Мертвые в прятки не играют

– Ну, в Монако так в Монако, – не стала больше спорить Ника. Она уже наполовину спала.

Сашка проводила ее в гостевую комнату, выдала ночную рубашку и кое-какие косметические средства. На автомате Вероника приняла душ, привела в порядок лицо – и рухнула животом на кровать. В голове шумело, но в целом она чувствовала себя гораздо лучше, чем в начале вечера. Идея завтра отвезти детей в Монако ей положительно нравилась. Во-первых, не сидеть же им все праздники в доме, тогда как их российские сверстники вовсю бегают по елкам. Во-вторых, дети наверняка расскажут про поездку отцу – и пусть он знает, что она вовсе не горевала без него, а смогла толково и интересно провести время. Может, в другой раз призадумается, прежде чем оставлять жену на праздники в одиночестве.

Где-то под окнами хлопнула дверь, и Веронике показалось сквозь дрему, что какой-то мужчина скомандовал по-русски:

– Все, свободны!

И сразу после этого заработал мотор. Через несколько секунд все стихло.

«Интересно, откуда здесь взялся русскоговорящий мужчина? Неужели Сашка привезла из России какого-нибудь дворецкого или садовника?» – успела подумать Ника. Через секунду она уже спала глубоким и не слишком спокойным сном.

Вероника проснулась на рассвете и тут же села в кровати, по-турецки скрестив ноги. Сердце яростно колотилось в груди, по спине сползали струйки пота, а перед глазами еще мелькали смутные образы ночного кошмара. Но голова была на удивление ясной. Утро принесло ей совершенно четкое понимание: женщины, с которыми она вчера так весело отметила Новый год, никак не могут быть ее школьными подругами!

Вероника всегда любила фильмы, в которых герой взрослел и старел по ходу сюжета. Или вспоминал себя маленьким. Придирчиво вглядывалась в лица: попал ли режиссер в нужный тип или ограничился общим сходством? Чаще бывало второе, и Ника понимала: режиссер просто схалтурил, потому что типов внешности не так уж много, и подобрать похожих людей сложно, но можно.

Что ж, в данном случае типаж был подобран превосходно. Но все портили мелочи, которые за ночь словно заново воскресли в памяти Вероника. У Сашки, когда она хмурилась, над правой бровью появлялась складочка в виде птички. С годами складочке предстояло превратиться в морщинку. А у Юльки был лоб с шишечками, и ей почему-то не хватало сообразительности хотя бы завесить его челкой. Спрашивается, куда все это подевалось?

И еще – голоса. Сашка всегда говорила так, будто рассказывала интригующую и очень трогательную историю. Учителя обожали вызывать ее к доске, когда нужно было рассказать о подвиге комсомольца или, к примеру, о смерти Пети Ростова. К концу рассказа даже мальчишки боролись со слезами. В седьмом классе Сашка мечтала стать актрисой, и многие взрослые признавали, что, хоть дело это и гиблое, талант у девочки точно имеется.

А Юлька, наоборот, говорила всегда немного заполошно, «задавленным» голосом, словно ее грудную клетку сдавили железным корсетом. Позже Вероника узнала из какой-то передачи, что так говорят неуверенные в себе, очень мнительные люди, вспомнила Юлю – и удивилась. Если бы Веронику, как Юльку, называли гордостью школы, вундеркиндом и будущим светилом науки, – уж ей бы и в голову не пришло сомневаться в себе.

Какие были голоса у вчерашних женщин – Вероника уже не помнила. Чужие голоса.

Несколько раз Вероника пыталась оторваться от постели, но ноги так дрожали от страха, что она тут же падала обратно. Наконец, поднялась, трясясь и громко клацая зубами, кое-как натянула на себя одежду. Она и знать не хотела о том, кто и зачем сыграл с ней такую странную шутку! Она даже согласна никогда в жизни не узнать об этом! Только бы выбраться и оказаться как можно дальше от этого дома. Но что-то подсказывало ей, что уйти отсюда беспрепятственно не удастся.

Первым делом Ника бросилась к окну, посмотрела вниз. В таком состоянии ей, кажется, ничего не стоило выпрыгнуть со второго этажа – лишь бы быстрей оказаться у ворот. Но вид сверху вмиг остудил порыв Вероники: дом опоясывала стеклянная галерея.

Ника выскочила в темный коридор и на ощупь поспешила туда, где, по ее представлениям, была лестница. Она сразу попала в гостиную, с отвращением посмотрела в сторону стола, который так и стоял неприбранный, – и побежала дальше. Выскочила в холл и в растерянности завертела головой, не понимая, куда делся выход. Теперь она видела перед собой лишь вереницу закрытых дверей. Возможно, за одной из них находилась лестница – довольно странная конструкция для здешней архитектуры.

Вероника подергала одну из дверей – заперта. Кинулась к другой – то же самое. Все больше поддаваясь панике, она бросилась к третьей двери, ударила ее обеими руками и едва не влетела в какую-то комнату. Успела заметить лишь большую кровать, две головы на подушках – и машинально захлопнула дверь. Затаилась на пороге, пытаясь понять, кто за дверью. Лже-Сашка с Григом? Но, кажется, Грига с его шапкой курчавых волос там как раз и не было.

