Имперский ястреб

Девушка обладала прямо—таки ангельским терпением, она вновь проигнорировала мой хамский тон и произнесла:

– Ничего, просто Галианна.

– Кто вас послал?

Видимо, всякому терпению приходит конец. Зеленые глаза яростно сверкнули, губки сложились в презрительную усмешку:

– Никто не может распоряжаться Дикой кошкой. Я пришла сама.

Вот оно что! Действительно, правый рукав шелкового платья украшала вышивка – изящно выгнувшаяся кошка, знак гильдии дорогих, очень дорогих, ну, просто безумно дорогих блудниц. Эти женщины имеют право выбора, они не торгуют своим телом, как обычные девки с улицы Терпимости. Нет, Дикие кошки – настоящие жрицы Неи. Их внимания принято добиваться, даря драгоценности, роскошные выезды и дома, в их честь слагаются стихи и песни, они украшают своим присутствием столичный полусвет, а некоторые даже блистают на балах света высшего. Их благосклонностью не брезгуют даже монархи, и случается, что за троном какого—нибудь короля незримо стоит прекрасная дива, о могуществе которой ходят легенды. Увы, политика часто делается в постели. Дикие кошки умны, образованны, начитанны, они могут поддержать разговор на любую тему, обладают изысканными манерами, прекрасно танцуют. Многие из них могут похвалиться художественными, поэтическими, певческими талантами. В общем, это яркие звезды на небосклоне полусвета. Я только слышал о Диких кошках и читал в романах, но лично не видел ни одной, эта первая. Что же ее ко мне привело? Такая роскошь мне не по карману, обладать ею может лишь человек, годовой доход которого не меньше десяти тысяч паунсов. Между тем Галианна подошла совсем близко, и я ощутил легкий аромат ириса, исходящий от ее кожи.

– Я пришла сама, Рик Сайваар, – прошептала она. – Пришла, чтобы увидеть героя.

Прекрасная Нея, покровительница влюбленных, да что же творится сегодня? Я совсем потерял голову от ее близости, но нашел в себе силы, чтобы спросить:

– Сколько?

Прежде чем приникнуть к моим губам, она произнесла тихо, одним дыханием:

– Подарок победителю…

* * *

– Ничего не понимаю. Мальчишка ведет себя так, словно он абсолютно чист.

– Так может быть, он действительно оказался там случайно?

– Случайно? А то, что он нафарширован магическими способностями, как жареный поросенок – кашей, по—твоему, тоже случайно?!

– Прочтите его.

– Не могу. Говорю тебе: он не читаем!

– Но как такое возможно, мой господин?

– Не знаю.

– Ну тогда активируйте артефакт.

– Нет. Его смерть привлечет слишком много внимания. К тому же, император вдруг проникся к нему чуть ли не отцовской любовью.

– Что же делать, мой господин? Он опасен.

– У меня есть одна хорошая мысль…

* * *

Новая жизнь начинала мне нравиться. Утром я долго нежился в постели, любуясь спящей Галианной, затем наконец выбрался в столовую. Девушка даже не пошевелилась, похоже, она не торопилась покидать этот дом. Я так и не понял вечером, как она оказалась в моей спальне. Но спрашивать не стал. Да и кто бы на моем месте озаботился этим вопросом? Ароматическая ванна, клубника со сливками, легкое игристое вино, а потом… Это вам не дешевые девки с улицы Терпимости. Однако за завтраком я решил спросить Сэма, кто впустил Галианну в дом. Дворецкий заметно смутился:

– Леди сказала, что господин барон ждет ее. Как я мог не поверить?

М—да, похоже, особняк Рика Сайваара открыт всем ветрам. С охраной здесь не очень. С другой стороны, кому я нужен? Разве лучше было бы, если бы девушку не пустили ко мне? Возникло желание разбудить ее нежным поцелуем и, может быть… Я решил нарвать цветов прямо с клумбы и осыпать ими Галианну. Однако моим мечтам не суждено было сбыться, с улицы донесся стук молотка о ворота. Сэм поспешно покинул столовую, затем, вернувшись, доложил:

– Мастер Брохен из штаба Первого полка Имперских ястребов к господину барону.

В столовую, четко печатая шаг, вошел облаченный в черную форму гном. Суровое, изрезанное морщинами, словно вытесанное из камня его родных гор, лицо, из—под кустистых бровей настороженно поблескивают маленькие глазки, выкрашенная в красный цвет борода аккуратно разделена на две части и заплетена в косицы, которые спускаются на широкую грудь. Вот уж не знал, что они служат в Ястребах! Гномы все больше по торговой, ювелирной и оружейной части, в Восточном луче полно лавок, где они продают мечи, доспехи, и украшения собственной работы. Еще они мастера на всякие полезные в хозяйстве магические штуки, вроде вечных свечей, или самозатачивающихся ножей. Впрочем, этот тоже мастер… Гном поставил на стол небольшой кованый саквояж и спросил:

– Делать прямо здесь будем?

– Что делать? – растерялся я.

– Татуировку, конечно! – недовольно прохрипел мастер Брохен, видимо, сердясь на человеческую недогадливость.

Гномы не отличаются кротостью нрава и не обладают особым терпением. Они вспыльчивы, воинственны, и непоколебимо уверены в своем превосходстве над другими расами. Что ничуть не мешает им с этими самыми расами торговать. Жадность гномов вошла в поговорку, об их сквалыжном характере ходят легенды. Но несмотря на это, торговые представительства горного народа имеются чуть ли не в каждом государстве Аматы. Никуда не денешься – люди уступают детям гор в искусстве изготовления оружия. А этот вот – мастер татуировки. Правильно, как я мог забыть: все Имперские ястребы носят на правом плече знак своих войск.

– Пройдемте в кабинет, уважаемый мастер Брохен, – вмешался Сэм.

В кабинете гном раскрыл свой саквояж, расстелил на столе кусок чистого белоснежного полотна и принялся раскладывать на нем тоненькие кисточки, бутылочки с каким—то темным веществом, необычного вида магические амулеты. Последним он вынул и бережно положил пожелтевший от времени свиток.

– Снимайте рубаху, господин барон, – между делом отрывисто бросил он.

Я стянул тонкую шелковую рубаху, которую утром нашел в своем гардеробе, и по пояс голым предстал пред изучающим взглядом мастера. Не церемонясь, тот ощупал мои плечи, одобрительно пробормотав:

– Хороший материал, кожа не растянется, – затем внимательно присмотрелся к правому плечу, и мне показалось, что в глазах его промелькнула тень сочувствия.

Клеймо бастарда. Немного кривоватая, растянувшаяся из—за роста тела буква «Б».

– Я могу убрать это, господин барон, – вдруг тихо произнес мастер Брохен. – Убрать, а на его месте сделать татуировку. Больно не будет.

Клеймо. Знак, навеки отметивший мою жизнь. Печать безродности, ненужности и отверженности.

… Говорят, люди не помнят того, что происходило с ними в младенчестве. Я помню. Первым моим воспоминанием была боль от впивающегося в плечо раскаленного металла. После она оставалась со мной всегда. Я вырос в воспитательном доме для незаконнорожденных, и не знаю, кто были мои родители. Мне не осталось от них ничего – ни медальона, ни куска пеленки с монограммой, ни колечка, сплетенного из пряди волос. Ничего, что холодными ночами, съежившись под тонким, вытертым до основы одеялом, можно было бы прижимать к щеке, мечтая о семье, представляя себе, какая она, моя мама… Я ни разу не произнес этого слова вслух. Сейчас понимаю, что это к лучшему. Среди нас были дети, которых отдали в воспитательный дом не сразу после рождения. Некоторое время они жили при домах своих отцов, но затем, видимо, утомившись лицезреть доказательство своего греха, те отводили бастардов туда, где им было самое место. Таким детям было гораздо труднее, они все время ждали, что их заберут обратно, плакали, не в силах привыкнуть к суровым условиям приюта, к холоду и голоду, рваной одежде, жестокости наставников. Мне не на кого было надеяться, и я выжил. У меня не было друзей, ни у кого из нас их не было. Мы рано поняли: если хочешь жить, борись. Борись за лишний кусок хлеба в обед, за одеяло потолще, борись за свою единственную рубаху, иначе ее отберет тот, кто сильнее. Дерись, если тебя обидели, иначе потом обидят еще хуже, дерись со старшими, дерись с сильнейшими. Вставай, когда тебя побили, и снова бросайся в бой, дерись за право жить, демон тебя побери!

Иногда к нам приходили люди, чтобы выбрать себе слуг. Требовался ли ремесленнику подмастерье, или торговцу ловкий посыльный, служанка в небогатую семью, мальчишка—конюший, или юная блудница в дом на улице Терпимости – шли к нам. У детей из сиротских домов был шанс, что их усыновят, у нас нет. Закон империи запрещает усыновлять незаконнорожденных. Оставалась лишь надежда попасть в услужение к хорошему человеку. Некоторым это удавалось, они находили добрых хозяев, и служили им верой и правдой, благодарные за то, что им подарили почти нормальную жизнь. Порой такие счастливчики даже женились и брали честное имя своей половины, законом это, как ни странно, разрешено. А иногда – о чудо – им удавалось выучиться на мага второй степени, о таких в нашем доме ходили легенды. Правда, не знаю, сколько в них было истины. Ведь за обучение надо платить деньги, а откуда они у бастарда, находящегося в бесплатном услужении? Тем не менее, каждый из воспитанников надеялся на удачу, и изо всех сил старался понравиться человеку, который искал себе слугу. Я же не желал участвовать в этой ярмарке рабов, и каждый раз прятался в дальний угол. Будущее виделось мне вполне определенно: до двенадцати лет воспитательный дом, потом – улица, где такие как я ежегодно пополняют армию нищих, воров и грабителей.

Этот день я помню очень хорошо. Всех нас согнали в столовую, чтобы очередной охотник до дармовой прислуги выбрал себе подопечного. Я снова забился в угол и наблюдал оттуда, как мои товарищи, выстроившись в ряд, с заискивающими улыбками приветствуют немолодого коренастого человека. Тот неторопливо прохаживался по столовой, внимательно разглядывая детей. Неожиданно он подошел ко мне и, присев на корточки, спросил:

– Как тебя зовут, малыш?

У него было доброе лицо и лукавая улыбка. Я посмотрел в хитрые глаза и ответил:

– Рик.

– А я – дядюшка Генериус, ты можешь называть меня просто дядя Ге. Сколько тебе лет, Рик?

– Пять.

– Ну что, Рик, пойдем домой, – дядя Ге взял меня за руку и подвел к наставнику.