Прозаические лэ

– Какая захочет, – ответил Фае Гордый. – Мы с братом вдвоем любили двух сестер, но не успели договориться – кто из нас любит какую. Это предстояло выбрать самим сестрам. Пусть так и будет, а вторая останется на бобах. Разве что Юбер де Куртуа из жалости захочет взять ее в жены.

Юбер де Куртуа сразу приободрился и сказал:

– Почему бы нет!

* * *

На следующий день Юбер де Куртуа и его бывший убийца Фае Гордый отправились на поиски двух сестер и их слепого брата. Гавейн же с дамой Леонорой держали путь в Камелот, где они рассчитывали найти и Красного Рыцаря – Бруно Безжалостного. Леонора отправила заранее ему весть с почтовым голубем, дабы оповестить его о том, что ее любовь к нему прошла все испытания и что она рассчитывает свидеться с ним в Камелоте, дабы подробно поведать обо всем королю и там же отпраздновать свадьбу. Отшельник же остался в часовне – проводить дни в уединении.

Так Гавейн вернул себе имя и осчастливил множество людей. И только себе самому он не сумел услужить, за что, собственно, его и называли Славным Рыцарем.

Фриек и бисклавре

Вте годы в Бретани правил граф Жан де Монфор, напугать или смутить которого было не так-то просто; самые страшные вещи заставляли его разве что призадуматься. Особенно же славился он тем, что совершенно не верил в оборотней, хотя при его дворе, кажется, не оставалось ни одного человека, который не встречал бы оборотня или хотя бы другого человека, который встречал оборотня.

– Когда я увижу такового собственными глазами, – твердил граф Жан, – тогда, быть может, и поверю; впрочем, поверить – не означает устрашиться.

Рыцари и дамы Бретонского двора наперебой уговаривали графа Жана оставить пагубное безверие, и только один рыцарь, Эрван де Морван, во всем поддерживал сюзерена:

– Оборотни не священное писание, чтобы им веровать. Вот если в самом деле удастся нам собственными глазами повидать хотя бы одного – тогда другое дело.

Графу Жану по душе были такие речи и он, смеясь, приговаривал:

– Покуда мы с сиром Эрваном не вложим персты в оборотничью шерсть – не уверуем.

Этот сир Эрван был женат на очень красивой женщине по имени Азенор; да и сам он был весьма хорош собой, высок и статен, и всегда отличался на охотах и турнирах.

Замок Морван стоял на скале над самым морем, так что половина окон в высоких его башнях называлась «штормовыми», а другая половина – «пустынными», потому что частью смотрели они на бурное море, а частью – на скалы и лес.

И хоть замок был старым и угрюмым, а мир, его окружавший, – суровым, сир Эрван был на удивление веселым человеком. Детей у них с дамой Азенор пока не было, но сира Эрвана это как будто не слишком заботило; а вот дама Азенор день ото дня становилась все печальнее.

Первый год после того, как граф Жан вложил руку дамы Азенор в руку сира Эрвана, жили они беспечно и занимались лишь развлечениями да тем, как угодить графу; один раз сир Эрван даже участвовал в небольшой войне, и дама Азенор ждала его, сидя у окошка.

На второй год сир Эрван начал отлучаться из замка, и случалось это все чаще и чаще. И наконец стал он уезжать неизвестно куда на три дня в неделю; четыре же дня, с четверга и до понедельника, оставался с женой. А по воскресеньям неукоснительно посещал он церковь. Но в понедельник вновь уходил, не говоря никому ни слова.

Дама Азенор скрывала свое несчастье, да только тайное горе никого не красит: вокруг рта у нее появились скорбные складки, а под глазами залегли тени.

Однако никому она не рассказывала о том, что ее гложет, потому что сира Эрвана все в округе любили – можно сказать, души в нем не чаяли, – и граф Жан тоже считал его одним из самых благородных и достойных своих подданных.

* * *

Был как раз понедельник, и сир Эрван де Морван покинул свой замок и по заведенному обыкновению отправился неведомо куда и, как и всегда, проезжал через деревню, носившую то же имя, что и замок, то есть Морван. Тем вечером там на удивление оказалось многолюдно и шумно. Повсюду пылали и чадили факелы, хотя солнце еще не село, и люди бегали по всем направлениям, размахивали руками и кричали.

