий выпуклый лоб морщился от усилия, точно он с трудом подбирал слова. Слова, но не мысли. Хельга твердо знала, что ему есть что сказать, и она с настоятельным терпением следила за его прерывистой речью. – И они нашли старую Трюмпу. Те, на кого она думала натравить духов, оказались сильнее и послали духов обратно. Теперь духи вцепились в Трюмпу и терзают ее. Они съедят ее и тогда бросятся на остальных.

Его черные глаза при этом смотрели так серьезно и тревожно, точно он хотел сказать ей больше, чем мог. Он чего-то хотел от нее, то ли подталкивал к какой-то мысли, то ли ждал вопроса. Хельгу пробирала дрожь от мучительного желания понять, что же все это означает. Пока Хравн стоял рядом с ней, эта дрожь поднималась откуда-то изнутри и сейчас так выросла, что девушке стало трудно дышать. Перед ее мысленным взором носились духи – неясные, туманные вихри, неукротимые и опасные. Горы сдвинутся с места… «Солнце черно; земли канули в море. Звезды срываются вниз с вышины…»[14 - «Старшая Эдда», перевод С. Свириденко.] – запело в памяти древнее пророчество, и опять возник вопрос, полный ужаса и недоверия: неужели это – про нас?

– Но что же делать? – с мольбой спросила Хельга, моля избавить ее от страшных видений. – Кто же теперь их уймет? Только тот, кто вызвал?

– Нет, почему же? – Хравн слегка дернул плечом вверх, и это движение показалось Хельге странным. Она не знала почему – просто люди так не делают. – Унять их может кто угодно. Главное, чтобы хватило сил.

– А у кого хватит? – спросила Хельга. Она не очень-то понимала, что говорит: сейчас и вокруг нее, и внутри нее происходило что-то настолько странное, что она не могла опомниться. Неясное, но грозное движение сил захватило ее.

– Вот это и нужно выяснить, – сказал Хравн и посмотрел ей прямо в глаза. – Хватит ли у кого-нибудь…

Хельга содрогнулась. Глаза Хравна были совсем черными и глубокими, как Нифльхель, мир мертвого мрака, где текут темные реки. Бездонные глаза, окна в какие-то иные, непостижимые миры… На первый взгляд, обыкновенный человек лет тридцати, только очень смуглый и черноволосый, но мало ли откуда он родом?

Однако чем дольше Хельга смотрела на Хравна, тем больше, казалось, видела: так бывает, если вглядываешься в глубокую, но чистую и прозрачную воду. Сначала не видишь ничего, кроме висящей зыбучей тьмы, а потом взгляд погружается в нее, и она проясняется, ты видишь все более глубокие слои и наконец можешь разглядеть даже дно, камни, коряги… Здесь до дна было слишком далеко, но Хельгу переполняло чувство близости чего-то необычного, восхитительное и пугающее одновременно. Рядом с ней стоял не просто человек, а мощный источник каких-то иных сил. Но она чувствовала не страх, а томительное желание проникнуть в эту тайну, узнать, понять. И разгадка казалась так близка…

– Для начала попробуйте узнать, что за тролли явились к нам и поселились на Седловой горе, – сказал Хравн, без слов поняв ее вопросы. – Для этого не нужно много народу. Пусть пойдут те, кто не хочет сидеть и смирно ждать своей судьбы. А уж там все будет зависеть от вас. Как вы себя покажете…

– А там что-то очень страшное? – спросила Хельга. Вопрос прозвучал совсем по-детски, но рядом с Хравном она ощущала себя маленьким и глупым ребенком. Никакие ему не тридцать лет… А сколько? Он сказал «для начала»? Значит, потом можно будет узнать и больше?

– Страшное? – озадаченно повторил Хравн. Он как будто не знал этого слова, потому что для него самого на свете не существовало ничего страшного. – Это как поглядеть. На землю квиттов пришла вражда. Если она победит – вот тогда будет страшно. Тогда весной вместо поля тинга здесь будет поле битвы. А если люди победят ее – тогда…

– Что – тогда? – жадно подхватила Хельга. Это – самое главное. Тайны Нифльхель могут подождать.

