Связной из Багдада

– А эти ваши пятеро, получившие такую чудовищную дозу облучения, тоже история?

– Нет. К сожалению, нет. Хранилище имело два входа. Основной, который охраняли посты внутренних войск Казахстана, и запасной, о котором многие даже не знали. После распада СССР прошло тринадцать лет, многие документы оказались просто утеряны. Тем более на объект, законсервированный почти тридцать пять лет назад. Там даже нормальной охраны, по существу, не было. Лишь один формальный пост.

– Почему в Казахстане? – не понял Дронго. – Я думал, захоронения ядерного топлива находятся только в России.

– Тогда это был Советский Союз, – терпеливо напомнил Владимир Владимирович. – На этот вопрос невозможно ответить однозначно. Выбирали удобное место, не думая о том, где оно находится. Кто мог предполагать, что между республиками появятся государственные границы? Тем более в конце шестидесятых. За одно такое высказывание могли посадить в тюрьму. Или в сумасшедший дом. Почему Байконур в Казахстане? Тогда это была единая страна, и могильники размещали не только в России. А теперь получается, что Гагарин и все остальные первые космонавты летали в космос с территории чужого государства. Так пишут в наших учебниках истории. Представляю, что думают наши дети, когда читают эти строки.

– Не нужно было разрушать собственную страну, – отрезал Дронго. – А насчет Байконура я как раз знаю. Тогда для космодрома выбирали такое место, чтобы оно было ближе к экватору. Поэтому и у американцев космодром на мысе Канаверал. Все правильно. Но какой чудак решил размещать ядерные отходы в Казахстане? Или там были не только отходы с атомных станций?

– Сам все узнаешь, – ответил Владимир Владимирович. – На месте получишь всю документацию. Сейчас там работает смешанная комиссия. В общем, нет сомнений, что в том могильнике поработали чужие. И вывезенного ими сырья вполне достаточно для двух «грязных» бомб. Впечатляет?

Дронго повернулся и посмотрел на двух мальчишек, играющих рядом с ними. Обоим было не более десяти лет. И тогда он беззвучно выругался.

Глава 2

Потом они долго молчали. Дронго было нужно осмыслить услышанное. Наконец он, тяжело вздохнув, посмотрел на Владимира Владимировича.

– Спасибо, – поблагодарил он за предоставленную возможность подумать, – такие новости слышишь не каждый день. И где теперь эти «отходы»?

– Они могут быть где угодно, – безжалостно сообщил Владимир Владимирович. – В Москве, в Лондоне, в Вашингтоне… Их могут разместить в Афганистане или в Пакистане, в Астане или в Ташкенте. Они могут оказаться даже здесь, в Риме…

Дронго снова посмотрел на играющих рядом с ними детей. Мальчики увлеченно гоняли по кругу гоночные автомобили, управляя ими с помощью небольших пультов дистанционного управления.

– Так вот почему вы нашли меня, – понял Дронго. – Решили, что я идеальный кандидат для розыска ваших террористов? Или я сразу должен искать эти бомбы?

– Сначала понять, кто и зачем вывез эти отходы, – пояснил его собеседник, – и параллельно начать их поиск. Теперь я скажу, почему мы решили обратиться именно к тебе. Во-первых, твоя кандидатура была согласована на совместном заседании руководителей разведслужб стран СНГ, в том числе России и Казахстана. Во-вторых, придется действовать на южном направлении, возможно, в Афганистане или в Пакистане. Мы не знаем ни маршрута террористов, ни их целей. Но аналитики считают, что при любом развитии ситуации, какой бы маршрут они ни избрали, там будут задействованы и представители местного населения, и наемники. Значит, нужен человек, сочетающий в себе западный рационализм и восточный иррационализм. Ты знаешь другого такого специалиста, кроме себя? Я уже не говорю, что для начала хорошо бы изучить некоторые восточные языки и говорить по-русски. А еще быть специалистом такого класса, как ты. Достаточно или продолжать?

