Май

Первая девушка, Таня, сильно склонная к полноте, но милая, симпатичная лицом, выдававшим её простодушие, всё это время помалкивала. Она с улыбкой выслушивала подруг, стесняясь сказать какую-нибудь глупость. Таня совсем недавно вступила в свои первые отношения с молодым человеком по имени Коля, которого подружки за её спиной называли додиком.

– Шесть! Ещё одного забыла, с дискотеки, – соврала Света. – Но представь, никто из них не имел надо мной такой власти, как Аслан. Я теперь на наших мужиков вообще смотреть не могу. Это какие-то мамкины сосунки, полные нули в постели. А мой вон и балует меня… чё ни захочу – пожалуйста, – махнула она рукой на гору шмоток.

– Добрый он у тебя, – заключила Таня.

Света хмыкнула. Наташа промолчала, набрав щепотку зависти на уязвлённое самолюбие.

– В общем, эту красную юбку я себе возьму, и вот этот топ. Дай померю.

Наташа без стеснения стянула с себя майку, оголив маленькую белую грудь, на правой стороне которой голубоватой узкой прожилкой пролегла венка.

– Э-э… Ты полегче! У меня тут братец всё-таки живёт, – встрепенулась Света, кинув взгляд на голую грудь подруги, затем на дверь.

– Сколько ему уже, Свет? – спросила Таня.

– Двенадцать.

– Самое время просвещаться, а то незнамо что вырастит, – заявила Наташа, расправляя на теле узкий топ.

– Хороший мальчишка, – отозвалась Таня. – Симпатяга.

– Говнюк, – поморщилась Света. – Только Аслан его почему-то полюбил. Подарки дарит. Прям отечески расцвёл, я аж ревную. Ладно бы мой сын был, а так… Он даже толком его не знает. Пару раз всего видел. Не пойму, чем уж он его зацепил. Но развращать не позволю! – уже повысив голос, сказала Света, кидая взгляд на Наташу. – С ужасом представляю время, когда он баб начнёт водить. Надеюсь, я к тому моменту уже свалю отсюда.

– Ладно тебе, Свет, – участливо произнесла Таня. – Что ни говори, а брат у тебя хороший. Думаю, когда он вырастет, у вас и отношения с ним наладятся. Всё-таки десять лет – большая разница в возрасте. Я, кстати, всегда мечтала о младшем брате.

– Дарю! Щас пойду скажу ему, обрадую, – пообещала Света, вытаращив глаза.

Подруга улыбнулась в ответ.

– Был бы постарше, я бы его закадрила, – игриво добавила Наташа.

– Ещё не хватало, чтобы он тебя притащил в роли своей девушки!

– Лучше меня, чем какую-нибудь стерву, которая из него подкаблучника сделает.

Света снова хмыкнула и принялась ворошить одежду, вытаскивая скомканные, помятые вещи.

Близилось лето и школьные каникулы. Май продумывал шаги для знакомства с Леной. Ему не хватало смелости, и он даже не очень понимал, на что ему сдалась эта дружба, но была ещё одна причина, по которой мальчик оттягивал это событие. Он так привык к своему платоническому геройству, что не осмеливался впустить в него реальную жизнь. К тому же, не имея опыта, не знал как. Но всё однажды решилось само.

На длинной обеденной переменке Май стоял у окна и, расположившись на широком подоконнике, дописывал в тетрадке домашнее задание по математике. Он не успел его сделать вчера, потому что читал. Читал до ночи, а после лежал с открытыми глазами, о чём-то долго и привычно размышляя. Затем уснул. Мальчик прочитал повесть Гайдара «Тимур и его команда». Это произведение было созвучно его настроению, его ощущениям, его окрыляющим думам. Маленький невинный фрагмент: девочка уснула в чужом доме, и чья-то заботливая рука укрыла её, не потревожив сладкого сна. В этом моменте он нашёл первые чувства, которые наполняли его самого. Он бы поступил точно так же!

Пока ученик скорой рукой выводил конечные цифры уравнений, в памяти на секунду всплыл этот будоражащий фрагмент. Он замер на мгновение, и в это же время чья-то чужая тетрадь легла рядом на тот же подоконник. Май мельком взглянул на соседа – это была она: девочка с розовыми губками и золотыми локонами. Лена посмотрела на него и улыбнулась.

