Ясень и яблоня. Книга 2

– Вот как? – Эрхина оживилась и даже как будто обрадовалась. – Почему же?

– Потому что… потому что… – словно спохватившись, Сэла тянула с ответом и жалела, что не умеет краснеть по необходимости. – Потому что теперь… Потому что из-за него Бран сын Ниамора будет всю жизнь считать меня своим врагом!

– Ах, Бран! – Лицо Эрхины немного изменилось. – Нельзя сказать, чтобы он тебя возненавидел. Я ведь предлагала ему… Словом, он же не захотел…

О чудо! Фрия Эрхина впервые в жизни смутилась, поглядев в глаза несостоявшейся жертве. Глядя на нее в упор, Сэла ждала, как фрия закончит, но та – второе чудо – отвела глаза под взглядом собственной рабыни.

– Возможно, он не посчитал меня достойной! – окончила вместо нее Сэла, и нечаянно ответ ее прозвучал скорее издевательски, чем печально.

– Возможно! – Эрхина наконец справилась и приняла насмешливый вид. – Но теперь, конечно, едва ли ему еще придет в голову…

«Воображать себя влюбленным в рабыню», – слышалось в ее умолчании. Как видно, Эрхина замечала за ней и Браном больше, чем говорила.

Сама Сэла, таким образом, получила дозволение остаться в живых, но за Торварда она не была спокойна. А вдруг найдется какой-нибудь мститель за Ниамора и тайком сведет счеты с убийцей где-нибудь на заднем дворе? Каждый раз, когда в Доме Четырех Копий раздавались громкие голоса, она холодела, ожидая известия, что «тот убийца лежит с перерезанным горлом». Однако каждый раз, когда о нем заходила речь, она принимала враждебный вид. Это и помогло: дней через пять Эрхина распорядилась перевести бывшего раба из кузницы в дом. Теперь в его обязанности входило носить дрова на очаги, поддерживать огонь и выгребать старую золу, и из-за близости к фрии такая работа считалась гораздо более почетной. Бран, вынужденный теперь каждый день его видеть, мрачнел еще сильнее, а Эрхине доставляло удовольствие смотреть, как он мучается, разрываясь между любовью к ней и памятью об отце, которого здесь так легко забыли. Ни единым словом она пока Торварда не удостаивала, но ее мнимо рассеянный взгляд нередко следил за ним, когда он появлялся у очага.

Так прошло больше чем полмесяца. Однажды утром, когда Сэла сидела на ступеньке трона и лениво ковыряла иголкой какую-то вышивку (ее учили искусству вышивать, которым славились женщины Туаля, Эриу и Зеленых островов, но Сэла, равнодушная к рукоделию, оказалась неспособной ученицей), как вдруг из спального покоя вышла Эрхина в сопровождении нескольких женщин и мимоходом поманила ее:

– Пойдем посидим на валу! В такой отличный день глупо томиться в душном доме!

Сэла послушно встала, сложила вышивку и пошла за фрией. На валу расстелили пышные цветные ковры, фрия Эрхина уселась, вокруг нее разместились женщины. Певец с арфой на коленях устроился чуть поодаль и запел сладкую песню о Стране Женщин, где довелось однажды побывать древнему герою по имени Бран:

Радость для взоров, обитель славы —
Равнина, где сонм героев предается играм.
Ладья равняется в беге с колесницей
На южной равнине, на Серебристой Поляне.
Стоит остров на ногах из белой бронзы,
Блистающих до конца времен.
Милая страна, во веки веков
Усыпанная множеством цветов.
Сияет прелесть всех красок
На равнине нежных голосов.
Познана радость среди музыки
На южной, туманной Серебристой Поляне…[4 - Здесь и ниже фрагменты из «Плавания Брана, сына Фебала», перевод А. А. Смирнова.]

Яркие ковры на зеленой траве, усыпанной цветами, прекрасные, нарядные женщины, блистающие драгоценными украшениями, а среди них сама фрия Эрхина, в голубом наряде, под цвет светлого весеннего неба, с золотыми ожерельями и браслетами, с длинными жемчужными нитями в пышных золотисто-рыжеватых волосах, чуть розоватых, словно на них упал отблеск зари, прекрасная музыка и голос певца – все это было точь-в-точь как в песне. Воины оставили свои упражнения и стояли кучками с оружием в опущенных руках, не сводя глаз с повелительницы, солнца этого мира.

Я – Богиня, души бесконечный восторг,
Я есть радость земли, и любовь – мой закон… —

вспоминалось Сэле. Сегодняшний день не был священным праздником, но благодаря музыке прекрасный Иной Мир встретился с земным и грань между ними стала так тонка и незаметна, что казались возможными любые чудеса.

Эрхина сияла, наслаждаясь всеобщим восхищением, и от этого весь облик ее излучал настоящий свет. Даже челядинцы, у кого выдалась передышка в работе, в почтительном восхищении смотрели на нее от подножия вала.

О многовидная морская Эмайн,
И близкая и далекая,
С тысячами женщин в пестрых одеждах,
Окаймленная светлым морем!

Из вечно тихого, влажного воздуха
Капли серебра падают на землю.
Белая скала у морской гряды
Получает свой дар от солнца.

Слушать музыку ночью,
Гулять в Стране Многоцветной,
В стране цветистой, – о, венец красоты! —
Где мерцает белое облако!