– Тогда можно будет жить дальше, – просто ответил Хравн. – Ваша судьба ждет вас в избушке на Седловой горе. Ты знаешь эту избушку?

Хельга кивнула.

– Если понадобится, я укажу вам дорогу, – пообещал Хравн, как будто уже знал и кто пойдет, и что при этом случится.

Вдоль берега плыла рыбачья лодка – достаточно близко, чтобы Хельга мимоходом узнала Торда рыбака с сыном. По привычке она помахала рукой, Сквальп ответил тем же. Хравн даже не обернулся. Глядя на море, Хельга чувствовала на своем лице его внимательный, пристальный взгляд, и ей было неуютно, точно он видел ее насквозь. Вдруг она ощутила усталость от этой беседы. Именно из-за его присутствия на нее обрушились все эти непонятные, мощные ощущения, точно она внезапно стала сердцем, через которое непрестанными толчками проходит кровь всего побережья. А быть сердцем так тяжело!

– Ты устала, – тихо сказал Хравн, и Хельга даже не удивилась, что он знает об этом. – Да, много видеть – тяжело. Приходится брать на себя жизнь всего, что видишь. Постарайся брать себе побольше света – он придает сил.

– Света? – повторила Хельга.

Хравн молча окинул взглядом небо, море, лес. Едва он отвел глаза от ее лица, как Хельге сразу стало спокойнее, она вздохнула легче, но тут же ее наполнило ощущение близкой потери. Как будто она стоит над обрывом и держит в руках что-то очень дорогое, что вот-вот полетит в холодные бездонные волны…

Хравн снова посмотрел на нее, и Хельга без слов поняла: больше ничего он не может ей сказать. Хотел бы, но не может. Он не знает подходящих слов, а может быть, она не поймет. Ей было больше нечего ждать от этой странной встречи и все же не хотелось расставаться с ним. Они стояли друг против друга и молчали, и почему-то Хельга знала, что Хравн тоже медлит с прощанием.

– Ты – теплая, – вдруг сказал Хравн, понизив голос почти до шепота, и Хельга задрожала.

Сильное биение огромного сердца вдруг сменилось тихим, робким, но особенно глубоко проникающим трепетом. Хравн протянул узкую смуглую руку и коснулся ее руки, слегка погладил пальцы и тут же оставил. Хельга стояла застыв, не имея сил двинуться, точно он наложил на нее чары неподвижности, и даже не поняла, холодной или горячей ей показалась его рука. Она была рядом и притом где-то далеко. Коснулся ли он ее на самом деле?

– Если ты очень захочешь увидеть меня снова – позови, – так же тихо сказал Хравн. – И не бойся меня. Я беру только то, что мне хотят отдать. И чем больше мне отдают, тем богаче становятся.

Хельга наконец подняла глаза и посмотрела ему в лицо. Оно оставалось застывшим, почти нечеловеческим, но вдруг вызвало в ней желание как-то помочь ему. Но чем и в чем? В груди Хельги шевелилось какое-то теплое чувство к этому странному человеку, силы ее души стремились к нему, но не знали дороги. Хравн опустил глаза и молчал, прислушиваясь к чему-то, и Хельге показалось, что он похож на путника, долго блуждавшего по холоду и ненадолго остановившегося у чужого огня. Надо идти дальше, но чудесное ласковое тепло не пускает, обволакивает мягкими волнами, держит в плену, который предпочтешь любой свободе…

– Иди домой, – вдруг сказал Хравн и отступил от нее на шаг. Хельга тоже отшатнулась, торопясь порвать эту непонятную связь, пока еще можно, а он продолжал, глядя в землю под ногами, и голос его звучал глухо. – Я провожу тебя… Не оглядывайся, но до дома с тобой ничего не случится. А больше не выходи за ворота одна. И помни – пока духи не вцепились в каждого, как в старую Трюмпу, с ними нужно бороться. Реку нужно останавливать в истоках. Попробуйте. А сейчас иди. Иди!

