Орел и Дракон

Рагнар лагман, как самый знатный из гостей и старший из родичей покойного, сам провозгласил сперва кубок Одина – за благоденствие Смалёнда и за то, чтобы и впредь во всех битвах Отец Богов даровал им победу. Потом следовал кубок Фрейру и Ньёрду – за то, чтобы битв и сражений все же выдавалось поменьше, чтобы в стране всегда был внутренний мир и хорошие урожаи. А когда всем хватает хлеба, то и воевать особо не за что.

Потом Хильда, одетая в лучшее платье, принесла «обетную чашу» – иначе, кубок Браги. На ней была голубая рубашка из тонкого льна, с красной и золотой вышивкой, и желтое платье из тонкой шерсти, синий хенгерок с золотыми застежками на груди и двумя золотыми цепями между ними. С любимым кубком отца в руках, невольно вспоминая лицо Ингвара конунга, его весело прищуренные глаза с такими родными морщинками в углах, Хильда едва удерживала слезы.

– Во славу богам! Во славу богиням! Во славу всем асам святым! – произнесла она, подойдя к младшему брату. – Прими этот кубок, а с ним силу и славу твоих предков, чей путь ты отныне продолжишь, брат мой, Гудлейв сын Ингвара!

– Во славу богам! Во славу богиням! Во славу всем асам святым! – ответил Гудлейв, принимая кубок у нее из рук. Его голос дрожал, а эту речь, должно быть, заготовил Рагнар лагман и заставил затвердить. – Я принимаю кубок моего рода и даю обет: войной и миром послужить тому, чтобы слава его ширилась и множилась. Клянусь никогда в жизни не поворачиваться спиной к опасности, не бежать от врага, не предать того, с кем я в родстве и в дружбе и никогда в жизни не поступать несправедливо, как не поступал и мой отец, Ингвар конунг.

Потом обетные кубки стали поднимать другие знатные гости, в том числе и Рери.

– Я клянусь доказать, что мой отец Хальвдан конунг оставил сыновей, достойных его знатного рода и его доблести! Я клянусь вернуть землю, которой он правил! Я клянусь стать полноправным наследником моего отца и при необходимости я готов буду оказать роду Ингвара конунга такую же поддержку, которую он оказал нам!

Произнесли и поминальную песнь по Ингвару конунгу, которую потом вырежут на камне над его курганом. Хрут Резчик, знаток рун, искусный скальд, уже приехал и теперь тоже сидел на одном из почетных мест. Вид у него был чуть-чуть обиженный: Хильде не понравился тот стих, который он предложил вырезать на камне, и она объявил, что платит два эйрира серебром тому, кто сложит лучший. В конце концов, самым удачливым скальдом был признан хирдман Эгиль, сложивший вот что:

Ингвар бился

с грозным Хардом,

злобных псов

прогнал от дома.

гордо смерть

отважный встретил;

Хрёрек месть

свершил, не медля.

Этот стих понравился Хильде еще и потому, что воздавал должное и Рери тоже.

Пока гости ели и пили, конунгов сказитель, самый важный человек во время пиров или долгих зимних вечеров, сидя на скамье между очагами, пел «Песнь об Атли», самую любимую песнь павшего Ингвара. Одно из самых жестоких, кровавых, страшных – и в то же время самых гордых сказаний часто звучало в этом доме, и очень многие уже знали его наизусть. И все же сердце замирало, когда люди слушали о том, как посланец коварного, задумавшего убийство конунга Атли приехал к братьям его жены, Гуннару и Хёгни, стал звать их в гости к своему повелителю, обещая множество богатых подарков – щиты и копья, золоченые шлемы, расшитые попоны, богатые нарядные одежды и ретивых коней. Гордые братья не слишком прельстились подарками – у них уже было достаточно сокровищ. Более того – они получили послание от своей сестры Гудрун, кольцо, обвязанное волчьим волосом, и знали, что им придется ехать по волчьей тропе, по тропе коварства и предательства. Казалось бы, любой человек, даже не из самых умных, предпочтет остаться дома. Но нет. Гуннар и Хёгни предпочли поехать – предпочли принять вызов судьбы, как того требовала их честь, рискнуть жизнью и даже почти наверняка с ней проститься, но не струсить, не отступить.

