Во славу Блистательного Дома

Теперь смутился я. Но виду не подал.

– Покажи свою лиру.

Он мотнул кнутом в сторону некоего сооружения на четырех колесах. Длинная такая штуковина. Кони ухоженные. Судя по наваленным кучам, сытые.

– Сойдет. Жди здесь.

* * *

Народ в ресторации продолжал веселиться. Только танцевали что-то другое. Поклоны, реверансы, приседания. Только вот мальчишек за столом меньше стало. Один из них, увидев меня, встал. Мои пальцы рефлекторно пробежались по рукояткам ножей. У мальчишки на лице отразилось удивление. Потом узнавание, и он как-то неуверенно сел, повернулся к другому, что-то сказал, и оба вдруг склонили головы в поклоне. Я им тоже кивнул. Но поглядел сурово. Сколько у меня знакомых, оказывается.

А вот у стола нашего диспозиция решительно изменилась. Рядом теперь стояли трое юнцов в радужных, обтягивающих костюмчиках. На поясе у каждого висело по родственничку модернизированных дзюттэ. Тех самых, что прятались под пелеринкой моего плаща.

Хамыц, не вставая, посверкивал белоснежной улыбкой на молодежь. Рядом стоял надутый Баргул. Тивас по-прежнему пребывал в эмпиреях. А вот Граик, похоже, был серьезно рассержен.

А один из юнцов продолжал, скорее всего, начатую ранее тираду:

– ...и поскольку все то время, что достойные яры наслаждались танцем с милыми дамами, означенные студиозусы общества их оказались лишенными и пребывали в тоске и грусти, надлежит достойным угостить означенных студиозусов со всей возможной щедростью.

Детки приблизились вплотную к смерти. Просто Хамыц, заслушавшись чеканными периодами, еще не понял, что подвергся вульгарному вымогательству. И зная его нелюбовь к различным попыткам ограничения свободы воли, последствия представить было несложно. А вот Граик все понял. Баргул тоже, поскольку попытки запустить руку в его карман, причем высказанные на любом языке, понимал сразу, воспринимая их как личное оскорбление. В данный момент симпатией к гостям он не пылал.

– Если же достойные не пожелают возместить ущерб от душевных страданий означенным студиозусам, то нашим братством нам доверено вызвать любого из достойных в Круг, который благородный хозяин заведения сего представить обязан согласно эдикту Блистательного Дома «О поединках».

Этот молодой дурак явно выбрал не тот объект для вымогательства. Кого, интересно, он хотел удивить вызовом.

– А о чем, собственно, речь? – невинно поинтересовался я.

Средний обернулся. Приятный такой парнишка лет восемнадцати. Фехтовальное сложение, лицо породистое. Глаза наглые, веселые.

И на радужной одежке восемь изумрудных пуговиц лукаво улыбаются моим синим. Но вот то, что произошло потом, стало весьма неожиданным.

Он бросился меня обнимать. И двое других тоже обниматься полезли.

– Прекратить, – негромко пресек я проявление чувств.

Детки отлипли, встали в строй, но начальство взглядом есть не перестали.

– А нам сказали, что вы погибли, мастер, – пожаловался старший. И сразу перешел на официальщину. – Орден Радужный Змей счастлив приветствовать вас, мессир.

Час от часу не легче.

– Мы узнали магистра Граика и, помня о вашей с ним вражде, решили вызвать его.

– Хорошо, что не успели. Магистр Граик ныне воин моего гоарда.

Во взглядах разгорелось восхищение.

– Разрешите и нам, мастер.

– Чего разрешить? – не понял я.

– Ведь вы гоард собираете.

– Спокойно, – пресек я добровольческий энтузиазм. – Сейчас мне надо уехать. Срочно, – веско добавил, прочитав в глазах готовность следовать хоть к черту на рога. – Где отыскать вас?

– В фехтовальном зале «Радужный Змей», в квартале Ахуров, мастер.

– Баргул.

– Да, самый старший.

– Подкинь деньжат студиозусам.

Глава 2

Помните старый анекдот, как американцы Ленина оживили. Вышел он на балкон небоскреба, оглядел хозяйским взглядом Нью-Йорк и сказал:

– Именно так я себе коммунизм и представлял.

Вот и я так же. Только не оживлял меня никто. И так живой. А что представлял? Так Средневековье и представлял. Еще со школы помню жуткую историю про то, как некий рыцарь, еще и на коне, посреди города, какого не помню, в нечистотах утоп. Попросту говоря, в дерьме захлебнулся. А живописуемое некоторыми авторами содержание ночных горшков, выплескиваемое прямо на улицу, а попадающее почему-то в героев романов, причем как хороших, так и плохих! Воняло там, у этих авторов, наверное ужасно. Темень, бандюги. В общем, почти никакой романтики. А я умный. Средневековье себе именно так и представлял. Чистенько, улицы освещены, дороги широкими каменными плитами мощены, да так ловко, что при езде даже стыки не чувствуются. Народ по тротуарам прилично, хотя и очень разнообразно одетый фланирует. Дома многоэтажные. Светятся. А на первых этажах почти в каждом из них витрины огромные огнем горят. И чего в тех витринах только нет! Регулярно приходилось хватать за ремень то Хамыца, то Баргула, которые с варварской незатейливостью все пытались сбежать и посмотреть. Как деток их уговаривать приходилось. «В другой раз, в другой раз».