Во Фьялленланде не складывали песен о том, чего никто не видел. О цветущих лугах и пышных деревьях, о лошадях с красной и голубой шкурой, о серебряной пене морской, о светлом море и розовом тумане – о таких вещах не пели фьялли, которые в каждой песне главным достоинством считали правду. Но что такое правда? Правда лишь о том, что любой может увидеть и потрогать руками, – далеко не полная правда о жизни. Жизнь гораздо шире и глубже, и верить только в то, что можно пощупать, – значит обкрадывать самого себя. Считать свой образ жизни единственным настоящим – значит быть духовным слепцом, вот и все. У каждого есть свой Темный Лес и свой Остров Блаженных. И только чурбан неотесанный будет требовать, чтобы «настоящая» песня снова и снова рассказывала ему про него же самого, ненаглядного!

Сидя на траве, обняв колени и слушая, Сэла как наяву видела перед собой страну Эмайн, иначе называемую Страной Вечного Лета, в которую каждая душа отправляется после смерти тела, чтобы осмыслить приобретенный опыт и набраться сил перед новым рождением. Понятно, почему туалы не боятся смерти. Их богами им обещано посмертное существование: прекрасный, вечно теплый и солнечный, покрытый цветами, овеянный сладкими песнями остров. И туалы – счастливейший народ, потому что их существование не разделено на две половины, не разорвано черной пропастью смерти, не отравлено ужасом. Есть ли более счастливое племя, чем избавленное от страха?

На глаза Сэле попался Торвард, пролезший в первые ряды; встретив ее взгляд, он слегка подмигнул, и она быстро отвернулась, пока никто не заметил.

Пусть усердно гребет Бран —
Недалеко до Страны Женщин.
Эмайн многоцветной, гостеприимной
Ты достигнешь до заката солнца.

Бард еще не добрался до возвращения Брана и его спутников домой, как вдруг в сладкозвучное пение ворвался резкий крик боевого рога. Вздрогнув, все на валу и вокруг завертели головами, кто-то от неожиданности вскрикнул. А из-за нижнего вала волной посыпали какие-то люди, кричащие и размахивающие оружием. Солнце светило по-прежнему ярко, и доспехи на них так остро сверкали красноватой медью, что было больно смотреть.

Первыми опомнились воины и, подняв оружие, с криком бросились навстречу нападавшим. Женщины не успели и сообразить, что происходит, как нижняя площадка и склоны валов у них под ногами оказались заняты сплошным кипением схватки.

Вытаращенными глазами Сэла смотрела вниз: на нападавших сверкали нагрудники из красноватой меди, такие же шлемы, а лицо каждого закрывала кожаная маска с медными накладками, изображавшая морду медведя, с прорезями для глаз.

– Эринны, эринны! – суматошно кричали вокруг. – Спасайтесь, это эринны!

Сэла была уже наслышана о том, что между туалами и жителями большого острова Эриу кипит вечная вражда: хотя туалы считались непобедимыми при свете дня, чародеи эриннов умели накладывать заклятия, которые делали и эриннов тоже непобедимыми, правда, на короткий срок, и потому схватки между двумя племенами выдавались весьма кровавыми. Недаром Ниамор больше всего любил хвастать своими победами над эриннами.

– Риг Ойбелльлид! Вон он, вон он! – кричали вокруг, и Сэла видела в самой середине схватки рослого мужчину в таком же, как у всех, нагруднике и в маске, но только шлем у него был выше, чем у прочих, и украшен парой позолоченных оленьих рогов.

Все это казалось дурным сном: враги в Аблах-Бреге, в самом его сердце, среди бела дня! Не с неба же они упали! Их внезапное появление казалось невероятным, но Сэла помнила о том «колдовском облаке», под прикрытием которого Ниамор со своим войском пробрался незамеченным в самое сердце Фьялленланда.

В первые мгновения растерявшись, она опомнилась и бросилась к Эрхине.

– Спасайте фрию! Скорее в дом! – вопили вокруг женские и мужские голоса. – Женщин в дом! Прикройте их!

Женщины бежали с вала во двор Дома Четырех Копий, но фрия Эрхина никуда не бежала, а только поднялась и стояла на ковре, увлеченно наблюдая за схваткой. На лице ее горело воодушевление без малейших признаков страха, точно она, как сама Богиня, была неуязвима и недостижима для смертных.

– Вперед, воины острова Туаль! – громко кричала она. – Вперед, племя Невесты Ванов! Богиня Бат даст нам победу! Смелее!

С горящими глазами, с полыхающим на щеках румянцем, она казалась прекрасной как никогда, и широкие голубые рукава на поднятых руках, как крылья, сливали ее фигуру с небом. Сэла знала, что ей нужно бежать, но не могла сдвинуться с места, зачарованная этим зрелищем.

Мужчины тем временем стремились вперед, на врага. Эриннов насчитывалось не так уж и много, около полусотни, но и туалов поблизости оказалось не больше. Бран бился с королем Ойбелльлидом, и Сэла, несмотря на испуг и смятение, не могла оторвать от них глаз. На яркой зеленой траве уже здесь и там лежали тела убитых и раненых, на блестящих доспехах застывала ярко-красная кровь, и этот тревожный цвет резал глаза. Над площадкой висели крики, стоны, звучали боевые рога, и у Сэлы уже раскалывалась голова, но она не трогалась с места, видя, что Эрхина по-прежнему стоит все там же и громким голосом воодушевляет своих бойцов.

Вдруг кто-то сильно дернул Сэлу за руку: обернувшись, она увидела Торварда.

– Беги, что стоишь! – крикнул он, но она едва слышала его за шумом битвы.