– Домашку пишешь? – раздался её тоненький голосок.

– Да, – кивнул ошарашенный мальчик.

– Я тоже, – ещё раз улыбнулась Лена.

Он не знал, что ещё сказать. Шли секунды, и надо было на что-то решаться. Что делать: говорить или бежать? У него не было друзей, он не знал, как и что говорить, а бежать было стыдно. Секунды неслись, взгляд блуждал по её лицу, он искал в голове хоть одну спасительную мысль, вопрос, но всё зря. «Тимур бы нашёл», – подумалось ему.

– Я вчера читал Гайдара, поэтому не успел сделать, – неожиданно для себя произнёс он.

– А… Прикольно, – ответила девочка, явно не понимая, о чём идёт речь. – Ладно, я пошла! – И, забрав тетрадку, побежала по коридору, сверкая короткой юбкой и плотными белыми колготками.

Мальчик смотрел ей вслед, ничего не соображая. Внутри жгло тупое чувство. Май сокрушался. Он повёл себя глупо, не сказал, что надо было сказать, даже не улыбнулся. Но тут же по сердцу разливалось разочарование. Он только что потерял волшебство, которым дышал все эти недели в школе. Всё стало слишком живым, реальным, обыденным. В душе посасывала пустота. Со звонком на урок ученик прошёл в класс, мутным взглядом блуждая по своему внутреннему миру, в котором только что образовалась дыра.

С этого дня они стали здороваться. Май – без энтузиазма, а Лена – с радостью, в ожидании дружбы. Но за приветствием ничего не следовало.

И наступило лето. Образ девочки словно бы поблёк, затем вовсе растворился. Мальчик больше не думал о ней. Следом прервались музыкальные уроки, и пришла скука. Чтобы её избежать, Май начал ходить к сестре на работу. Теперь его влекло общение, в котором он раньше не нуждался. Внутренние интересы медленно замещались на внешние. Май жадно впитывал всё, что попадало в его поле зрения, подмечая мелкие детали окружающего мира. Придя на рынок, он садился на огромную сумку, стоявшую в углу палатки, доверху набитую товаром, и принимался наблюдать за людьми. Ему было жутко интересно, как выглядят покупатели, с какими эмоциями они выбирают товар, о чём говорят и какими уловками их завлекают продавцы. Мальчик всё это поглощал, как художник, которому предстоит рисовать картину обыденности человеческой жизни, или как будущий продавец, на чьё место он точно не метил.

Света часто бранила брата, особенно когда он начинал невпопад хохотать, забавляясь чем-то, что было подмечено только им. Что за мысли и образы веселили его, никто не знал. Май никогда ничем не делился. Шикая и ругаясь на брата, Света не выгоняла его, зная, что он здесь под покровительством Аслана, а перечить ему она не смела. Острая на язык, дерзкая дома и с друзьям, девушка менялась, как только появлялся Аслан. Он был старше её лет на двадцать и бессознательно воспитывал свою молодую любовницу примерно так же, как воспитывал дочерей.

Поначалу Света была для него не больше чем любая другая доступная женщина. Он спал с ней, потому что молодая, глупая, потому что видел её жадные, ненасытные глаза. Таких глаз – голодных, алчущих, на вещевом рынке всегда хватало. Но потом, видя плоды своего труда (Света становилась тише, скромнее, покладистее), Аслан изменил своё отношение на более сознательное и внимательное. Теперь он подмечал её настроение, привычки, видел непростые взаимоотношения с братом.

Первое время, когда Света только начала кадрить своего работодателя: ласково заглядывая ему в лицо, улыбаясь скользкой, игривой улыбкой, опуская взгляд при его появлении, Аслан, видя охоту молодой самочки, ухмылялся и внимательно разглядывал её через оценивающий прищур. И как же странно было видеть эту ухмылку на мрачном, суровом лице.

– Женщина, ты себе что, молодого русского найти не можешь? – как-то спросил он.

Света засмущалась, покраснела, пристыженно отвернулась. Она не предполагала, что её кокетство найдёт такой прямолинейный отклик.

