Змей-звезда

Предслава приподнялась на лежанке, сжимая в ладони мешочек с солонокресом и едва не плача от отчаяния: насколько же силен этот дух, если ничто – ни присутствие людей, ни свет, ни острая сталь, ни волшебные травы-обереги – не может защитить от его вторжения! Вскочив, Воята встал между гостем и Предславой, и ей сразу стало легче: дрожь унялась, мысли прояснились.

– Это что еще за уд березовый? – услышала она возмущенный, хриплый после дремы голос Вояты. – Чего приперся? Или тебя сюда звали?

– Звали, – ответил пришелец. Предслава снова вздрогнула: теперь он говорил низким, гулким голосом, совершенно не похожим на голос ее покойного мужа. – Она звала меня. я пришел. Она задавала мне вопросы – я отвечу на них.

Осторожно, стараясь не терять нечисть из поля зрения, Воята покосился на Предславу. Она села и сделала ему знак: отойди. За спиной троюродного брата ей было гораздо спокойнее и теплее, но дух выразил готовность отвечать, и от разговора нельзя уклоняться! Ведь этого она добивалась, когда вышла под свет полной луны с человечьим черепом в озябших руках!

Рулав, разбуженный голосами, сел на лежанке; проснулись и челядинки, но, едва бросив взгляд на мертвеца, охнули и зарылись в подушки и одеяла.

– Да, я звала тебя, – стараясь говорить твердо, что в присутствии Вояты получалось легче, ответила Предслава. Она сама дивилась, настолько укрепило ее дух сознание того, что она не одна. – И я задавала вопросы. Ты готов отвечать на них?

– Я отвечу тебе. Ты звала меня силой Мариной Чаши. Пришел срок тебе узнать больше, чем ты знала.

– Кто ты и из какого мира? – задала она первый положенный при подобных встречах вопрос.

– Я – из Закрадного мира. Я – страж Забыть-реки. Зови меня Князь-Уж.

Предславу наполнили противоположные чувства: и облегчение – это не Володыня, ее муж благополучно ушел к предкам! – и ужас: ведь тот, кто явился ей, был гораздо хуже, чем любой самый злобный мертвец. На реке Великой, где выросла она, или в Ладоге, где росла ее мать, стражем Забыть-реки считали Ящера, воплощение и дух Волхова, Ильмерь-озера, Чудского озера и прочих северных вод. Перебравшись жить в Деревлянь, она узнала, что здесь это божество носит имя Князь-Уж и что река Ужа, на которой стоит Коростень, считается и земным воплощением его, и телом, и местом обитания – как в Ладоге Волхов.

Мельком глянув на Вояту, она удивилась решительному выражению его лица: он совсем не испугался, ни капли, а ведь не мог не знать, кто такой Зверь Забыть-реки! Перед ним стояло божество, наиболее почитаемое в их родных северных местах, но тем не менее всем видом Воята выражал готовность броситься на врага, будто перед ним обычный человек.

На самом деле он все понял – даже больше, чем Предслава. С детства он столько слышал, в основном от деда, волхва Святобора, о хранителе границы между Явью и Навью, что теперь Зверь Забыть-реки казался ему почти знакомым. Но ведь и Воята происходил из правнуков знаменитой Радогневы Любшанки, той, что заново дала начало почти истребленному русью роду ладожских Любошичей – старшего рода словен на Волхове, того, что первым утвердил договор с богами этой суровой земли. Из дев-Любшанок в течение веков выбиралась Дева Альдога – богиня Леля на земле и невеста Волхова. И многие из них в дни больших бедствий, войн, неурожаев, наводнений ушли к своему темному жениху в его подводные палаты. А их братья из поколения в поколение знали, что, возможно, придет день, и самое дорогое существо, юную деву своего рода, придется в свадебном венке поставить на белую доску на воде – порог Нижнего мира, куда она ступит одна. Сколько из них исходили бессильной яростью, желая схватиться с Ящером за свою сестру – но было нельзя, ибо уговор надо выполнять. Все дети в Ладоге знали немало таких сказов, а потомки Любошичей – и подавно, ведь это были предания их собственного рода. И теперь, когда тот же самый Ящер, под другим именем в чужой земле, явился за сестрой Вояты – сына Святодары, внука Гневорады, правнука Радогневы – в нем словно проснулись все те десятки братьев, не имевших права биться за сестру. А он – имел, потому что Зверь Забыть-реки жаждал завладеть ею безо всякого уговора. Значит, правда была за Воятой, и сам Лад Всемирья стоял на его стороне. При виде этих мрачных глаз и темной тени на якобы человеческом лице в нем поднялась волна ярости и жгучей, долго сдерживаемой ненависти – такая мощная, что зубы свело. В нем одном она не помещалась; казалось, эти чувства давно копились где-то снаружи, а теперь устремились в его душу, будто в распахнутые двери. Воята увидел врага, ненависть к которому была гораздо старше, чем двадцать два года его жизни, и начисто смыла его собственный, личный страх, как ливень – каплю росы с листа.

