Охота на вампиров

– Между прочим, и эксперты уже тоже многого не знают, – подколола я эксперта.

– Согласен, – не стал тот спорить… – Что за парадокс: налицо регресс, а не прогресс новых поколений. Молодежь знает меньше, чем их предки.

– Это вы меня в предки записали? – обиделась я.

– И себя тоже, – примирительно сказал эксперт.

– Вот себя обзывайте, как хотите, а меня не приплетайте, – твердо заявила я. – Работать будем наконец?

– Не обижайтесь, – попросил доктор. – Наверняка вы даже знаете, как выглядят пятна биологического происхождения в ультрафиолетовом освещении.

– Знаю, сперма – это голубоватое свечение, а кровь – просто темные пятна, они не светятся.

– В моей здешней практике вы первый следователь, который это знает.

Обнаружив, что санитар самостоятельно не дойдет до нужной нам лампы, я допросила его с пристрастием, где лампу взять, и отрядила за ней криминалиста, который, судя по всему, особого восторга от своей миссии не испытал. Отковыряв от секционного стола свечку, он побрел с ней по коридору, и с ним вместе скрылся единственный источник освещения. Георгий Георгиевич на ощупь добрался до высоких окон секционной и попытался отдернуть плотные черные шторы, призванные заслонить от любопытных глаз то, что происходит во время вскрытия. Сквозь мутные, давно не мытые стекла упал на нас призрачный свет луны, и мои глаза стали различать кое-какие предметы. На секционный стол и лежащий на нем труп я старалась не смотреть.

– А велика ли ваша здешняя практика? – поинтересовалась я у эксперта, когда он вернулся к столу.

– Я уже месяц тут работаю, в дежурном отделении. Меня привел Дима Сергиенко.

Я нисколько в этом и не сомневалась.

– А Диму вы откуда знаете?

– Мы с ним вместе были на Северном полюсе.

Да, был такой эпизод в биографии нашего любителя приключений.

Болтая с экспертом, я подуспокоилась. Прибрел по темному коридору криминалист; как же его зовут? Витя, кажется. В одной руке он торжественно нес свечку, изрядно уже оплавившуюся, а в другой тащил овальную коробку из черной пластмассы, заключавшую в себе пресловутую лампу ОЛД-41, при виде которой у меня чуть слезы на глаза не навернулись от ностальгии. Правда, этот громоздкий агрегат и на заре моей карьеры не шибко применяли для раскрытия преступлений, – все больше для прогревания застуженных ушей, для чего он, собственно, и был создан; но, по крайней мере тогда, о нем знали все следователи. Юная следовательская поросль обыкновенно баловалась этой синей лампой – запиралась в темных помещениях и освещала друг друга ультрафиолетовым светильником, наслаждаясь удивительным по красоте зрелищем. На чистой, казалось бы, одежде под синей лампой начинали сиять нежным голубоватым светом крохотные звездочки прилипших к ткани ворсинок и пылинок. Вот их и собирали прозаические эксперты в качестве следов микроналожений, говоривших о контактном взаимодействии с одеждой другого человека или с каким-нибудь другим предметом; убедившись в наличии таких микроналожений, они собирали их, проводя по ткани срезом чистой губки, потом рассортировывали, измеряли и описывали каждую волосинку и доказывали, что с потерпевшим в черном пиджаке боролся нападавший в желтом свитере.

Криминалист передал Георгию Георгиевичу свечной огарок, чтобы тот его пристроил стационарно, на прежнее место – на углу секционного стола, откинул овальную пластмассовую крышку футляра лампы, раскрутил шнур и подключил лампу к аккумулятору. Большая синяя лампочка тут же отбросила на секционную загадочный блик, сделав помещение еще более похожим на склеп.

Мы переглянулись; наши лица в синем свете выглядели очень непривычно. Георгий Георгиевич принял из рук криминалиста лампу и направил ее на мертвеца, лежавшего на столе. Глаза у того были приоткрыты, рот оскален, и мы увидели, что нос трупа, его торчащие зубы и, что самое удивительное, зрачки глаз тихо засветились в темноте красным. Доктор даже конвульсивно отдернул руку с лампой.

– Такого я еще не видел, – еле слышно пробормотал он.

– А что это значит, доктор? – я превозмогла себя и заставила рассмотреть мерцающий красным труп как следует.

– Не знаю, – покачал головой Георгий Георгиевич, – не знаю. Наука здесь бессильна…

– Надеюсь, это шутка? – уточнила я.

– А кровь-то есть? – тихо спросил криминалист, пытающийся что-то разглядеть из-за наших спин.