– Как у вас таких называют? Шлюхами? Кому нужен такой жена, который ложится под каждого? Все русский женщин такой? Если бы я узнал, что моя дочь спит с тем, кто не муж ей, я бы убил обоих. Такой женщин уже испорчен. В ней сидит порок и грязь. Такой никому не нужна, одна останешься, – без стеснения выговаривал ей Аслан.

Он был честен и это качество берёг, считая, что оно заключает в себе силу. Такая прямота отрезвляла Свету на день-два, но потом она снова меняла тон, взгляд, поведение. Это шло изнутри: испорченность, отсутствие идеалов, нравственного воспитания и целомудрия.

– Истинная красота женщины – чистота её тела и души, вот чему я учу своих дочерей.

Но его слова были пусты для Светы. Над её разумом главенствовал инстинкт. Аслан её будоражил, она испытывала к нему влечение. К его мужественности, силе, финансовому положению, и в данном круге общения, чувствуя себя как рыба в воде, она знала, что победа близка. Совсем скоро Света оказалась в его постели.

Вращаясь в жёстких конкурентных рамках рынка, будучи здесь уже своей, она, полагала, что, став любовницей Аслана, укрепит свои позиции. Получит преимущества, привилегии, повышение зарплаты, поблажки. Какой её жизнь будет дальше, Света не задумывалась. Для неё всегда было главным жить здесь и сейчас, удобно пригревшись под тёплым солнышком нынешнего дня. Но не всё было так безоблачно. Аслан теперь требовал от неё полного подчинения. Он ещё сильнее обозначил границы её свободы, это касалось и внешнего вида, и поведения. Особенно её раздражало, когда он влезал в её отношения с Маем.

– Ты брата кормила? – спросил он, зайдя в палатку. Света устало закатила глаза. – Пойди купи ему покушать.

– Нашёлся тут папочка, – сдерзила она по старой привычке.

– Иди! – грозно нахмурил широкие брови Аслан.

И Света повела брата в местное кафе, где продавали сосиски с хлебом, шаурму, куры-гриль, шашлык из баранины, растворимый кофе, пакетированный чай в пластиковых стаканчиках, сладкую газировку и шоколадные батончики.

Иногда Аслан приносил мальчику мороженое.

– Приходи ко мне в гости, я тебя угощу вкусной долмой или люля-кебаб. Кушал такое? – В ответ Май рассмеялся, смакуя на языке слово «люля». – Или, лучше, настоящий плов покушаешь.

Мальчуган смотрел на азербайджанца, сияя от счастья. Он наивно верил, что когда-нибудь придёт в гости к этому большому и суровому человеку. Когда у Аслана выдавались свободные минуты, он общался с юным гостем, расспрашивал о школе, о будущих планах, порой посмеивался над ним, но мягко, без злобы. Этот хмурый здоровяк умел рассмешить паренька так сильно, что тот хохотал до упаду, пока от смеха не начинали деревенеть мышцы лица. Мальчик раскрепощался в этих торговых рядах, учился искреннему, открытому общению. Всё здесь ему жутко нравилось, а особенно возможность вдоволь повеселиться.

Аслану на рынке помогал младший брат Рамин: шумный, суетливый азербайджанец, худой, будто высосанный изнутри, с болезненно-серым цветом лица. Он таскал тюки, собирал и разбирал палатки, распределял товар. Рамин плохо говорил по-русски, но это не мешало ему свободно беседовать с покупателями и другими продавцами. Он был очень простодушным, весёлым и так же хорошо относился к мальчугану. Часто трепал его густую шевелюру и смеялся над ним, что-то лопоча на азербайджанском.

«Сигарет, скотч… скотч, сигарет», – периодически раздавались противные, громкие, режущие слух выкрики торговцев, ходивших между рядами с колясками, набитыми предлагаемым товаром. Иногда женский голос выкрикивал: «Холодный чай, кофе, напитки!» Весь рынок рябил в глазах полосатыми палатками, развешанной одеждой, разложенной обувью, вьючными торговцами и бесконечным мусором. Всякого, кто приходил сюда впервые, поначалу это отпугивало и утомляло, но потом воспринималось обыденным и уже не замечалось.