Простились люди

с конунгом, плача,

когда уезжал он

из гуннского дома;

сказала тогда юный

наследник Хёгни:

«Путь свой вершите,

как дух вам велит!»[8 - «Старшая Эдда», пер. А. Корсуна]

– пел сказитель Ульвар, довольно молодой еще мужчина с очень красивым, густым низким голосом. Он сам был бойцом не из последних и отличился в битве с викингами, благодаря чему сам получил новый меч. Но предания старины влекли его не менее, чем воинская слава, и он знал множество песен о богах и героях древности. От его голоса у мужчин бежали по коже мурашки, а женщины плакали, жалея и отважных Гуннара и Хёгни, и своего конунга Ингвара, который пошел на смерть, так же гордо, уверенно и даже радостно.

Поминальные пиршества продолжались три дня, и Хильда гордилась похвалами его изобилию и порядку. Да уж, порядок она знала! Всех гостей, даже самых незаметных, она оделила подарками, так что ни один захудалый бонд не ушел от них без ножа с резной костяной рукоятью или гребешка искусной работы. Хорошо бы им всем взять свои обновки на тинг – чтобы напоминали о долге благодарности.

Случилось это не так скоро: почти целый месяц ушел на то, чтобы по всей стране разошлось извещение о сборе тинга, а еще людям требовалось время на дорогу. Весь этот месяц наследники погибшего конунга провели в волнении о своей будущей участи, но тинг не обманул их ожиданий. Харальд и Хрёрек подтвердили, что отказываются претендовать на престол своего дяди и поддерживают его сына Гудлейва, а взамен просят у Смалёнда поддержки в возвращении владений своего собственного отца.

– Мужчинам не пристало сидеть все время дома, как девушкам, которые ждут жениха! – говорил Харальд, и очень много глаз из толпы смотрело на него с пониманием и одобрением. Рослый, стройный, красивый и уверенный, он выглядел точь-в-точь как юный Сигурд перед началом славных дел. – Мы с моим братом Хрёреком докажем, что мы – мужчины и достойные сыновья нашего отца, Хальвдана конунга, который прославился своей удачей и подвигами по всем Северным странам и даже на южном побережье Восточного моря. Я зову вас в поход! Один пошлет нам или славу и добычу, или достойную гибель, которая прославит нас и наши роды! Только в деле можно испытать свою удачу, и тот, кто вечно сидит дома, никогда не узнает, чего он стоит как человек.

И смалёндцы радостно кричали и колотили в свои щиты, давая понять, что согласны с ним. В конце концов договорились, что Смалёнд собирает войско для похода и ведут его сыновья Хальвдана.

Вемунд харсир поддержал и сына Ингвара, и сыновей Хальвдана, а в благодарность юный Гудлейв конунг объявил о помолвке с Вемундом своей сестры Хильдеборг. Хильда сама дала согласие на этот брак: посмотрев на поведение Вемунда в битве и в спорах после нее, она признала, что это достойный и смелый человек, и он уже не казался ей таким уж старым. И то верно: хоть ему и шел тридцать седьмой год, Вемунд душой был молод, горяч, охотно откликался на всякое новое дело, и молодая, веселая девушка годилась ему в жены гораздо лучше, чем какая-нибудь почтенная вдова. Свадьбу сыграли на йоль.