Хравн прижал руку ко лбу, прямые черты его лица болезненно исказились, и Хельга поняла, что ей нужно бежать отсюда со всех ног, потому что ее присутствие чем-то мучит его. И она побежала – не простившись, не оглянувшись. Она бежала знакомой тропой вдоль берега, потом от моря по долине к усадьбе, и ей казалось, что каждое дерево оглядывается ей вслед, каждый камень провожает ее глазами, и все они шепчут, шепчут непонятными языками о том же, о чем она говорила с Хравном. И о них двоих, об их странной встрече на берегу шепчут тоже. И этот шепот подхватывает вся земля, все девять миров Низа, Середины и Верха, и всем почему-то есть дело до нее, маленькой Хельги из усадьбы Тингваль, хотя Тингваль, Квиттингский Восток, да и сам Квиттинг – не такие уж важные птицы в просторах девяти миров. Хельга задыхалась, прижимала кулак к сердцу, чтобы оно не выскочило, но не могла убежать от этих невидимых взглядов, от этого неслышного шепота.

Перед воротами усадьбы Хельга остановилась, постаралась отдышаться и скрыть свое волнение. Она не хотела никому ничего объяснять – у нее появилась важная тайна, принадлежащая только ей. Прошли те времена, когда она видела в воде лица морских великанш и с детской непосредственностью тут же всем рассказывала об этом – домочадцы только посмеивались и называли ее выдумщицей. Больше она не хотела этого.

Когда она вошла в кухню, Торд рыбак с сыном еще сидели среди челяди.

– Добрый день тебе, йомфру! – Сквальп смущенно ухмыльнулся, как всегда при встрече с ней, и поклонился.

– Мы видели, как хёвдинг проезжал по берегу, – подхватил Торд рыбак. – Наверное, скоро он вернется, и тебе не придется гулять одной.

– А разве вы не видели… – начала Хельга и запнулась. Она и сама догадалась, что не видели. Хравна не мог видеть никто, кроме нее. Он принадлежал ей, как сон, как мечта…

– Да, невесело гулять зимой! – вздохнул Торд. – На всем берегу – ни единой живой души. Только ворон пролетел – и никого. То ли дело весной! После Праздника Дис начнется гулянье – тогда уж тебе, йомфру, не придется скучать!

– Вот тогда мы попляшем! Смотри, Сольвёр, я не позволю, чтобы этот увалень, Арне Бычок, опять увел тебя из-под носа, как в прошлом году! – воскликнул Равнир.

– Из-под такого носа трудно увести! – фыркнула какая-то из женщин. – Бежать придется целый перестрел.

Равнир встал на защиту своего носа, домочадцы засмеялись, заговорили, стали вспоминать прошлогодние «кукушкины гулянья» и загодя радоваться предстоящим. То и дело кто-то поглядывал на Хельгу, она слышала имя Брендольва, но только улыбалась в ответ, не понимая ни слова. Здесь, дома, возле очага, в родном и нерушимо надежном кругу домочадцев, на нее вдруг снова повеяло свежим ветром с моря, запахом волны, дальнего ельника, холодных влажных валунов. Этот ветер пришел с ней сюда, она принесла его в сердце. И на ветру парил, расправив крыльями руки под черным плащом, смуглый худощавый человек с густыми черными бровями. Нет, не человек. Возле очага, среди живых людей и надежных, знакомых предметов Хельга со всей ясностью осознала, что ее новый знакомый – совсем не такой. Он был духом этого берега, этих камней и деревьев. И Торд со Сквальпом не видели его. Только ворон полетел, и больше ни одной живой души… Только ворон…

* * *

К вечеру Хельги хёвдинг и Даг вернулись. С ними приехал Брендольв, и Хельга ничуть не удивилась, увидев его.

– Говорят, Трюмпа заболела! – весело и возбужденно рассказывал он. – Какой-то бонд приходил, он говорит, что к нему приходил кто-то из сынков этой старой троллихи и просил молока. Говорит, на нее напали духи, которых она вызвала!

– Так ей и надо! – сказал Орре управитель.

Обитатели Тингваля выслушали новости скорее с удовлетворением, чем с сочувствием: всем очень понравилось то, что колдовство Трюмпы навлекло беду на ее собственную голову.