Сир Эрван остановил свою лошадь, и его тотчас обступили мужланы.

– Говорите! – приказал им сир Эрван. – Что здесь такое случилось? Почему вы бегаете с факелами и кричите, как будто вам подпалили штаны?

– Ох, господин! – закричали мужланы. – Беда! В сарай забежал волк, и не простой волк, а самый настоящий оборотень. Как с ним совладать? Убить оборотня – трудное дело, ведь кого он укусит – тот сам сделается оборотнем.

– А для чего непременно убивать оборотня? – спросил сир Эрван, чем поставил мужланов в тупик; впрочем, растерянность их длилась недолго, и один, самый сообразительный, выступил вперед, низко поклонился и сказал так:

– Воля ваша, господин, но если оборотня не убить, то он повадится ходить к нам в деревню, портить девушек и таскать детей.

– Для чего ему портить девушек, это я еще могу понять, – сказал сир Эрван, – но почему бы ему таскать ваших детей? Все они чумазы да сопливы и обузливы свыше меры, пискливы и вечно голодны, сколько ни корми; лет десять пройдет, прежде чем из такого вырастет толковый работник.

– Все это так, господин, – сказал мужлан, – но ведь оборотню работники ни к чему: детей он поедает вместе с костями, волосами и худой их одежонкой.

Тут сир Эрван начал щурить глаза, а это была верная примета, что он вот-вот рассмеется. И мужланам это не понравилось, да так, что двое из них прикусили губу, а еще один отвернулся.

– И у кого оборотень уже съел ребенка? – спросил сир Эрван. – Найдутся ли таковые в деревне Морван?

– А у хромой Берты, – подал голос кто-то из тех, кто стоял сзади.

Все тотчас повернулись к нему и закричали:

– Вот не ври! У Берты ребенок утонул, его потом из реки выловили!

Сир Эрван нахмурился и сказал:

– Вранья я не терпеть не могу, и вам это известно, а в оборотней не верю, и это вам тоже известно. Но если вы действительно так боитесь этого волка, то покажите мне сарай, где он прячется.

– Господин, – робко сказал тот мужлан, что посмелее остальных, – вы бы остереглись. Вдруг он все-таки оборотень?

– Это я и хочу понять, – сказал сир Эрван.

Он оставил свою лошадь на попечение мужланов и пошел поглядеть, кто там прячется в сарае.

Там было темно и захламлено, в глубине воняло кислым и прогорклым, а у входа – сырой древесиной. И вдруг во мраке блеснули желтые глаза.

– Ай! – закричал мужлан, который привел сира Эр-вана к сараю, и бросился бежать. Толпа жалась в стороне, опасаясь подходить ближе, и мужлан врезался в самую людскую гущу.

– Что там? Что? – трясли и вертели его, а он лишь отбивался, пучил глаза и тяжело дышал.

Сир Эрван протянул руку и коснулся жесткой волчьей шерсти. Волк же сперва задрал губу, а потом тихо визгнул и затих под человечьей ладонью. А сир Эрван нагнулся к нему и что-то сказал еле слышно.

Он вышел из сарая, и волк ступал за ним, как привязанный.

И сир Эрван сказал:

– Никакой это не оборотень, и я не позволяю вам его трогать. Он лесной зверь и будет жить в лесу, а вы мои люди и будете жить там, где отведена вам земля.

Тут волк вырвался вперед и убежал, а сир Эрван сел на лошадь и поехал прочь.

После этого слух пошел, что сир Эрван даже с оборотнем легко совладал, и оборотень, едва завидев сира Эр-вана, тотчас превратился обратно в человека, пал на колени и умолял о пощаде. И сир Эрван помиловал его, но повелел отныне оставаться в волчьем обличье и не покидать леса.

Когда Жан де Монфор спросил Эрвана, что в этих россказнях правда, а что – ложь, и не пора ли уж и вправду им обоим начать верить небылицам, сир Эрван расхохотался и отвечал, что выдумка вся история, от начала и до конца, просто мужланы испугались волка, только и всего.

Другие рыцари и дамы восхищались смелостью сира Эрвана и наперебой зазывали его поохотиться. И только дама Азенор и еще один рыцарь по имени сир Вран не поверили этому рассказу.