– З-зачем ты пришел ко мне? – пробормотала Предслава, движением руки делая Вояте знак не вмешиваться. Отвага брата придала ей сил, и теперь она была полна решимости выяснить, ради чего Зверь Забыть-реки мучает ее!

– Затем, что ты принадлежишь мне. Ты была обещана мне семнадцать лет назад.

– Что?

– Тебя выбрала себе на смену та, что прежде служила мне.

– Незвана? – Предслава вспомнила лицо колдуньи, которое увидела в лунном черепе.

– Да. Она служила мне и наполнялась моей силой. Она обещала отдать мне твою мать, но та ускользнула. Она обещала выучить тебя и сделать своей преемницей, чтобы ты тоже служила мне. Но она умерла, не успев выполнить обещание. я сам пришел за тем, что принадлежит мне.

– Она не принадлежит тебе! – Возмущенный Воята не мог больше молчать. – Незвана не владела ею и ее матерью и не имела права ими распоряжаться! Княгиня Дивляна – Огнедева, она служит светлым небесным богам, и тебе ее не достать!

– Огнедева – моя невеста. – По мрачному лицу духа впервые скользнула по-змеиному быстрая улыбка. – Испокон веков Огнедев отдают мне.

– Только род имеет право ее отдать!

– Она вошла в род деревлянских князей, и теперь ее род – здесь.

– Деревлянские князья не отдавали ее тебе. Незвана не принадлежала к нему. Это допустимо только с согласия рода и только в дни бедствий великих. И только если Волхов семь дней будет идти назад.

– Я захочу – и Ужа пойдет назад. И будет подниматься, пока не затопит Коростень и все кручи окрест, смоет все живое, так что и следа не останется. Ты обещана мне. Будь моей. – Темные глаза смотрели на Предславу с выражением призыва, в них горела какая-то вкрадчивая страсть, неявное обещание невыразимого блаженства. – я дам тебе такую силу, о какой не могла и мечтать та, прежняя. Ты происходишь от двух княжеских родов, в тебе самая древняя кровь, кровь первых невест Волхова, что течет с неба в бездну, в ней заключена великая сила. Войди в мои воды, и никто из живых, да и мало кто из неживых сможет сравниться с тобой. Ты родишь сына, который удержит для вас Деревлянь и завладеет всей Русской землей. Богами и судьбой ему предназначено стать превыше всех, и ветви рода его протянутся во все стороны, осеняя белый свет. Он станет велик, будто солнце, и так же могуч… Ты будешь его матерью, и слава о тебе останется в веках, пока стоит Всемирье…

Он говорил, а перед глазами Предславы вставал ее собственный образ, изменяющийся на глазах. Она видела себя, одетую сиянием темной силы, себя, способную движением руки убивать и оживлять, и волны этой силы разливались из нее, будто из родника, по всему свету, подчиняя ее воле… Темное солнце, налитое грозовой синевой, стояло над ее головой, будто венец Марены. Она станет темным полуночным солнцем мира, воплощением Марены на земле… как ее мать была воплощением Огнедевы, богини Солонь.

– Нет. – Она зажмурилась и плотнее сжала в ладони солонокрес. – Мне тебя не надо. Если будет у меня сын, то от живого семени, а не от вод Забыть-реки. Незвана не передавала мне своих сил и своей службы. я ничего не взяла у нее и у тебя и ничего тебе не должна. Уходи! Сгинь!

