Май

– Да, из-за этого и не только.

Она смотрела на него, горько улыбаясь.

– А что «не только»? – уже тише спросила она.

– Ты сейчас делаешь только хуже.

– Я хочу знать, – повторила она, снова растягивая слова.

– Моё сердце занято, – сказал Май и тут же пожалел об этом, почувствовав ущербность этих слов.

До него только сейчас дошёл смысл его любви. Однобокой, фантазийной, лишённой тела и хоть какого-то развития. Тем более надежды. Он горько ухмыльнулся. Перед ним стояла девушка – симпатичная, уже свободная, заинтересованная в нём, возможно влюблённая, с которой он мог бы иметь отношения. Нормальные отношения, с прогулками за руку, с физической близостью. Он был близок к этому, тем более сейчас, когда друга всё равно потерял. В нём заклокотала злость.

– Класс! – выцедила из себя Тая и пошла прочь.

– Извини, – отозвался молодой человек и тоже пошёл по привычному маршруту в сторону набережной.

Ему страшно захотелось остаться одному.

Тем же вечером Тая передразнивала своего обидчика, стоя перед подругой с гордо поднятой головой, показывая этим жестом свою неуязвимость.

– «Моё сердце занято»! – кривляясь, уже в третий раз повторяла она въевшуюся в её хорошенькую голову фразу. В её кривлянии выражалась вся её взбалмошная натура. В эти моменты лицо девушки дурнело и искажалось злобой.

И подружки снова захохотали со свойственной для молодости жестокостью, особенно остро проявляющейся, когда задето собственное тщеславие.

– Вот козёл, я тебе говорила, что он проблемный, – усмехнулась Даша.

– Блин, хотела бы я знать, кем у него там сердце занято.

– Да никем, непонятно, что ли… Кем у него сердце занято… Какой-нибудь дурой из соседнего двора! – И подруги снова засмеялись, добавляя в свой смех всё больше и больше металла.

Оставшись без друзей и погрузившись в одиночество, Май снова вернулся всеми мыслями к своей любви. Старая зависимость возродилась с новой силой. Школьные каникулы казались бесконечными. Прошла уже неделя, как он не видел Юлию. Каждый вечер он умирал в своих чувствах и каждое утро возрождался. Дни без друзей также казались ему каторжными. Они начинались с надежды и заканчивались пустотой. Сплошные надежды и более ничего.

Май давно не слышал голос возлюбленной, в последние месяцы его мысли были заняты Таисией, а ещё раньше ему стало казаться, что она давно догадалась о его звонках, потому что никогда не клала трубку первой. Она вопрошала и ждала, слушая его дыхание. Они общались в тишине, не произнося ни слова. Она умолкала, и он молчал, и оба прислушивались к тому, кто притаился на том конце тишины, ожидая, кто проиграет первым и выдаст себя. Он порывался сказать самое главное, набирал воздух, приоткрывал рот, уголками губ невольно касаясь телефонной трубки, но тут подкашивались колени, кровь стучала в висках, и слова застревали, губы немели, и лишь вздох или шелест от скользящей трубки, которую он вешал в порыве трусости, отражались на другом конце провода. И на следующий день после звонка, встречая учительницу в школе, Май стыдливо опускал глаза. Он боялся встретить её взгляд, который расскажет ему, что ей известно о его глупых мальчишеских проделках.

Если бы он знал, где она живёт, то давно бы ошивался под её окнами, пытаясь заглянуть в чужую жизнь хоть краешком глаза. Он бы выдумал всё, что творится за закрытыми ставнями, и верил, что всё это правда. Он бы ходил кругами у её дома, вертя в руках шарики для тренировки пальцев, чтобы угомонить свой страх. Чем бы он оправдал себя, будучи замеченным? Слава богу, он не знает, где она живёт, иначе сторожил бы свет её окон, простаивая часами, в надежде увидеть хоть щелочку в задвинутой шторе.

Спустя два дня Май решился позвонить. На другом конце провода послышался мужской голос. Молодой человек бросил трубку, отшатнулся и испуганно посмотрел на мирно висящий перед ним аппарат. Его заколотило от ужаса, и не разбирая дороги он бросился бежать. Он бежал, расталкивая прохожих, уносясь от дурных мыслей. Мчался в страхе, что любая секунда промедления вернёт этот жуткий, шумящий рой, от которого раскалывалась голова. Уже задыхаясь, Май заскочил в первый попавшийся двор и кинулся на лавку, обхватив голову руками. Дыхание сбивалось, мысли догоняли и рвали сердце: «У неё кто-то есть, она не одна!» – и душевная боль, как гигантский спрут, душила его. Ни капли оправданий для той, кого он любил. Его сладкая боль была выше и сильнее всяких оправданий.

Успокоившись, молодой человек поднялся с лавочки, ощущая тяжесть в голове. Ноги гудели, но внутри было приятное чувство физической усталости. Он пошагал домой. Нащупав в кармане забытую с дискотеки зажигалку, ещё не имея привычки курить, со злости запульнул её в стену дома. Ударившись, зажигалка взорвалась, напугав прохожего.