– Всегда хочется узнать о себе что-то новое, – пробормотал Дронго. – Может, еще немного похвалите?

– У тебя есть возможность работать там, где не могут работать другие, – продолжил Владимир Владимирович. – Мы помним, что именно ты ездил в свое время в осажденный Багдад, был в Афганистане и Сирии. Конечно, ты не единственный, но один из самых лучших. В Афганистане сейчас американцы. У них там неплохая агентурная сеть. В Пакистане тоже работают ЦРУ и британская разведка. И все тебя знают. В данном случае не нужно ничего объяснять. Они готовы помогать тебе, понимая, что мы выполняем общее дело. Ты один из самых известных аналитиков в мире. И чтобы ты не очень обольщался, должен тебе сообщить, что, кроме тебя, этим делом будет заниматься очень много людей в разных точках земного шара. Мы уже подключили к нему всех возможных специалистов. И сообщили американцам о нашем возможном выборе.

– Все?

– Нет, не все…

– И… – Дронго повернул голову и посмотрел в глаза своему собеседнику.

Тот выдержал его взгляд.

– Что «и»?

Если бы Владимир Владимирович не усмехнулся, Дронго не стал бы продолжать эту тему. Но тот усмехнулся, и поэтому Дронго улыбнулся в ответ.

– Вы не договорили, – сказал Дронго, – тут должен быть еще один фактор.

– Должен, – согласился приехавший из Москвы гость. – Есть еще одно обстоятельство. Мы считаем, что захват был проведен достаточно профессионально. Спланирован и осуществлен таким образом, что понятно – в операции принимал участие очень подготовленный специалист.

– И вы его нашли?

– Мы подозреваем, что в планировании захвата принимал участие специалист по ядерной энергетике. В течение последних двух месяцев мы старались его вычислить. И если это тот человек, которого мы подозреваем, то положение не просто тревожное, оно – катастрофическое. Это один из создателей атомного оружия в Пакистане. Если мы правы, то он сумеет использовать похищенные материалы для создания такой «грязной» бомбы, что она может «испортить атмосферу» многомиллионного города. И мы не уверены, где она сейчас.

– Больше ничего приятного не скажете?

– На этом все. Тебе надо лететь в Казахстан. Прямо сегодня.

– Это я уже понял. – Дронго в очередной раз посмотрел на играющих рядом с ними мальчишек. Они улыбались. Дети были счастливы.

– Фамилию «специалиста» можете мне сказать?

– Ахмед Парвиз, – сообщил Владимир Владимирович. – Между прочим, он стажировался в Кембридже. Говорят, блестящий специалист.

– И потом вернулся в Пакистан?

– Нет. Потом он уехал в Америку. Работал три года в Спрингфилдском университете. Но в Чикаго у него произошла трагедия. Погибла его жена. Тогда он решил вернуться в Пакистан, где и принял участие в разработке атомного оружия. Затем уехал оттуда…

– Давайте по порядку, – попросил Дронго. – Что у него случилось в Чикаго?

– Несчастье. Мы проверяли через ФБР. Это был обычный грабеж. Его супруга была со своей подругой, когда на них напали двое грабителей. Все могло кончиться гораздо спокойнее, но неожиданно появились офицеры полиции. В перестрелке погибла супруга Ахмеда Парвиза. Возможно, от случайного выстрела. Но он был потрясен этим обстоятельством. Ужасно потрясен. И решил вернуться на родину.

– Вот так формируется образ врага, – прокомментировал Дронго. – Сначала его учат в Кембридже, затем приглашают на работу в США, а потом там убивают его жену… Представляю, как он ненавидит теперь весь западный прогнивший мир. Всю эту цивилизацию. Мотивы ясны. Что дальше? Почему он оставил работу в Пакистане? Там тоже произошло нечто похожее?

– Почти. Его сына едва не арестовали. Семья Парвиза принадлежит к местным шиитам, а там постоянные волнения между шиитами и суннитами.