Хороший вопрос, подумала я и наклонилась к трупу. Завороженная красным светящимся оскалом покойника, я с трудом заметила на зубах и деснах вокруг клыков темные островки пятен, не издающих свечения.

– Да, похоже, это кровь, – подтвердил мои догадки доктор; синяя лампа в его руке слегка дрожала. – Смывы брать?

– Конечно!

С оглушительным треском хлопнула от сквозняка фрамуга высокого окна, форточка ударилась о стену, на пол с каким-то нездешним звоном посыпались осколки стекла. Тут же в дыру в стекле надуло мокрого снега.

От порыва ветра очнулся санитар, с олимпийским спокойствием облокотившийся на изголовье одра:

– У, вампирюга! Зенки залил! – Непонятно, кого он имел в виду – себя или покойника. – Вон там, в коридоре, невинные жертвы валяются, его работа.

Я потребовала разъяснений, и санитар охотно разъяснил:

– Привезли с ним вместе обескровленный труп. А вчера еще один был, так и лежит, бедолага, очереди ждет. После выходных не до него было.

– Укушенные? – с придыханием спросил криминалист.

– С колотыми ранениями шеи, – авторитетно разъяснил санитар. Он трезвел прямо на глазах; и то сказать, температура в секционной падала стремительно, лучший вытрезвитель и придумать трудно. – Вилкой, наверное, долбанули.

– Пошли посмотрим, – я решительно подхватила под руку Георгия Георгиевича. Увлекаемый мной, он еле успел уцепить со стола свечку.

Криминалист тут же пошел за нами, деловито проверяя фотоаппарат. По-моему, ему просто страшно было оставаться в секционной с трупом и санитаром. А вот санитару ничего было не страшно, он стоял, пошатываясь, в опасной близости от покойника и пялился прямо в его красные глаза; эта сладкая парочка освещалась мертвецким синим светом и производила фантасмагорическое впечатление. Сальвадор Дали и Хичкок зарыдали бы, их увидя. Так они и играли в гляделки, пока мы не завернули в коридор и не потеряли их из виду.

В коридоре мы, уверенно предводительствуемые судебно-медицинским экспертом, сразу нашли сегодняшнюю жертву вампира – ничем не примечательного мужчину средних лет, здорово уступавшего нашему клиенту по физическим данным. На трупе была какая-то заношенная рабочая одежда, фуфайка без воротника и ватник, лицо было бледнее, чем обычно бывает у мертвецов, и его не вполне характеризовало даже выражение «мертвенная бледность». На шее трупа темнело несколько пятнышек, которые при свете свечи можно было принять за следы удара вилкой. А можно и за укус, о чем не преминул мне сообщить Георгий Георгиевич.

Второго, более давнего покойника пришлось поискать. Осмотрев все каталки, стоящие в проходе за первым поворотом, и не обнаружив ничего похожего, мы решили, что просто пропустили нужного покойника, и принялись смотреть по второму разу. А это означало, что кто-то из нас будет держать свечку, а кто-то – отодвигать каталки и поворачивать трупы. Развернуть каталку в проходе оказалось невозможно, по крайней мере для нас, людей, не имеющих профессиональной сноровки; человек, обладающий профессиональной сноровкой, протрезвел еще не окончательно, поэтому к его помощи не прибегали. Спустя четверть часа упражнений с каталкой мы все потирали ушибленные коленки и локти, а главное, напрочь забыли про мокрый снег, лежащий на полу секционной. Стало жарко.

Памятуя о том, что он якобы с выходных ждет своей очереди, мы искали тело, подготовленное к вскрытию, и наконец обнаружили молодого человека, скромно притулившегося на каталке в темном углу коридора. Невзрачная одежонка – затертые джинсы, курточка, дырявые кроссовки; короткие светлые волосы, восковое, более чем бледное лицо. Правда, молодой человек при ближайшем рассмотрении оказался девушкой, но на характер повреждений это не повлияло: на ее шее обнаружились такие же дырочки, как и у предыдущего бедолаги.

На такие трупы любоваться при свече было самое то. Я тут же вспомнила свою поездку в Великобританию. Нас возили на экскурсию в Лондон и, конечно, отвели в Музей мадам Тюссо. Тамошние восковые фигуры выглядели гораздо более живыми, чем наши сегодняшние знакомцы.

Спать мне тут же расхотелось. А между тем наши хронометры показывали половину пятого, и мой рабочий день длился уже без трех часов сутки.

