Олег Вещий – Орвар-Одд. Путь восхождения

Олег Вещий – Орвар-Одд. Путь восхождения
Сергей Александрович Пивоваров

Дмитрий Анатольевич Гаврилов

Неведомая Русь
Великий князь Олег Вещий – одна из ключевых фигур ранней истории Древней Руси и одновременно одна из самых загадочных. Многие историки сходятся во мнении, что Олег тождественен одному из популярнейших героев скандинавских саг – Орвар-Одду, известному также как Одд Стрела. Авторы книги, внимательно изучая отечественные и зарубежные источники, пытаются разобраться в значительном количестве нестыковок и загадок, что в изобилии присутствуют в этих документах, приходя порою к выводам вполне логичным, но не всегда идущим «в русле» устоявшихся взглядов на прошлое.

Дмитрий Гаврилов, Сергей Пивоваров

Олег Вещий – Орвар-Одд. Путь восхождения

© Гаврилов Д.А., Пивоваров С.А., 2018

© ООО «Издательство «Вече», 2018

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2021

ООО «Издательство «Вече»

http://www.veche.ru

От авторов

Эта книга посвящена 1111-й годовщине летописного упоминания похода Руси на Царьград, но в первую очередь одной из ключевых и самых загадочных фигур европейской истории конца IX – начала X века, русскому князю Олегу Вещему.

Много ли известно о нём нашему современнику?

Опекал сына мифического Рюрика?

Убил Аскольда с Диром? Захватил Киев и объявил его своей столицей?

«Отмстил неразумным хазарам»?

Ходил на судах посуху под парусами?

Прибил щит к вратам столицы Византийской империи и распознал отравленную врагами пищу и питьё?

Погиб от укуса змеи, возложив ногу на конский череп?

Вроде мы ничего не пропустили?

Надо признать: все, кто рано или поздно обращается к жизнеописанию Олега Вещего, будь то историки или литераторы, не могут в большинстве случаев устоять перед сложившимся набором штампов, своего рода архетипом, который подобно высохшему руслу реки жадно впитывает новые воды или – в нашем случае – новые разыскания.

«…При разборе преданий об Олеге мы видим, что в народной памяти представлялся он не столько храбрым воителем, сколько вещим князем, мудрым или хитрым, что, по тогдашним понятиям, значило одно и то же: хитростию Олег овладевает Киевом, ловкими переговорами подчиняет себе без насилий племена, жившие на восточной стороне Днепра; под Царьградом хитростию пугает греков, не дается в обман самому хитрому народу и прозывается от своего народа вещим. В предании он является также и князем-нарядником земли: он располагает дани, строит города; при нем впервые почти все племена, жившие по восточному водному пути, собираются под одно знамя, получают понятие о своем единстве, впервые соединенными силами совершают дальний поход. Таково предание об Олеге, историк не имеет никакого права заподозрить это предание, отвергнуть значение Олега как собирателя племен…» – писал ещё Сергей Михайлович Соловьев в знаменитой «Истории России с древнейших времен» (т. 1, гл. 5).

Авторы постарались изначально уйти от сложившегося и полюбившегося поколениям читателей образа «мудрого старика». Мы обратились к совершенно новым русско-скандинавским параллелям, проявившимся при сопоставлении нескольких разных редакций «Саги об Одде Стреле», «Саги о Хрольве Пешеходе» и некоторых иных саг, с одной стороны, материалов по истории Древней Руси: древнерусских летописцев, а также восточных, византийских и ряда европейских хроник – с другой стороны.

Даже такой яркий антинорманист, как академик Борис Александрович Рыбаков, так или иначе, признавал ценность «Саги об Одде Стреле» в вопросе реконструкции жизни и деятельности Олега и считал оправданным соотнесение Олега Вещего и Орвара-Одда.

В предлагаемой вам книге рассматриваются сведения как о непосредственных предшественниках князя Олега – правителях Киева и Новгорода (Ладоги), так и о ближайших потомках Вещего – его сыновьях Асму(н)де (Олеге Младшем), Игоре Старом и дочери Рагнхильд, а также и о внуках, потому временные рамки охваченного нашим описанием периода раздвигаются с 850-х по 960-е годы. Авторы приходят к доказательному, по их мнению, выводу, что именно Олег Вещий и является основателем мнимой династии «Рюриковичей» и снимают с него вину за гибель Аскольда.