В ее ситуации уже не до соблюдения приличий. Решительным шагом Вероника вступила в комнату.

Комната была небольшая, квадратная, судя по нейтральной обстановке, также гостевая. На широкой тахте, застеленной не слишком свежим бельем, спали две женщины. Лиц их Вероника не видела, но сразу поняла, что это не могли быть ее вчерашние знакомые. Достаточно было взглянуть на их волосы, которые совсем не напоминали аккуратные стрижки дамочек из ресторана.

Вероника на цыпочках подобралась вплотную к кровати, склонилась над женщинами: одна лежала ничком, зарывшись лицом в подушку, вторая – на боку, натянув на лицо уголок одеяла. У одной из-под одеяла выглядывала ступня в чулке – женщины отдыхали одетыми. Вика стояла над ними, не решаясь разбудить, и пыталась сообразить, кто же это такие. Возможно, служанки, но что они делают в гостевой комнате? Или на вилле кроме нее были еще гости?

В этот миг одна из женщин тихо застонала и заворочалась, одеяло сползло с ее лица, и Вероника увидела на щеке уродливый шрам, похожий на гусеницу. Это было уже чересчур! Она коротко вскрикнула, а потом разом стянула с женщин одеяло. Они сонно зашевелились – и стали понемногу просыпаться. Обе были полностью одеты, одежки на них были несвежие и дешевые. Одна за другой они сфокусировали взгляды на Веронике – и отнюдь не удивились ее появлению. Одна сонно помахала ей рукой, другая в усмешке скривила тонкие, покрытые сероватой коркой губы.

– Девочки! – закричала Вероника. – Юля, Сашка, вы зачем, вы для чего тут?! Это что, розыгрыш такой? А кто были те, вчерашние?..

– Привет, Вичка, – хрипло проговорила Юлия. – Не скажу, что так уж рада тебя видеть, но мы с Сашкой тут тебя заждались. Ты садись давай. Разговор у нас будет очень непростой.

Отец Вероники по специальности был военный строитель. Мать с легкостью вливалась в любую профессию, лишь бы всегда быть рядом с мужем. Это превратило Никино детство, как ей тогда казалось, в один сплошной вялотекущий кошмар...

Иногда за один учебный год она меняла по две-три школы. Чаще семья старалась переезжать летом, чтобы Вероника первого сентября спокойно шла в школу и, по возможности, оставалась в ней до следующих летних каникул. Но только что это меняло? Даже тот, кто хоть раз переходил в другую школу, всю жизнь хранит в своей памяти горькое знание того, что значит быть новеньким. А значит это, увы, лишь одно: быть вечным изгоем и никогда не иметь настоящих друзей.

Настоящая подруга у Вероники была только в первом классе. Все кончилось с первым переездом. После бывало по-разному: иногда Веронику откровенно травили, просто так, безо всякой причины. Иногда встречали нейтрально, без особого интереса, но и без агрессии. Порой ей удавалось примкнуть к какой-нибудь компании. Но ей-то хотелось иметь свою личную подругу, а не быть всегда третьей лишней. Не считать же подругами школьных отщепенцев, несчастненьких, странноватых девочек, которые набрасывались на Веронику, как на свежую кровь, впивались в нее, как в последнюю надежду.

Школьная дружба – по сути своей репетиция первой любви. Иногда по остроте чувств она бывает даже сильнее взрослой влюбленности. Не раз в своей будущей жизни Вероника задумывалась о том, что именно одинокое детство стало причиной ее последующих любовных неудач.

В седьмой класс она пошла в маленьком городке, в окрестностях тогдашнего еще Ленинграда, и, в общем, уже не ждала от жизни ничего хорошего. Но вдруг ей невероятно, немыслимо повезло: пока она заторможенно стояла перед учительским столом, не зная, куда ей можно сесть без риска быть немедленно изгнанной, учительница вдруг задала ей вопрос:

– Зрение у тебя хорошее?

– Не очень, – пискнула Вероника и залилась краской под прицелом множества глаз.

– Тогда садись пока за первую парту, – распорядилась учительница.

Ника отмерла и увидела прямо перед собой свободный стул и девочку, которая улыбалась и с готовностью сдвигала на край свои вещи, готовя для Вероники место. У девочки было милое открытое личико и пушистые волосы, нимбом стоящие над головой. И сердце Ники дрогнуло, гулко заколотилось в предчувствии счастья.

– Меня зовут Сашкой, – шепнула девочка, едва Ника устроилась за партой.

Весь урок они переписывались украдкой – старались как можно больше узнать друг о дружке. На перемене Сашка показала Веронике школу, а ей было наплевать – ее мало что теперь интересовало, кроме новой подруги.

Через несколько дней Ника уже не представляла своей жизни без Сашки. Дома она считала часы до встречи с ней, а во время уроков ловила влюбленным взором отражение подруги в оконном стекле. И считала минуты до конца уроков, чтобы пойти с Сашкой шляться по улицам, или в парк, или в кино.