– Пошел ты… – Уловив, что беседа окончена, Воята резко шагнул вперед и подробно объяснил, куда именно Зверю Забыть-реки волочить свой вонючий хвост и все прочее. Выросший в Ладоге, подходящих слов он знал много: словенских, варяжских и даже чудских.

Ночной гость попятился, не отрывая взора от Предславы, но она больше на него не смотрела; прямо на глазах он начал таять, истончаться… и вот уже мелькнуло перед дверью облачко тьмы, будто дыра из белого света в бездну, в никуда… мелькнуло и растаяло.

Огонь загорелся ярче – в присутствии Зверя Забыть-реки, той малой его части, что он посылал в Явь для этой беседы, даже пламя светильника и лучин горело робко, будто пригнувшись и поглядывая боязливо одним глазом. Дышать стало легче. Но Предслава закрыла лицо ладонями и уткнулась в подушку. Теперь она знала, кто и почему ходит к ней. И это было гораздо хуже, чем она могла предположить.

Воята опустил топор и оторопело помянул йотунову мать: сам не верил, что заставил отступить Ящера.

– А ты смел, парень, – подал голос Рулав. Старый варяг сидел на лавке, спустив ноги, и смотрел на молодого с новым уважением. – я многое повидал, но даже мне было не по себе… Ведь этот… это порождение Хель – то же самое, что у нас зовут Нидхёггом?

– Ну, вроде того. – Воята пожал плечами.

– Но ты совсем не испугался! Ты что – родившийся заново Сигурд Убийца Дракона?

– Нет. я первый… или почти… почти первый парень из Любошичей, кто увидел в глаза этого гада… который веками забирал наших сестер… – Воята сжал кулаки, лицо его исказилось от застарелой ненависти, полученной по наследству. – И я имею право послать его к Кощею на хрен! Сотни моих предков в Ирии радовались, глядя на меня сегодня! я сделал то, что все они хотели сделать, но не могли. А ты говоришь – не испугался! Да за такой час полжизни отдать не жалко!

Он сделал знак перепуганной Весняне, будто мошку отгонял. Челядинка немедленно выползла с лежанки и метнулась прочь, к своему обычному месту на полатях. Воята лег на ее место, прямо в одежде поверх одеяла, придвинулся к Предславе и обнял, желая дать понять, что не бросит ее одну, защитит от ходячих покойников и от всех злых духов Нижнего мира. Она ничего не сказала, но он чувствовал, что от его близости ей стало легче. Ощущая рядом живого человека, сильного мужчину и к тому же кровного родича, готового заслонить ее даже от божества Забыть-реки, Предслава почти успокоилась. Впервые за много, много дней ее отпустили тоска и отчаяние одиночества. Ее материнский род был древен, могуч и знатен: сколько вышло из него прославленных воинов, кощунников, целителей, волхвов. И Воята, другой побег того же дерева, ручеек той же реки, сделал ее сильнее даже не вдвое, а больше, словно соединил ее с неисчерпаемой мощью рода, чьи ветви широко раскинулись в Яви, а корни глубоко уходили в Навь. Огражденная этой несметной силой, она почувствовала себя в безопасности. Ведь брат сказал правду – только род имеет право отдать ее Ящеру, а в его лице род решительно отказался сделать это. Даже Зверь Забыть-реки был вынужден считаться с этим, но… едва ли он так просто отступит.

Воята прислонился лицом к повою, который она при мужчинах не снимала на ночь. Даже сквозь лен проникал запах полыни и еще каких-то душистых трав, которыми она мыла волосы. Это была его сестра, женщина его материнского рода, его крови, и он был готов сделать ради нее все на свете. Даже удивился вдруг, как жил столько лет без нее и даже о ней не думал, в то время как она, оказывается, так сильно нуждается в нем! Но теперь все будет иначе.