– Дальше можете не говорить… – Дронго покачал головой. – В этом безумном мире все сошли с ума. Что происходит в Пакистане между суннитами и шиитами, я неплохо знаю. Там уже взрывают мечети друг друга.

– Да, – кивнул Владимир Владимирович, – поэтому мы и позвали тебя.

– Это я тоже понял. Наиболее радикальное крыло в исламе – это суннитские ваххабиты, а им противостоят радикальные шииты, которые просто считают мученичество продолжением нормальной жизни. И самые непримиримые организации в мире – это шиитские ордена мучеников ислама. В Палестине, в Иордании, в Ираке, в Пакистане. И есть только две страны в мире, где эта форма ислама является основной. В Иране и… в Азербайджане.

– Верно.

– И поэтому вы говорили о моем восточном иррационализме?

– И поэтому тоже.

– Почему же вы сразу не спохватились? С тех пор как нашли этих несчастных, прошло два месяца. Так вы сказали. Или больше?

– Немного больше. Сначала никто не мог понять, что именно произошло. Там же недалеко Семипалатинск, думали, это связано с тем самым полигоном, который закрыли еще во время перестройки. Помнишь, какие были протесты? Иногда там бывали подобные случаи. Появлялись больные, получившие повышенную дозу радиации. Трое первых попали в разные больницы, поэтому никто не придал этому значения. Потом еще двое. Кто-то из сотрудников контрразведки решил проверить, где эти люди могли так облучиться. Пока дело дошло до Астаны, пока проверили все факты, пока связались с Москвой, пока мы все перепроверяли… Словом, прошло много времени… С поправкой на обычную восточную неторопливость.

– И спохватились только сейчас.

– Несколько дней назад. Наши аналитики считают, что у нас нет времени. Груз может находиться в Москве. Или в любом другом городе России. Его могли вывезти за это время куда угодно. Наши эксперты гораздо лучше просчитывают логику западных разведслужб, чем возможные действия террористов с Востока. Там все слишком нерационально. Трудно иметь дело с людьми, для которых сама жизнь не является главным приоритетом.

– Вы знаете, что в восточных странах нет такого понятия, как детективная литература? – неожиданно спросил Дронго. – Я об этом часто думаю. Дело в том, что западная цивилизация слишком рациональна. Все просчитано и прагматично. Они рисуют в своих храмах Христа, рядом обязательно где-нибудь присутствует Иуда, предавший Учителя, и Дьявол, соблазняющий людей. Даже в Сикстинской капелле четко видно, где праведники, а где – грешники. От кого Христос отвернулся, к кому – повернул лицо. А в исламе такого просто не может быть. Любые изображения запрещены. Вера существует на подсознательном уровне. Бог есть Бог, и он всегда прав, а Сатана лишь пытается соблазнить человека. И вера должна быть не в конкретных образах, а в душе. Поэтому детектив, излагающий факты против формально невиновного человека, у мусульман почти невозможен. Здесь чувства и вера играют большую роль, чем формальное соблюдение закона. На Востоке человек не может быть оправдан, если он виновен. Даже если расследование происходило с нарушением каких-то формальных процедур. На Западе человек не может быть признан виновным, если во время задержания и допросов формально были нарушены процессуальные нормы. В первом случае речь идет об убежденности вины, во втором – о формальном следовании закону. И я не уверен, что западный судья всегда прав, когда в силу юридических тонкостей должен оправдывать негодяя или насильника. Хотя помню, что любое сомнение должно толковаться в пользу обвиняемого. Но это уже классика западной юриспруденции.

– Чего в тебе больше? – поинтересовался Владимир Владимирович. – Западного рационализма или восточного иррационализма?

– Всего понемногу. Насколько я помню наш утренний разговор, вы говорили, что у меня будет еще и напарник. Как вы знаете, я не люблю работать вместе с кем-то. Это мешает и отвлекает. А если буду думать еще и о том, как обеспечить его безопасность, то у меня просто не останется времени на работу. Кто этот человек?