И каково же было потрясение Вероники, когда в середине сентября в классе вдруг появилась Юля Аксельрод, проболевшая начало учебного года! И Ника узнала, что Сашка с Юлей дружат с первого класса, а сидит она на Юлькином законном месте. Для Ники словно мир рухнул, и все обломки попадали прямиком на ее голову!

У Юльки были темные волосы, стриженные под горшок, с нелепо заколотой набок челкой. Ее лоб и кончик длинного носа всегда были подозрительно припухшими и покрасневшими – Юлька обладала невероятной способностью врезаться в каждую стенку. На Веронику она смотрела с ненавистью и презрением. И конечно, страдала ничуть не меньше, чем Ника.

Но у Сашки было большое сердце. Она не понимала, что мешает дружить втроем. Она спокойно могла бы дружить с еще десятком таких Юль и Вероник, сполна одаряя каждую своей любовью и добротой. Едва ли она хоть на миг задумывалась о том, что ее подруги сгорают на медленном огне ревности и ненависти друг к дружке.

Одна радость – Веронику так и оставили сидеть за первой партой. Юлька теперь сидела за второй, за спиной у Сашки, и иногда Ника краем глаза ловила ее полный тоски взгляд, устремленный на затылок подруги. Но чаще – на себя, с привычной ненавистью и отвращением. И не обижалась: она и сама ежесекундно мечтала о том, чтобы Юлька куда-нибудь сгинула, испарилась, упала с лестницы или заболела до конца года. Так и жили. А потом Веронику увезли, даже раньше срока, и отец сам впервые в жизни ходатайствовал о срочном переводе на другой объект... Но это была уже другая история, которую Вероника лишний раз старалась не вспоминать...

– Что происходит, девочки? – Она без сил опустилась на краешек кровати, во все глаза рассматривая бывших одноклассниц.

– Пойми, Ник, мы сами толком не знаем, что происходит! – чуть задыхаясь, торопливо заговорила Сашка. – Ты, наверное, нас за сумасшедших примешь... Это началось две недели назад, а у нас нет никакой толковой версии, даже у Юльки, представляешь? Сначала добрались до меня. Я просто шла утром на работу, перебежала дорогу в неположенном месте, ну кто сейчас обращает на это внимание?! Так нет же, подошел милиционер, потребовал штраф, я, конечно, сказала, что у меня нет денег. Да их и не было на самом деле! Он предложил сесть в машину и куда-то подъехать.

Что оставалось делать? Привезли в какое-то здание, совсем не похожее на отделение милиции. В комнату никто не заходил, и я сидела там очень долго. Шуметь боялась, уже понимала, что происходит что-то очень странное... Потом зашел какой-то мужчина и дал мне папку с бумагами. А там – представляешь, Ника, – там все обо мне, о моей семье. Словно кто-то задумал написать роман о моей жизни и очень старательно подбирал материалы. Там и про родителей было, и про первого мужа, и про второго – мы как раз только-только развелись. И про детей. У меня их двое, – грустно усмехнулась Сашка. – Так вот, этот человек сказал, что я должна какое-то время поработать на них...

– На кого – на них? – перебила Ника.

– Вероничка, не знаю! На спецслужбы, на государство – кто ж их разберет? Я даже корочки толком не сумела прочитать, так перетрусила. Этот тип сказал, что мне ничего не грозит, даже наоборот – я буду некоторое время, как он выразился, «на государственном обеспечении», отдохну, посмотрю мир – это он так выразился, понимаешь? А вот отказаться нельзя: они нанесут удар по кому-то, кто мне очень дорог, по детям или по родителям. И спрашивать о своей миссии тоже не рекомендуется, надо просто выполнять все, что мне говорят. Так меня накрутили и в тот же вечер отпустили домой...

– Отпустили? – вскрикнула Вероника. У нее просто от сердца отлегло. Значит, ее тоже отпустят.

– Отпустили, да. Правда, взяли какую-то подписку о неразглашении. Но я и сама понимала, что трепаться не стоит. Мне нужно было взять отпуск на работе и собрать документы для загранпаспорта.

– И ты что, все это сделала? – подпрыгнула на месте Вероника. – Нужно было сразу бежать в милицию, писать заявление. Или, не знаю, подключать какие-то связи...

– Ты можешь дослушать или нет?! – вдруг заорала Юлия. – Она же тебе человеческим языком рассказывает: ей угрожали расправой над детьми или родителями. И заметь, тогда нам ничего дурного или противоправного делать не предлагали. Да, впрочем, и позднее...

– Я слушаю, слушаю! – взмолилась Вероника.

– Когда я собрала все документы, велели переехать в Питер и поселиться в частной гостинице. Детей я поручила родителям, сказала, что еду работать за границу. Крику было! Но я жила в таком состоянии, что все пропускала мимо ушей. Как будто меня загипнотизировали. Сидела весь день в номере, заполняла бумаги, которые мне приносили. А потом появилась Юлька...

Сашка примолкла, и Вероника живо обернулась к другой женщине, спросила: