Полоса отчуждения

– Убирайся отсюда, с-сука! – зашипел он.

Я улыбнулась. Он был похож на нашу кошку Муську, если ее долго дразнить и не давать вцепиться. Потом к ней еще часа два нельзя притронуться – она сразу подпрыгивает, ощетинивается и шипит.

– Послушай, – сказала я как могла спокойнее. – А чего ты так нервничаешь? Это место ни твое, ни мое. Я тебе не могу запретить играть здесь, но и ты мне не можешь. Мы с тобой можем, конечно, подраться. Но только это непорядочно – с девчонкой драться. Я здесь всегда гуляю, а живу вон в том доме. Если ты хочешь, мы можем с тобой вместе во что-нибудь поиграть, а если не хочешь, так и не надо. Я хожу, где хочу, ты ходишь, где хочешь, – чего делить-то?

– Вали отсюда! – упрямо повторил мальчишка, но я поняла, что драться он уже не будет.

– Послушай, а чего ты на меня злишься? – спросила я. – Что лично я тебе плохого сделала?

Мальчишка ничего не ответил и уже не смотрел на меня исподлобья, а оглядывался по сторонам – кажется, собирался удрать. Вдруг одна из досок в стене сарая отодвинулась, и в образовавшуюся щель протиснулся еще один мальчик, помладше первого и очень странный.

– Васька, ты скоро придешь? Я жду, жду… – тихо сказал он и застыл на месте, увидев меня.

Если первый мальчишка, Васька, был только немного слишком худой и грязный, но в общем-то обыкновенный, то второй мальчик поразил меня с первого взгляда. На вид ему было лет шесть, одет он был в какое-то странное стеганое пальтишко, подпоясанное широким армейским ремнем. Присмотревшись, я поняла, что его пальто – это просто ушитый ватник с обрезанными рукавами. У мальчика была огромная голова, широкий; словно сплюснутый сверху нос и огромная копна черных, жестких даже на вид волос, торчавших в разные стороны.

Васька, увидев мальчика, вздрогнул, внимательно и как-то по-настоящему угрожающе посмотрел на меня и сказал:

– Я те сколько раз говорил, отродье проклятое, не вылазь! Вечно беду наведешь. Чтоб ты сдох, неслух проклятый! – Слова были злые, но голос не злой, а какой-то безнадежно усталый.

Мне вдруг почему-то сделалось жаль Ваську. И маленького мальчика тоже. Я присела на корточки и, как трусливого щенка, поманила его пальцем:

– Иди сюда, чего ты меня испугался, я тебе ничего плохого не сделаю. Иди, поиграем.

Мальчик склонил набок растрепанную голову и неуверенно шагнул вперед.

– Назад, стервец! – заорал Васька. – А ты… ты! Я повторять не буду!

– Не ори! – строго сказала я, стараясь говорить таким голосом, каким бабушка успокаивает самых капризных своих пациентов. – Объясни по-человечески, чем я тебе мешаю. Чего ты боишься?

– Заложишь кому… убью… стерва! – резко выдыхая каждое слово, сказал Васька.

– Во-первых, перестань ругаться. Мне это не нравится. А во-вторых, подумай сам: кому и, главное, зачем мне тебя закладывать?

– Заложишь – убью, – повторил Васька. – Вали отсюда.

– Да что ты заладил: вали, вали! – с досадой передразнила я. – Свалю сейчас, успокойся. Скажи лучше: вы давно сюда ходите? Почему я вас раньше никогда не видела?

– Ха! Увидишь нас! – усмехнулся Васька.

Мне показалось, что после того, как я сказала, что сейчас свалю, он и вправду успокоился.

– А вы чего, прячетесь, что ли? – спросила я. – А во что вы играете?

– Мы не играем, мы живем тут, – вдруг серьезно сказал маленький мальчик.

Я клацнула челюстью от удивления.

– То есть как живете?! – Тут я увидела, что Васька сейчас снова завизжит, и вскинула вверх руку. – Успокойся! Я никому не скажу. Хочешь, поклянусь чем хочешь? Мне от вас ничего не надо…

– Нам от тебя тоже. Вали отсюда, – сказал Васька и вдруг улыбнулся.

Я улыбнулась ему в ответ и спросила:

– А давно вы тут… живете?

– С осени еще, – гордо ответил Васька.

– А едите чего?

– Ха! – Васька глянул на меня снисходительно, как на маленького ребенка. – Чтоб на вокзале да не прокормиться!

– Ты – Васька, а его как зовут? – Я кивнула на маленького мальчика.

– Жекой, – ответил Васька.

– А меня – Ольга.

– Ну и черт с тобой, – ответил Васька.

– Вали отсюда? – спросила я и засмеялась.

Васька засмеялся тоже, и даже маленький Жека, до сих пор испуганно глядевший на меня, робко улыбнулся. Зубы у него были гнилые и как-то странно неровные, наклоненные в разные стороны.

Я подумала, что теперь мне можно спрашивать все, что угодно, кроме одного, возможно, самого главного: зачем, почему они тут живут? Это, я чувствовала, спрашивать было еще рано.

– А как же зимой? Холодно! – спросила я.

– Ха! Костры жгли, в самые холода под котельной жили – ничего.

Я старалась задавать самые нейтральные вопросы. Мысли скакали как сумасшедшие. Я еле успевала ловить их на кончике языка и бегло осматривать: не обидится ли Васька? Ваське, я видела, нравится мое удивление. Он отвечал все более охотно, хотя и по-прежнему коротко.

– А сколько лет Жеке?

– Семь, восьмой.

– На вид меньше… Погоди… – Я вдруг поразилась внезапно пришедшей мне в голову мысли. – А как же вы в школу ходите?

– А мы и вовсе не ходим, – усмехнулся Васька.

– То есть как?

– А запросто! – Васька явно наслаждался произведенным впечатлением.

У меня в голове все совсем перемешалось.

– Что, крыша поехала? – сочувственно спросил Васька. – Я ж тебе говорил: вали отсюда, не суйся…

– Подожди, Васька, – попросила я. – Дай сосредоточиться.