Гроза прошла

Жена критика. Сашенька!.. Ах. что же это такое… я не досмотрела!.. Зачем рядом с тобой ликер?.. (хочет убрать графинчик).

Критик(уже навеселе, торжественно). Прочь руки! Жена критика (умоляющим голосом). Голубчик Сашенька. тебе вредно…

Критик. Прочь, говорю, прочь!.. «Душа моя мрачна»!… Ты – женщина… Разве ты можешь понять?.. Пью не от веселия, а от горя пью, от горя за всю русскую литературу. Падение всеобщее… Да-с! Мы – последние могикане… После нас тьма, конец литературы!..

Разговаривают молодой беллетрист и Стожаров, писатель почтенных лет, но крайне легкомысленной наружности, одет слишком ярко и модно, играет моноклем.

Стожаров(играет моноклем). Мой друг Paul Bourget, помню, кажется, еще в присутствии Мопассана, который с ним вполне согласился, сказал о великих русских романистах: «Се sont des vrais genies, mais des genies barbares».[13 - Это настоящие гении, но гении варварские(фр.).] И верно, мы. русские – варвары… да-с? именно варвары… Нет европейской закваски… отрицание науки. Лев Толстой… Это возмутительно!..

Беллетрист. Ну, однако же Тургенева, например, нельзя назвать варваром…

Стожаров(горячится). Тургенев!.. Что это за авторитет!.. Подите вы с вашим Тургеневым!.. Позвольте вам заметить, что Тургенев устарел…

Беллетрист. То есть почему же?..

Стожаров(злобно). Угодно знать – почему… А потому что Толстой – романтик… Слава Богу, мы ушли далеко вперед от Тургенева. В литературу – позвольте вам заметить – введены новые, усовершенствованные приемы. Так писать в наше время нельзя, как писал Тургенев. Да я без всякой ложной скромности, не стесняясь, скажу про себя: я бы не начал теперь романа, как начинает Тургенев «Солнце взошло на ясное небо» или что-то в этом роде… Это – извините – допотопный прием!..

Беллетрист. Теперь у нас тоже распространились в беллетристике самые новейшие приемы натурализма…

Стожаров(снисходительно). А! В самом деле? Очень интересно (вставляет монокль и смотрит на собеседника внимательно и развязно). Вы по-видимому принадлежите к поколению 80-х годов?

Беллетрист(не без гордости). Да, к самому новому поколению…

Стожаров. Но к какому именно типу, к какому разряду или, так сказать, к какой формации? Я приехал из Парижа, чтобы изучить новое поколение… Вы кончили университет?

Беллетрист. Нет, я вышел из 4-го класса гимназии. Я считаю нашу русскую систему воспитания крайне несовершенной…

Разговаривая, отходят.

Старцев и Калиновский.

Калиновский(продолжая разговаривать). Вы у меня взяли авансом более восьмисот рублей…

Старцев. Что же делать? Я получил за роман 500 и – верите ли – через 2 недели – ни гроша. Главная беда с женой… Намедни купила лисью ротонду[14 - Ротонда – верхняя женская теплая одежда в виде длинной накидки без рукавов, распространенная в конце XIX – начале XX в.] – 200 рублей. Помните мою повесть – «Молодые побеги» – так целиком и ушла на лисью ротонду, ни копеечки не осталось…

Калиновский. Сколько вы хотите вперед?

Старцев. 500. Меньше невозможно!..

Калиновский. 500! Это ужасно! Вы еще и не начинали романа… (Отходят).

Явление 3

Елена и Висконти – известный знаток и любитель литературы; сам, однако, ни одной строки не писал; почти лысый, весьма приличный; петербургски-равнодушный и с отчасти брезгливым выражением лица.

Висконти. Ну оттуда я, конечно, в Рим прокатился…

Елена. Вы видели в Риме Палицына?

Висконти. Побывал у него в мастерской. Кстати, он приезжает на днях в Петербург.

Елена. Вот как! Ну что же? Он много работает?

Висконти. Кончает группу.

Елена. Показывал?

Висконти. О, да! Я в восторге! Вот настоящий художник и вместе с тем величайший пессимист, какого я когда-либо встречал в жизни…

Елена. Какой сюжет группы?

Висконти. «Смерть».

Критик(вмешивается в разговор). Охота вам этаким вздором восхищаться, да еще барыню совращать… Развратная эстетика!..

Висконти. Мне кажется, что Палицын не более эстетик, чем его учителя, уже несомненные гении – Микеланджело. Рафаэль.

Критик. И это слыхали… Не боимся мы ваших Микель-Анджелов и Рафаэлей!..

Елена. Да вы их не знаете… (Елена отходит и вступает в разговор с Калиновским).

Критик(ей вдогонку). И знать не хочу, милая барыня, и знать не хочу!.. Горжусь этим (к Висконти). Вы прочтите мою статью в «Народной совести», там я доказываю несомненно, так сказать, математически, что – «Четверть лошади» Бориса Ивановича Воздвиженского![15 - Г.И. Успенского.] выше, гениальнее – да, да, смейтесь, а я все-таки повторю – неизмеримо гениальнее всех ваших Фетов, Майковых и Рафаэлей…

Елена и Калиновский.

Калиновский(продолжая разговаривать). Послушай, я право не понимаю – почему ты так хлопочешь о Карелине… Тебе-то что?

Елена. Если угодно знать, вот что: вспомни только, как ровно год тому назад ты был так же беден, как теперь Карелин, ты лежал тоже больной и без гроша денег… Не делай того. в чем ты упрекал тогда самодовольных и богатых. Статья Карелина – талантливая…

Калиновский(с раздражением). Ах. Боже мой, да я вполне с тобой согласен: статья и умная, и блестящая, и талантливая. Но напечатать ее в своем журнале я не могу…

Елена. Это нетерпимость!..

Калиновский. Пусть – нетерпимость!.. Помни, милая моя, что литература прежде всего – борьба, да-с, борьба во имя принципов, идей и направлений… Пускай твой Карелин талантлив и даже, если хочешь, по-своему честен. Но он нам не ко двору. Он не нашего лагеря и не нашей партии.

Критик(почти пьяный). Славно, Игнаша, воистину славно обрезал. Именно – не ко двору!.. Дай мне пожать твою благородную руку!..

Елена. Игнатий, помнишь, ты мне говорил однажды: «Горе побежденным в литературе. Их растопчут!» Как это верно! Ложь и обман все ваши громкие слова о принципах. о направлениях!.. Ложь!.. Зачем вы лицемерите? Зачем вы притворяетесь?..

Калиновский. Елена, опомнись! Что ты говоришь?

Гости умолкают, собираются вокруг Елены и слушают ее в недоумении. А в соседней комнате, вокруг стола, веселый говор и звон бокалов. Там возобновляется пир.

Елена(в негодовании). Обманываете публику, читателей, господа… Это вам выгодно, на этом держится ваша слава, но зачем морочить нас, близких, друг друга и самих себя. Ваш журнал – коммерческое предприятие, основанное на деньгах и для денег. Во что вы верите? Что проповедуете?. Как в магазинах материю, вы чуть ли не по аршинам – да! – по листам продаете ваши горячие статьи о благе народа, об идеалах, чтобы бросать деньги продажным женщинам и пить вино в трактирах. Как вы смеете учить людей, когда вы не любите их и ничуть не лучше их?.. Это бесчестно!

Романистка(вскакивает, взвизгивая). Я не позволю, я не позволю… в моем присутствии так оскорблять наш честный лагерь!..

Громкий звонок Все оглядываются.