Всю весну Харальд и Рери объезжали корабельные округи, проверяя, как готовятся к походу корабли и сколько их будет. Смалёнд был полон воодушевления. В последние годы Ингвар конунг не ходил в походы, а в каждой усадьбе и на каждом хуторе тем временем подросли такие же, как сами Харальд и Рери, честолюбивые и смелые молодые парни. Слушая рассказы о сражениях и дальних странах, они завидовали подвигам отцов и дедов или нанимались в дружины к чужим вождям. Да и людям постарше казалось очень заманчивой возможность поправить свои дела походом в теплые плодородные края. Там-то не приходится, прежде чем пахать, своими руками выбрать из крошечной кривой делянки тысячу камней и сложить из них курганчик с краю, как памятник своему терпению и упорству! Старики, оживившись, снова и снова рассказывали о походах собственной молодости, перечисляли съестные припасы, меха, серебро, хорошие ткани, красивых рабынь и сильных рабов, которых когда-то сами привозили из походов. Во многих домах тосковали по добыче и рабам, а собирая «хромую подать» ворчали, что хромому конунгу только это и надо. Возможность отправиться за море с двумя молодыми знатными вождями, жаждущими славы, многим показалась привлекательной, и будущие герои с нетерпением считали дни до отплытия.

Общим счетом собралось около трех десятков кораблей. Все они были разные, одни несли по борту двадцать весел, а у иных было всего по пять-семь пар гребцов, но в целом войско Смалёнда насчитывало почти тысячу человек. Перед отплытием Харальд и Рери принесли в жертву Одину черного быка, прося послать им победу или славную смерть, но больше надеясь на первое. Фру Хильдеборг собрала жертвенную кровь в большую серебряную чашу и окропила ею корабли, оружие и сами дружины.

Руны Прибоя да хранят вас,

Кони парусов, среди пены морской!

При сильном прибое,

При бурных волнах

Придете к причалу без горя!

– заклинала она, чувствуя себя почти валькирией. Ее собственный муж тоже уходил в поход, и теперь она, уже ждущая ребенка, гораздо лучше прежнего понимала предостережения фру Торгерд. Но ради будущей чести и благополучия этого самого ребенка требовалось рискнуть, и Хильда никому не показывала, как болит ее сердце перед разлукой.

Собравшиеся на берегу не сводили с нее глаз и ловили каждое ее слово. Она поднесла прощальный кубок и Вемунду, и Рери, и на глазах ее блестели слезы. Вот и сбылась мечта ее любимого брата, но радость и гордость так тесно переплелись в ее душе с тревогой за него и болью разлуки, что она сама не знала, отчего ей хочется плакать.

– Постарайся сделать так, чтобы все наши труды не оказались напрасными! – сказала она на прощание. – Вас ждет успех и слава, и когда ты вернешься, все наши красотки буду драться за право посидеть на пиру рядом с тобой!

– А если мне все же не повезет, то за столом в Валгалле мне будут прислуживать валькирии! – Рери улыбнулся. – И пусть Вигдис из Мшистой Горки не думает, что я пожалею о такой замене!

Сыновья Хальвдана понимали, что взяли на себя ответственность не только за память своего отца, но и за судьбу Смалёнда. Если их разобьют, то земля Ингвара конунга, лишенная почти всех способных сражаться мужчин, останется беззащитной. И тогда гаутские или свейские конунги проглотят ее, не поморщившись. Но Рери твердо знал, что он этого не увидит. Даст ему Один победу или не даст, зависит только от коварного и причудливого бога, которому случалось дарить своими милостями и негодяев. Но риск – наилучший способ пробудить удачу. За эту удачу он сейчас отдал бы что угодно, что у него есть и чего у него нет. И собственная жизнь казалась ему далеко не самой высокой ставкой в этой игре с судьбой.

Когда корабль уходил, последнее, что ему бросилось в глаза, была фигура стоявшей на мысу старой королевы Рагнхильд. Она смотрела им вслед, опустив руки, словно Урд, старшая из норн, хозяйка прошлого. Она уже сделала свое дело, теперь черед за будущим.