А карет сколько! И открытых, и закрытых. А взгляды любопытные так за нас, неожиданных, и норовят зацепиться. И улыбки такие многообещающие. А сколько народа по тротуару фланирует. Смеются, на ходу выпивают, закусывают, друг на друга глазеют. То мужчины на чем-то вроде гитар наигрывают, то барышни, смелые такие, в ответ под мандолину напевают. Причем явно нескромное что-то. Потому как хохочут, явно смущение скрывая. Люди в двери кабачков ныряют и повеселевшие оттуда выныривают. Карнавал!

И тем чужероднее смотрятся торчащие на перекрестках тройки закованных в сталь верховых. Мало того что кажутся они в этом половодье цвета и веселья совершенно лишними, так, похоже, и сами они слабо представляют, зачем их здесь поставили. Действительно, бредовая идея – возложить полицейские функции на панцирников. Идиотизм.

Но бравые вояки времени зря не теряли. К армии здесь, похоже, относились с любовью. И проявляли свои чувства с энтузиазмом. То вина кто поднесет, то вкусненького чего. И вояки, само собой, солдатскую сметку проявляли. Усы браво крутили, барышням игриво подмигивали, с самыми языкастыми перешучивались. Так что на выполнение функций полицейского характера времени у ребят не оставалось. Задерживать нас, в общем-то, не пытались, хотя взглядами бдительными порой провожали.

Проблему составлял Хамыц. С невероятной настойчивостью поднимал он Высокую Сестру, утверждая, что ей тоже хочется вокруг посмотреть. Конечно, наделение оружия чертами человека – штука хорошая, но, согласитесь, наше транспортное средство со стоящим торчмя, украшенным развевающейся бахромой копьем смотрелось несколько вызывающе. Так что сложности я ожидал. И проявиться они не замедлили.

Троица вояк, с которыми мы поравнялись, отличались от предыдущих прежде всего возрастом. Все трое лет под пятьдесят, длинноусые, лица в шрамах. Широкие плечи привычно несут тяжесть доспеха. Взгляды спокойные, прицеливающиеся. И старший лютыми синими глазами за Высокую Сестру сразу зацепился. И уже не отпускал. Сказал что-то негромко, коня тронул, и тройка, не торопясь, в нашу сторону двинулась.

Рассматривал я воинов с большим интересом. Как же. Панцирная кавалерия Империи. Опора Блистательного Дома.

Прежде всего кони. Таких рослых я еще не видел. Короткошеие, длинноногие, мощногрудые, они больше походили на лосей, правда с удаленными рогами. Впрочем, украшающий кованый налобник острый штырь вполне мог заменить означенный элемент антуража, являя собой оружие значительно более эффективное. Вся шея и грудь укрыты сложным пластинчатым доспехом, бока спрятаны под кольчужной попоной.

Сами воины облиты пластинчатой сталью полностью. Небольшой круглый щит с длинным умбоном на левой руке и стальная родственница Высокой Сестры в правой. Только без живописных лохмотьев, а с аккуратным прапорцом под солидным мечеобразным навершием. Кривой, широкий, удобный в лихой кавалеристской рубке меч. Короткая секира закреплена на правом боку коня. Округлые шлемы с откинутыми до поры глухими забралами.

Возница наш, похоже, взгляд воина почувствовал и потихоньку так коней придерживать начал. Старший аккуратно длинное копье на оглоблю положил, и понятливый кучер натянул поводья, останавливая повозку.

– Хороший парень, – обрадовался старший и копьем легонько так кучера под подбородок шлепнул, чем вызвал одобрительное хмыканье Хамыца. Довольная улыбка тронула губы старшего, но глаза быстро построжали.

– Кто такие? – сурово спросил он.

Я воспитанно молчал, потому как по легенде пребывал в состоянии подчиненном. Но, впрочем, вмешательства моего не потребовалось.

– Сагат. Браннер. – Холодом повеяло так, как будто в центр Столицы перенесли Северный полюс. А взгляд был, похоже, настолько нежаркий, что даже видавший виды старослужащий руководитель патруля слегка загулял взглядом. Граик мотнул в нашу сторону подбородком. – Мой гоард.

Вояка слегка ожил. Дала знать о себе извечная антипатия регулярных войск к наемникам и прочей иррегулярной публике.