Вместе с тем мы постарались показать, как в летописном образе великого князя Олега переплелись черты двух легендарных исторических деятелей: норвежского бонда Орвара-Одда, избранного за великие деяния конунгом, и приильменского князя Олега Второго. Однако «мурманское» происхождение Одда-Олега едва ли становится, по мнению авторов, весомым аргументом норманистов, чья позиция столь же крайняя, как и у славянофилов. А истина где-то рядом, а скорее всего, посередине.

Анализируя первоисточники, авторы высказывают предположения о событиях, опущенных древнерусскими летописцами как в годы правления «первого» и «второго» Олегов, так и в годы правления Игоря «Рюриковича» и его наследников.

Приоткрывается завеса тайны над походом Вещего Олега на Царьград, о котором молчат византийские источники. Авторы с фактами на руках объясняют это мнимое молчание на основании анализа русско-болгарских контактов указанного периода, уделяя особое внимание царю Симеону Великому, его дочери Олёне, известной нам как княгиня Ольга, и её детям, князьям Святославу и Улебу.

Несмотря на то что соавторы знакомы без малого два десятка лет, на страницах книги они не всегда приходят к единому мнению в деталях (во всех случаях это особо оговаривается и аргументируется), предоставляя читателям самостоятельно сделать вывод, кто прав или не прав в этой своеобразной полемике…

Книга даёт неожиданные варианты ответов на тёмные моменты отечественной истории, но авторы вполне отдают себе отчёт, что она порождает и множество дополнительных вопросов. Это нормально для любого научного разыскания, даже в популярном изложении. В меру сил возможные пробелы и неучтённые в данный момент доводы и материалы будут восполнены авторами в последующих переизданиях.

Мы также искренне признательны первой читательнице этой книги Надежде Топчий за полезные обсуждения, уточнения и дополнения по тексту.

1. Об источниках и взглядах предшественников

Ранее при сопоставлении ряда исторических и фольклорных источников в связи с проблемой скудости и дискретности сведений древнерусских летописцев о жизни князя Олега Вещего мы обратились к произведению скандинавской древности «Cаге об Одде Стреле» (Гаврилов, 2012, 2013, 2014а).

Параллели между сагой и летописным преданием рассматривали прежде самые разные исследователи старины (Тиандер, 1906; Лященко, 1924; Рыдзевская, 1978, Петрухин, 1995; Мельникова, 2001).

Едва ли было бы правильным приводить тут «вторую производную» от их обзоров об Олеге Вещем и/или Орваре-Одде, тогда как заинтересованный читатель при должном внимании к списку использованных нами источников способен ознакомиться с перечисляемыми работами самостоятельно.

По ходу нашей работы мы не могли также обойти вниманием и ещё одно, по сути, современное осмысление образа этого выдающегося деятеля русской истории – в трудах видных отечественных учёных.

Конечно, первым из числа наших современников, чьё мнение представляется для нас важным, следует назвать академика Б.А. Рыбакова (1908–2001).

О ранних оценках академиком Б.А. Рыбаковым летописного образа князя Олега Вещего

Обратившись к вышедшему через два года после смерти учёного тому «Рождение Руси», мы, к своему удивлению (по прошествии лет), обнаружили там столь эмоциональные по форме и крайние по содержанию оценки, что можно было даже усомниться в принадлежности их почившему академику (Рыбаков, 2003).

Вынужденное наше заблуждение было развеяно аннотацией издателя, что в основу книги 2003 года «Рождение Руси» положена изданная в 1982 году к 1500-летию Киева работа Б.А. Рыбакова «Киевская Русь и русские княжества IX–XIII веков».

Таким образом, мы не принимаем эти взгляды Рыбакова конца 1970-х и начала 1980-х годов (воспроизводившиеся с точностью до оборотов речи от одного издания к другому) за окончательные, а считаем, что они, скорее, носят печать идеологической борьбы. Например:

«Фашистские фальсификаторы истории в гитлеровской Германии, в США и в других империалистических странах сделали норманскую теорию своим знаменем, превратили легенду о призвании князей в символ всей русской истории» (Рыбаков, 1982, с. 55).