Глава 4

Первоначальной целью своего путешествия сыновья Хальвдана избрали датский остров Съялланд. Там они вернее всего могли узнать, какова обстановка в Южной Ютландии и где находятся преемники Сигимара Хитрого. Сам Сигимар конунг, убийца Хальвдана, уже несколько лет как умер, а власть унаследовал старший из его оставшихся в живых сыновей. Самый старший из семерых, Сигифрид, погиб в Англии несколько лет назад. Младшие братья тоже дома не сидели и с юных лет приобрели славу грозных «морских конунгов». То и дело купцы привозили вести об их набегах на Англию и Ирландию, на земли франков, фризов и вендов.

Съялланд – Тюлений остров, прозванный так за обилие тюленей, на которых издавна охотились местные жители и даже, судя по местным сагам, состояли с ними в родстве – был красивой землей. С низкими берегами, поросшими зеленой травой и изрезанными множеством заливчиков, он был покрыт буковыми и дубовыми рощами, среди которых голубело множество озер. Как Готланд у берегов Свеаланда, Съялланд весной служил для сбора дружин для далеких походов. Если на Готланде собирались желающие сходить на Восточный путь – в странствие по далеким рекам, ведущим, в конце концов, на арабский Восток, источник серебра и прочих предметов роскоши, – то на датских островах скапливались отважные воины, ищущие подвигов и добычи в богатых западных землях, которые гораздо ближе. Всякий желающий попытать счастья за морями мог прийти сюда к началу лета[9 - Год делился только на два сезона, зиму и лето, и лето начиналось в конце апреля.] и поискать себе подходящего вождя. Берега острова были заняты осенью торговыми, а весной – боевыми кораблями: узкими, длинными, с низкими бортами и зубастой змеиной головой на высоком шорштевне, предназначенные для перевозки не грузов, а вооруженных людей. На обратном пути захваченная добыча будет сложена на освободившиеся места тех, кому домой вернуться не суждено и кому наградой будет вечная слава, закрепленная в хвалебной песне скальда – одного из товарищей, кто в море сменял его на весле, а на земле сражался с павшим плечом к плечу и хорошо знает то, о чем слагает стихи.

Памятью этим походам служили поминальные камни. На зеленых пастбищах, возле курганов или просто на дорогах между большими усадьбами тут и там виднелись высокие камни, на гладко отесанной лицевой стороне которых были вырезаны целые повествования. Морской поход – войско на корабле под парусом, сражение многих маленьких фигурок с мечами в руках и клиновидными бородками. И вот уже доблестно павшие герои вереницей следуют в пиршественные покои Валгаллы, а возглавляет их сам одноглазый хозяин, Один, верхом на волшебном восьминогом коне. Священные знаки, выражающие единство трех миров, символы бесконечности, которые новые герои так любят изображать на своих ярко раскрашенных щитах… Возле поминальных камней паслись коровы и овцы, невозмутимо щиплющие траву у подножия человеческой доблести, но каждый из приезжающих на Съялланд, особенно если впервые, не мог пройти мимо, не остановиться и не посмотреть, не унестись вслед за рукой неведомого мастера в даль – в неведомые моря и земли Среднего Мира, в иные миры и пространства…

Харальд и Рери вступали на эту землю с особым чувством. Съялланд был родовым владением их предков, здесь родился их отец и отсюда отправился в Ютландию. Сейчас здешним конунгом считался Игнви, третий сын Сигимара Хитрого. Но, как говорили, конунг все свое время проводит в походах, а сюда приходит разве что зимовать, и то не всегда; теперь его два года уже тут не видели.

Но и без конунга здесь бурлила жизнь. Осенью на Съялланде вовсю торговали шерстью, хлебом, сукном, рыбой и прочим таким, и причалы были заняты купеческими снеками. Везде мычали коровы, у сходней переступали копытами привезенные на продажу лошади, и здесь же, возле сходней, к приехавшим подскакивали бойкие бедно одетые людишки и принимались расспрашивать: откуда, что привез, почем отдаешь, чего хочешь купить, и тут же предлагали свести с хорошим покупателем или продавцом – совсем недорого, за пеннинг-другой. А иным и новой рубахи за глаза хватало.