Где-то на другом краю города спал без присмотра мой долговязый ребенок, а я болталась по моргу со свечкой и пыталась осмыслить наличие тут персонажа с колом в сердце вкупе с двумя обескровленными трупами. Интересно, что завтра скажет на это мой прокурор? Я испытала жгучее желание тут же позвонить ему и обрадовать сообщением, что я расследую нападение на вампира, насытившегося кровью двух невинных жертв. Я даже продумала вопрос о том, как квалифицировать убийство, сопряженное с вампиризмом, коль скоро в статье о лишении жизни нет такого отягчающего обстоятельства. И мотив такой не предусмотрен законом. А правда, как квалифицировать такое деяние, и, главное, по какой статье дело возбуждать?

Шефу я звонить не стала. Пожалела. В последнее время он что-то совсем расклеился; сердце стало прихватывать у него все чаще и чаще. Один раз я зашла к нему после приема и застала его сползающим с кресла, причем бледность его лица могла сравниться с жертвами вурдалака. Мы с Зойкой еле успели вызвать и «скорую помощь». Сколько он еще протянет на прокурорском месте? Мне даже не хотелось думать про то, что мы проводим нашего Владимира Ивановича на пенсию, а вместо него прокуратурой будет руководить какой-нибудь молодой выскочка.

Правда, Лешка как-то заикнулся в том смысле, что когда-нибудь это все равно произойдет, а новый прокурор необязательно будет ублюдком, он может быть и не хуже старого. Но во мне все возмутилось: не будет никакого прокурора, способного сравниться с обожаемым шефом. Пусть Иваныч ругается (хотя он и не ругается никогда по-настоящему, просто ворчит), пусть язвит, пусть пытается лавировать в узком проливе между Сциллой городской прокуратуры и Харибдой нашего разгильдяйства, жертвуя в этой игре пешками ради королевы, как дальновидный гроссмейстер, и если мы по ходу дела выражаем недовольство его поведением, то в конце концов все равно признаем его глобальную правоту и мудрость.

И то, что нам с Лешкой до сих пор ходить на работу интересно, – его заслуга.

Так что будить шефа среди ночи не буду, лучше завтра доложу ему все деликатно, подготовив его к страшной правде, подумала я, и спохватилась, что уже не завтра, а сегодня, поскольку в девять мне надо быть на работе. Обвинительное-то, черт возьми, так и не сдано.

В общем-то, после ночного выезда положено время на отдых, но мне почему-то отдохнуть еще ни разу не удавалось.

Можно было, конечно, прикорнуть в комнате дежурного эксперта или у санитара, но присутствие вампира отравляло настроение. Я поймала себя на том, что суеверно жду рассвета, – наивно рассчитывая, что пение петуха загонит всю нечисть в ее потусторонние убежища, и поразилась тому, как в моем атеистическом сознании бойко всплывают глубинные пласты языческой памяти предков. Я, всю жизнь утверждавшая, что ничего колдовского не существует, и все кажущееся мистическим имеет свое реальное объяснение, почему-то с легкостью поверила в то, что этот косматый мертвец был вампиром.

И как раз в тот момент, когда я это осознала, в морге зажегся свет. Криминалист задул свечу и выпрямился. Судмедэксперт скептически глянул на труп с дырками на шее и отошел от каталки. Я разжала руку, вцепившуюся в куртку Георгия Георгиевича. Как же по-разному все воспринимается при электрическом освещении и в колеблющемся язычке пламени свечного огарка…

Мы переглянулись. Интересно, с чего это мы взяли, что имеем дело с трупом вурдалака? Да еще и с воодушевлением поскакали вылавливать в коридорах морга его обескровленные жертвы? Ну и что, в конце концов, что у него длинные спутанные волосы? Сейчас за это никого на улицах не хватают, хоть до пупа шевелюру носи. Уродлив? Те, кто на лицо ужасные, добрые внутри. Ногти в два сантиметра отрастил? Может, у него дома ножниц не было; или по идейным соображениям. Вон я в толстом журнале прочитала волнующую историю одной фотомодели, которая с теплотой вспоминает своего западного гуру: тот – между прочим, представитель интеллектуальной элиты – тоже ногти не стриг, причем на ногах, а давал их обкусывать своей собаке.

А кол, загнанный в сердце, кстати, не самый изощренный способ убийства. Чем хуже, например, ножка от табуретки, загнанная в задний проход? Или гвоздь в ухе? Так что нечего дурью маяться, приказала я себе. Надо дописать протокол и ехать на работу: возбуждать дело, выполнять необходимые следственные действия, заканчивать обвиниловку – в общем, заниматься текущей следовательской работой и не корчить из себя охотника на вампиров.