Оковы разума

Ник отдернул руку, внутренности будто завязались в огромный узел, к гортани подкатила кислая волна. Повернулся в сторону, чтобы не видеть мертвеца, прижался щекой к холодной и влажной земле.

И увидел пистолет, наверняка выпавший из руки убитого.

Тот выглядел тяжелым и опасным, накладки на рукоятке были черными, блестели металлические бока.

Справившись с тошнотой, Ник воровато оглянулся, чтобы убедиться, что рядом нет никого. Затем он потянулся к пистолету – если в его страну явился враг, то нужно вооружиться, нужно быть в состоянии защитить себя и семью. В тот момент такая мысль показалась вполне естественной, а сомнения насчет того, что он берет чужое – несущественными.

Сунув оружие за ремень, он пополз дальше.

Встать рискнул, только когда за его спиной оказалась громада храмовой башни. Бой остался позади, на другом краю площади и, судя по грохоту, разгорался с новой силой.

Мгновение Ник колебался, затем одернул куртку так, чтобы спрятать рукоять пистолета, и заспешил прочь. Нет, пусть воюют, рискуют жизнями молодые, сильные и шустрые, те, кому за это платят, а у него семья, у него дети, о которых больше никто не позаботится.

Шагнув через порог квартиры, он закрыл дверь, привалился к ней спиной и закрыл глаза.

Крики умирающих, стрельба и грохот взрывов остались где-то далеко позади, так что даже можно поверить, что это ему привиделось, явилось в жутком кошмаре, и что сейчас он проснется…

– Ник? Что с тобой? – в голосе Анны звучала паника. – Ты ранен?

Нет, к сожалению, он сегодня уже проснулся.

– Нет, я в порядке, – Ник поднял веки, обнаружил, что жена стоит рядом и смотрит на него расширенными от ужаса глазами.

– Тогда что с тобой? Погляди на себя! Это кровь?!

Только тут он обратил внимание на отражение в зеркале – куртка измята, на штанах и на рукавах багровые и черные пятна, лицо чумазое, как у только что выбравшегося из забоя шахтера.

– Если и кровь, то не моя, – сказал он. – Спокойнее, не кричи. Я не ранен.

Она подскочила, обняла крепко-крепко, всхлипнула раз, другой.

– Что там такое? – спросила тихо-тихо, но с теми же надрывными нотками.

– Там… – Ник замялся. – Небезопасно.

– Папа вернулся? – в прихожую заглянула Младшая, трехлетняя копия матери, те же огромные синие глаза, светлые волосы; в руке – любимая кукла, такая же нечесаная, как и хозяйка.

– Да, – сказал он. – Я вернулся к тебе, малышка.

– Что там грохочет?

– Это такая гроза, маленькая, – Ник аккуратно отстранил жену, подошел к дочери, опустился на корточки. – Без дождя. Из-за нее ты не пойдешь в садик, останешься дома. Мы все сегодня останемся дома.

* * *

Про пистолет Ник жене не сказал, спрятал его в кабинете, сунул под папки в одном из ящиков стола.

Потом, не тратя времени на переодевание, побежал в магазин к вьетнамцам. Вернулся, сгибаясь под тяжестью плотно набитых пакетов – вода в бутылках, печенье, шоколадки, консервы, то, что может храниться несколько дней безо всякого холодильника.

Дома выяснилось, что дали свет.

Но сотовая связь не вернулась, и проводной телефон, реликт прошлого века, глухо молчал. Подключиться к Интернету не удалось, а телевизор по всем каналам показывал лишь помехи.

Анна попыталась на смартфоне найти какое-нибудь радио, но эфир оказался пуст, как пару веков назад.

– Так, ничего себе, – сказала она, закусив нижнюю губу. – Как такое может быть?

– После того, что я видел сегодня, я уже ничему не удивляюсь, – буркнул Ник. – Ладно, пойду я, делом займусь…

Он к этому моменту начал успокаиваться, и знал, что работа поможет окончательно прийти в норму, забыть о том, что пережил утром.

Не так давно ему заказали предисловие к новому изданию классического «Einf?hrung in das Studium der romanischen Sprachwissenschaft» Мейера-Любке, и сдать его надо до конца недели…

Закрыв за собой дверь кабинета, он опустился в кресло и включил ноутбук.

Нужно забыть о стрельбе, о трупах на улице, сосредоточиться на тексте, представить, что сегодня обычный день, только он почему-то не поехал в университет, да и жена осталась дома, с детьми…

Вон их приглушенные голоса доносятся из коридора… и музыка, да.

Коллекцию испанской и латиноамериканской попсы Анна начала собирать еще во времена пластинок, затем перешла на кассеты, аудио и видео, а в новом веке – на компакт-диски. В большом шкафу, что стоял в гостиной, было все, от Хулио Иглесиаса до саундтреков к второсортным мексиканским и аргентинским сериалам.

Вот и сейчас она, чтобы успокоить нервы, поставила что-то заунывное про несчастную любовь.

Ник потер лоб, скользнул взглядом по полкам, где тесными рядами стояли книги, его верные друзья со студенческих времен… «Словарь авторитетов» Испанской королевской академии, полное издание в шести томах, «The Syntax of Castilian Prose» Кенистона, «Эмилианские глоссы», «Орфографические и морфологические нормы галисийского языка», «Dialogo de las lenguas» Вальдеса…

Так, нужно открыть файл и посмотреть, где он остановился.

Ага, вот оно…

«Язык придает форму сознанию, и тем самым фактически создает то, что мы именуем разумом. Кроме того, он позволяет свести бесконечность явлений внешнего мира к конечному числу знаков-слов, и тем самым делает мир хоть немного, но познаваемым…»

Дальше можно будет кратко упомянуть о структуре языка, скажем, в понимании де Куртенэ: словарь, фонетическая система и грамматическая форма… А затем вывернуть собственно на содержание труда Мейера-Любке, указав на его значение в контексте общего языкознания…

Пальцы сами забегали по клавиатуре, по экрану заструились цепочки слов.

Ник так глубоко ушел в собственные мысли, что для него перестало существовать все остальное: музыка и крики играющих детей, и даже воспоминания о том, что он видел и пережил сегодня утром, и беспокойство по поводу того, что в городе творится нечто не совсем обычное…

Идеальное бомбоубежище ученого – его собственный разум.

Вздрогнул, когда в сознание ворвался какой-то новый, посторонний звук. Сообразил не сразу, что тот доносится из-за окна, и несколько мгновений недоуменно смотрел туда, где колыхалась штора.

– …POKOI! SEGODNYA BYT ZHILIZCHE! ZAVTRA BYT OBYCHNO! SOHRANAT POKOI! ZHITELI… – ревел с улицы механический, какой-то неживой голос, и к нему примешивался громкий лязг.

Ник встал, подошел к окну и замер с поднесенной ко лбу рукой.

По их тихой, обсаженной липами улице ползла машина, похожая на боевого робота из старого кино – гусеницы на расположенных треугольником катках, черный металлический корпус, из него выпирает цилиндр, усаженный антеннами, динамиками и кривыми штырями, напоминавшими гнилые зубы.

– ZHITELI GOROD! SOHRANAT POKOI! – громыхала она, заставляя дрожать стекла.