Конечно же, по случаю юбилея столицы союзной республики Украина Киева советский академик никак не мог допустить первенства «захудалой»[1 - Где-то в VI–VII веках и на Старокиевской горе возникнет небольшое укрепление, площадью до двух гектаров, а веке в восьмом оно будет стёрто с лица земли. Археологически нельзя с точностью установить принадлежность ни строителей, ни разорителей этого «Киева». Позже на том же самом месте возникнет, согласно М.К. Каргеру, целый конгломерат из дворов – стихийный, не подчинённый какому-то плану и без серьёзных оборонительных ограждений. Настоящий город с планировкой и фортификацией появляется на месте современного Киева только во второй половине X века, да и то град Владимира не превысит по площади 12 гектаров (Рыбаков, 1982а; Комар, 2012; см. также Егоров, 2010). В любом случае ни Киев, ни тем более Новгород начала X века не имел ничего общего с тем представлением о величественности первых городов Руси, что рождается у массового читателя после просмотра фильмов-сказок режиссера А.Л. Птушко.Ладога, основанная в 750-х годах, тоже переживёт рассвет и сумерки, но окажется самым крупным и укреплённым городом Нево и Приильменья на конец IX века, а позже, похоже, и первым из городов, при возведении домов и укреплений которого в ход пошёл камень…. (Носов, 1999, Носов, 2012). Века спустя летописи и саги преувеличат значимость и Киева, и Ладоги (с Новгородом), и образ этих городов будет спроецирован составителями из современного им времени в героическое прошлое.] Ладоги (и, стало быть, приильменской – Северной – Руси над Южной – днепровскими полянами), а главное, принять какого-то «норманнского конунга» в качестве вождя и героя:

«…Олег, объявленный создателем и строителем государства Руси (его воины стали называться “русью” лишь после того, как попали в русский Киев), достоверно известен нам только по походу на Византию в 907 году и дополнительному договору 911 года. В успешном походе кроме варягов участвовали войска девяти славянских племен и двух финно-угорских (марийцы и эстонцы). Поведение Олега после взятия контрибуции с греков крайне странно и никак не вяжется с обликом строителя державы – он просто исчез с русского горизонта: сразу же после похода “иде Олег к Новугороду и оттуда в Ладогу. Друзии же сказають, яко идущю ему за море и уклюну змиа в ногу и с того умре”. Спустя двести лет могилу Олега показывали то под Киевом, то в Ладоге. Никакого потомства на Руси этот мнимый основатель государства не оставил (выделено нами. – Авт.)»[2 - Весьма категоричное для столь крупного учёного замечание, которое он озвучивал и ранее.] (Рыбаков, 1984, с. 11–18).

Выражение «русский Киев» применительно к 880-м годам тоже видится сейчас скорее идеологической нормой, чем исторической. Упомянутые «марийцы» и «эстонцы» также далеко не тождественны племенам меря и чудь образца 907 года. Более того, марийцы, именовавшиеся в летописях «черемиса», вообще не имеют никакого отношения к мерянам.

Полагаем, что и «поведение» князя Олега логически и психологически вполне «вяжется» с обликом Олега-человека. По-человечески как раз можно было бы понять уже весьма старого по летописям князя, достигшего пика своих побед, укротившего сам Царьград, и можно простить ему, уставшему от дел и складывающему с плеч груз ответственности, эту сентиментальность, объяснённую в «Саге об Одде Стреле», желание побывать на родной земле. Если верить его летописному желанию проведать останки боевого коня, то почему вызывает вопрос куда более естественный порыв? Тем более что происходит это всё по летописям отнюдь не «сразу же» после похода, а через 5 лет – в 912 году (а в исторической реальности и того позже, поскольку дата первого Олегова договора весьма условна). Кроме того, описание строительства державы в летописи предшествует описанию похода на Царьград. Результат этой многолетней, согласно летописцам, деятельности Олеговой проявился в сборе союзного войска, в том числе.

В книге «Язычество древних славян» у Б.А. Рыбакова находим хлёсткое:

«В сумбурной и нелогичной статье В.Л. Комаpовича, помимо признания Рода домовым, проводится мысль о существовании культа княжеского рода. Автор считает допустимым писать о том, что этот “культ возродился снова в историческое уже время над могилой Олега – основателя Киевского государства и родоначальника княжеской династии” (с. 97). Потомство Олега неизвестно, так что он никак не мог быть “родоначальником династии”. Напомню, что даже летописец XII в. не знал точно, где похоронен Олег – в Киеве, в Ладоге или “за морем”» (Рыбаков, 1981, с. 26).

В.Л. Комарович погиб в феврале 1942 года в блокадном Ленинграде, а его труд был высоко оценен редакторами ТОДРЛ и частично опубликован после смерти автора только 18 лет спустя (Комарович, 1960). А, скажем, академик Д.С. Лихачёв счёл аргументацию этого исследователя вполне убедительной и написал буквально следующее: