Рандеву и другие рассказы (сборник)

Вот ужас-то! Он готов был расхохотаться – и ужаснулся тому, что готов был расхохотаться.

В голове у него завертелась глупая строчка из старой песенки, услышанной много лет назад:

Веселее, Дженни, ты скоро умрешь —
Жизнь коротка, зато весела.

Сейчас вот он распахнет дверь настежь и огласит коридор припевом: «Жизнь коротка, зато весела…»

В горле у него, нарушив безмолвие комнаты, заклокотал истерический смешок. Это привело его в чувство. Нужно поскорее одеться и уйти. Нельзя, чтобы его обнаружили рядом с ней. Полиция… И вопросы, бесконечные вопросы. Правду из него быстро вытянут, прибудет ее семейство… чудовищные допросы у следователя… сцены… и вопросы, снова вопросы. Конца этому не будет никогда, никогда. Его охватила паника, словно горло стиснула невидимая рука. Почему с ним должен был случиться этот кошмар? Почему ему выпало сыграть эту роль? Впрочем, если сейчас он тихонько уйдет, никто никогда ни о чем не узнает. Скользкими от пота пальцами он натянул на себя одежду. Установить его личность не удастся, он никак себя не назвал. Гостиничные регистрационные листки так и лежали на каминной полке, еще не заполненные. Он затолкал вещи в чемодан и захлопнул крышку. Краем глаза увидел темное очертание ее тела на кровати. Притворился, что ничего не видел. Страшно, если эта сцена навсегда останется у него перед глазами. Тесный раскаленный номер, мертвая девушка на кровати и уродливые обои на стене за ее головой. Он вздрогнул и отвернулся.

Надвинув на глаза шляпу, прокрался вниз по лестнице с чемоданом в руке. Где-то один раз пробили часы. Послышался дверной скрип. Он прижался к стене и затаил дыхание.

В коридор вышла женщина и остановилась, прислушиваясь. В руках она что-то несла. Потом неслышно прошла по коридору и юркнула в другой номер.

Мужчина на лестнице выжидал; ему казалось, будто ноги у него окаменели. Снова перед его глазами мелькнуло недавнее видение: гробовая тишина в душном номере, темная фигура на кровати.

Он вышел из гостиницы и бросился бежать – прямо по улице, потом по другой, пересек бульвар и дальше, дальше по бессмысленной веренице улиц и переулков. Серые дома, все одинаковые, и унылые пустые кафе. Это был не тот Париж, который он знал, это был кошмар у него в мозгу, это был ад. И все это время топот ног отбивал такт в ритме сердца – под бессмысленную, бесконечно повторявшуюся песенку:

Веселее, Дженни, ты скоро умрешь —
Жизнь коротка, зато весела.

Дальше бежать он не мог. Пошел ровным шагом – в одной руке чемодан, через другую перекинуто пальто. Париж просыпался к новому дню, белый, искрящийся, как и во все прежние дни. На улицах стали появляться прохожие. Сонные мальчишки открывали ставни магазинов и вяло протирали столики в кафе.

Кто-то, высунувшись из окна, вытрясал матрац. Женщина с упавшими на лицо волосами обметала крыльцо дома. Желтый пес потянулся и стал обнюхивать фонарный столб. По булыжникам мостовой загремели колеса.

Дальше мужчина идти не мог. Он сел за столик в уличном кафе и обхватил голову руками. Помнил только одно: он устал, и единственным его желанием было повалиться на землю и уснуть головой в канаве.

Перед ним остановился сонный официант. Мужчина услышал, что заказывает себе кофе. Мимо катили трамваи и редкие ранние такси.

«Жизнь коротка, зато весела. Жизнь коротка, зато весела». Отвяжется ли от него когда-нибудь эта песенка, сущая нелепица? Да, нужно сесть в поезд и уехать, прямо сейчас. Куда-нибудь на Средиземное море. Быть может, он сумеет написать там пьесу – хоть чуть-чуть поработает.

Он подозвал официанта и спросил счет. Нужно немедля пойти и выяснить расписание поездов: сядет в первый же, который отправляется на юг. Вглядываясь в счет, он обшарил карманы. И тут словно лопнул обруч, который стягивал его голову; мысли стали ясными и холодными.

Сердце его стиснуло что-то вроде липкой руки. Он сразу весь обмяк. Струйка пота поползла по лбу и скатилась по щеке.

Он вспомнил, что оставил свою записную книжку и все, что в ней было, – письма, деньги, адреса – там, в номере отеля на бульваре Монпарнас.

Прирожденный артист

Отыграв дневной спектакль, он прямо со сцены направился в свою гримерную, напевая что-то себе под нос и ни о чем особенно не думая. За ним по пятам шла девушка, на ходу поправляя выбившийся локон.

– У тебя сегодня тушь потекла, когда ты заплакал, – попеняла ему она. – Теперь у меня вся шея сбоку в грязных потеках, только погляди, какая пакость. Неужели обязательно было плакать?

– Не знаю, я как-то не задумывался, – отозвался он. – Вечером попробую по-другому. Можно вообще полностью переиграть последний акт. Вот если, скажем, приклеить бороду… С бородой подача всегда другая. – Он повернулся к зеркалу в гримерной и, прищурясь, скосился на свой профиль.

– С бородой ты мне совсем разонравишься. – Девушка погладила его по подбородку. – Сразу станешь старый, грузный… Милый, дай мне честное слово, что никогда-никогда не отпустишь бороду!

Он взял ручное зеркальце и полюбовался на себя с другого ракурса.

– А я вот не уверен, – протянул он и, не оборачиваясь, окликнул костюмера: – Монктон, а если бороду в последнем акте?.. Как вам?

Костюмер вежливо кашлянул, прикрыв рот ладонью.

– Не мне судить, сэр, однако едва ли это будет уместно. Неподходящая роль, сэр.

– Ну, может, вы и правы. И почему мне вечно всё запрещают?!.. Эй, куда это ты?

Девушка обернулась с порога:

– Наверх, переодеваться. Ты на машине?

– Да… Подбросить тебя?

– Будь ангелом, отвези меня домой, если, конечно, к тебе не выстроилась очередь посетителей на сто человек! А то я могу и на автобусе…

– Глупости! Отвезу тебя куда угодно, о чем речь! Беги одевайся. Монктон, меня ведь вроде бы никто не ждет? – Он начал снимать сюртук.

– Совсем забыл, сэр, прошу прощения, но, кажется, вас желает видеть какая-то дама. Вот ее визитная карточка, хотя она говорит, что вряд ли вы по карточке догадаетесь, кто она такая. Я ее предупредил, что после дневных представлений вы обычно спешите, и она, похоже, огорчилась. Сказала, что подождет: вдруг вы все же уделите ей несколько минут.

– Дайте карточку. – Он прочел имя, нахмурился, повертел карточку в пальцах. – Миссис Джон Пирс… Это мне ничего не говорит. Как она выглядит, Монктон?

– Даже не знаю, сэр, как вам лучше ее описать. Дама средних лет, седая, высокая… Одета чуть ли не по-деревенски. Но голос очень приятный.

– Не было печали! Плесните мне выпить и позовите ее.

Он закурил и постарался вспомнить вторую строчку привязавшейся песенки.

Почему ты со мной так жестока?
Почему ты…[13 - Слова из песни «Mean to me» Ф. Алерта на слова Р. Тёрка, написанной в 1929 г. и входившей в репертуар многих исполнителей (джазовый стандарт).]

Он совершенно позабыл о посетительнице – пока не стукнула дверь и он не очутился лицом к лицу с незнакомой дамой. Она рассмеялась, протянула к нему руки:

– Да ты совсем не изменился!

Перед ним стояла женщина с бронзовым, обветренным лицом и густыми седыми волосами под кошмарной шляпкой. Голубые глаза и милая улыбка; улыбка ее очень красила. Одета, правда, совершенно безвкусно, да и щиколотки толстоваты. Как видно, не особенно заботится о своей внешности.

Он отпрянул, как громом пораженный, изобразив восторг и изумление. Кто она такая, он, конечно, понятия не имел.

– Дорогая, – проговорил он, – вот так сюрприз, просто глазам своим не верю! Что же ты сразу не сказала?..

Казалось, она не в силах сойти с порога – так и застыла на месте, испытующе заглядывая ему в глаза: правду ли он говорит?

– Я не думала, что ты меня узнаешь, – начала она. – Я была готова к тому, что ты не вспомнишь, кто я. Ведь когда это было – почти тридцать лет тому? Сколько воды утекло, сколько всего произошло с тех пор…

– Какая ерунда! – перебил он ее. – Я тебя сразу узнал, едва ты вошла!

Он ворошил воспоминания – не мелькнет ли в прошлом спасительный огонек. Да кто же она такая?! Миссис Джон Пирс…

Она ослабила шарф на шее и села на краешек дивана.