* * *

Проснувшись и еще не открывая глаз, Предслава сама удивилась тому чувству блаженного покоя, тепла и безопасности, которые наполняли все ее существо. Она даже не помнила, когда испытывала нечто подобное, да и было ли ей когда-либо раньше так хорошо. Все последние месяцы она жила с чувством конца, а теперь у нее вдруг появилось ощущение, будто началось что-то новое, обещая перемены к лучшему, движение вперед – словно зима перевалила за середину и впереди забрезжила если не сама весна, то хотя бы ожидание ее. Что-то такое случилось…

Рядом с ней кто-то лежал: мужчина, это она знала, даже не глядя, от близости сильного тела ее пронизывало ровное тепло. На миг подумалось, что все горькие события последних месяцев ей померещились, привиделись в страшном сне, что все по-прежнему, что Володыня жив и вернулся, и все опять будет хорошо. Но не верилось; под веками стало горячо и влажно от прихлынувших слез – нет, ничего уже не будет, как было…

Она передвинула руку и коснулась чьей-то головы на подушке рядом с собой. Волосы на ощупь были прямые, гладкие и мягкие, совершенно не такие, как у Володыни. Теперь она вспомнила. И открыла глаза.

Воята ровно и почти бесшумно дышал во сне, одной рукой обнимая ее, будто для надежности, чтобы не украли. И ведь было кому украсть! Все в избе еще спали, лучины и светильник догорели, было почти темно, но чувствовалось, что осенний рассвет уже наступает. Вглядываясь в его лицо в полутьме, Предслава думала: а ведь и правда. Вот оно, средство прогнать змея! Ей ведь предлагали… может, напрасно она тянет, не может решиться, своими руками отталкивает средство спасения?

После отъезда Свенельда деревляне были рады и благодарны княгине за то, что она осталась с ними и снова взяла дела в свои руки. Но не только она одна задумывалась о будущем этого племени. В народе пошло брожение: понимая, что скоро над ними сядет пришлый русский князь, деревляне волновались, опасаясь впасть в полную зависимость от Киева, которая до сих пор была не слишком обременительной. Пусть они и платили дань, но у них сидел свой, деревлянский князь, внук Мстислава, и он, хоть и величал киевского Ольга «названым батюшкой», все же был сам по себе. Но теперь деревлянами станет править родной сын Ольга, такой же русин – ибо ладожан, из которых происходила мать Свенельда, здесь всех считали «варягами». Понаедет с ним руси всякой, деревлянам и вовсе вздохнуть станет нельзя! Предслава, занятая своими переживаниями, этого почти не замечала, пока однажды к ней не явились волхвы и старейшины.

– Поплакала ты, княгиня, мужа с честью проводила, да и довольно, – первым заговорил Далибож, когда она пригласила их сесть на лавки в княжьей избе. – Надо думать, как дальше жить станем.

– Вашим князем будет Свенельд, Ольгов сын. Он получит право на власть в Деревляни вместе с женой, Людомилой Доброгневовной, внучкой Мстислава.

– А мы не желаем Свенельда! – выкрикнул Крепимер. Это был человек довольно буйного, горячего нрава, честолюбивый и самоуверенный. – Пусть Ольгов род в Русской земле и сидит, коли сумел утвердиться, а у нас тут не Русская земля! Здесь Деревлянь Великая – стояла она, пока о полянах и руси и не слыхал никто, и стоять будет, когда от них и памяти не останется! Мы им не челядины и не смерды! У нас свое княжение и свой род княжий, будем жить сами по себе!

Старейшины загомонили в знак поддержки – Предслава видела, что Крепимер выражает общее мнение.

– Князь Ольг помог деревлянам привести под свою руку дреговичей, – напомнила она. – Через Киев мы ведем торговлю с греческой землей. Свенельд рассказывал, что докончание князя Ольга с греческими царями наконец утверждено, теперь эта торговля станет еще более выгодной. Разрывать союз с Ольгом было бы неумно и… опасно. Дреговичи тоже захотят получить волю, а сможем ли мы укротить их без помощи Киева?

– Дреговичей мы удержим! – заверил ее Крепимер. – Была бы крепкая рука! – И он улыбнулся ей с намеком, дескать, рука такая найдется. – А Ольг на нас ратью не пойдет – ему путь по Днепру надо оборонять, от Северяни отбиваться, он сам еще с нами союза запросит, мира и дружбы, но только теперь уж безо всяких кун!

И старейшины снова зашумели при напоминании о дани, которую выплачивали Киеву уже семнадцать лет, со времен смерти Мстислава и его сыновей.

– Был у нас добрый князь, да взял его Перун – нужен князь новый, – весомо произнес Далибож. – Не послали тебе, княгиня, боги сыновей, так можешь ты нам нового князя дать, коли выберешь себе мужа.