Фрики Европы, или Экспедиция за вином. Полудорожный роман

Но от пиратских заказов Бозил давно отказался, только живопись, только хардкор.

И вот мы сидим, и Бозил спрашивает:

– Чувак, куда ты сигареты спрятал? Мы полную перестановку в квартире делали, а сигарет не нашли.

– Ну, приграничные жители все владеют некоторыми навыками контрабанды, – отвечаю.

Последние разы, когда бывал у Бозила, я оставлял у него дома сигареты, которые не успел скурить – не везти же домой, в следующий приезд пригодятся. Он не возражал, но просил спрятать, чтоб они с женой случайно их не скурили.

А что там прятать – берёшь два тома Мишеля Уэльбека с полки, суёшь винстон к стене, а книги пихаешь обратно. И получилось так, что книжная полка была единственным в трёхкомнатной квартире куском мебели, который не тронули во время перестановки.

Значит, на этот раз бросить курить не выйдет.

Болтаем. Взрослые – хитрые. Чтоб не думать о никотиновых наших зависимостях, подняли тему «как-вредно-детям-много-сидеть-за-компьютером». Детям ведь нельзя вести вредный образ жизни, по статусу не полагается. Они должны вырасти здоровыми, чтоб в шестнадцать лет, с хорошим запасом прочности начать страдать вредной хернёй и дурацкими зависимостями.

А я жую последний свой дорожный бутерброд и две груши у Бозила на кухне. Не выбрасывать же. Вот не знаю – почему в поезде всё вкуснее?

Вечером я стал одним из участников видеоинсталляции Бозила. Для его будущей выставки. «Актёры» по одному садятся перед камерой и отвечают на три вопроса художника. Фишка в том, что отвечать нужно без слов: мимика, жесты, знаки, гримасы – всё что угодно, но без звуков. Вопросы наперёд неизвестны. Мне попались такие:

– Bandy, ты доволен своей жизнью?

– В чём, по-твоему, счастье?

– Bandy, ты любишь себя?

Я старался отвечать честно. Пожимал плечами на первые два, а на последний кивнул, но показал пальцами кавычки. Бозил был доволен, и мы пошли на пиво в кабак «Kiadо», что переводится как «издательство» или «сдаётся». Он с друзьями там каждый вторник встречается. Прекрасный день для встречи – вторники всегда никакие, ни туда ни сюда. Вторник такой же, как воскресенье, только рабочий день.

Заказал себе fr?ccs – в Венгрии есть древняя традиция пить вино с содовой, хотя мне больше нравится называть ее сифонная вода. Пьют в любых пропорциях – от сто грамм вина+четыреста грамм воды, до четыреста грамм вина+сто грамм содовой. Экономически рестораторам это не сильно выгодно, так как с пол-литровым фрёччем можно и час просидеть. Но против традиции не попрёшь. С таранью пиво тоже медленнее идёт.

На всю стену бара – портрет венгерской актрисы Psota Irеn.

– Послушайте, а она ещё живёт, эта Psota Irеn? – спросил я.

– Да вроде живая…

– Ей же, наверное, лет девяносто уже.

– Где-то так. А что?

Запомнилась мне она в восьмидесятых, когда совсем пацаном смотрел её сольное шоу, монолог по венгерскому ТВ. Она уже тогда была старой. А мои родители при совке выписывали венгерские газеты и журналы. В программе телепередач на неделю писали возрастной ценз. До 14, до 16 и очень редко до 18 лет. Ну и все программы и фильмы с такими циферками я старался посмотреть. Пытался. Что не всегда удавалось, родители следили за этим, они ж росли без телевизора и свято верили, что если тебе 13, то ни в коем случае нельзя смотреть передачи «до 14». Или в пятнадцать лет смотреть «до 16». А я тоже верил, но не свято.

А вот тот монолог Psota Irеn, с цифрой «14», я посмотрел. С самого начала не понимал, что такого может показать старая женщина, чего нельзя увидеть мне, двенадцатилетнему. А она говорила и говорила, венгерский это мой первый язык, знаю его хорошо, но понимал я старушку смутно и всё ждал, что же будет дальше. Неужели она сиськи собирается показать, ведь обычно «до 14» это сиськи, раза три за фильм. Но я не был уверен, что хочу увидеть старые сиськи, и ждал, мало ли чего в телевизоре могут показать. И только под конец я заподозрил причину ценза – материлась тётя красиво. Нечасто, но в точку. Так я впервые узнал, что иногда «детям до» пишут не только из-за сисек.

Между тем всё подходили и подходили друзья Бозила. Появился чувак, который рассказал, как в девяностых поехал на Депеш Мод в Вену и ссал рядом с Мартином Гором в туалете. Не то чтобы я сильно фанат Депеша, но любые задокументированные сцены в WC меня всегда умиляли. Вот только не могу разобраться почему. Фрейдистская собака зарыта или просто детсадовские игры возле унитазов. А может, такие истории просто близки «чисто по-человечески».

Ну то есть как бы мы, люди, понимаем, что перед писсуаром все равны, но, тем не менее, когда рядом ссыт звезда, ты запоминаешь это на всю жизнь. Причем разница между ситуацией с писсуаром и ситуацией, когда звезда ставит тебе на майку автограф, огромна. Хотя принципиальных различий в расстоянии между вашими телами нет.

Вся суть, кажется, в интимности первого процесса и доступности массам второго. Получить автограф может каждый, а вот постоять минутку рядом со звездой в сортире – так везет только единицам. Хотя не знаю, может, надо было слово везет взять в кавычки. Взгляд на это понятие с годами немножко меняется.

Во время перекура мне со смехом рассказали, что у девушки по кличке Сказка маленькое волосатое сердце, на что она обиделась и возразила, что сердце у неё большое и голое, но она одинока и потому смотрит по шесть DVD в неделю. Хотя шесть DVD это совсем не много. Мой друг Марсель однажды двадцать серий одного сериала за сутки посмотрел.

А Бозил рассказал, что у его старшего сына Бориса скоро выпускной и он учится танцевать танго, ведь по этому поводу будет торжественный бал и всё такое. Два стола друзей решили, что в укуренном состоянии танцевать танго – не лучшая идея, и Бозил обещал намекнуть о нашем совете Борису.

В конце, под жареную картошку с кетчупом, завязались разговоры о смысле жизни и эзотерических учениях разных интернетовских и прочих гуру.

Эта тема – астрал, космическое дыхание, чакра, прана и вот это вот всё – всплывает под конец посиделок во всех странах. Ну и какой тогда смысл эмигрировать? – подумал я. – А ещё, хоть я и пьян, мне кажется, начинаю понимать, чем живут молодые западные люди двадцать первого века.

По дороге домой жена Бозила Вики рассказала историю лысого продюсера, который тоже сидел с нами в кафе. Он снял несколько фильмов и много рекламных роликов. Но корпорация, на которую он работал, обанкротилась, и продюсер решил отдохнуть от суеты и побыть, наконец, с семьёй.

Не успел он и трёх раз с детьми на бассейн сходить, как позвонили из филиала американской рекламной конторы и пригласили стать помощником директора. Он не был уверен, что хочет, но очень просили помочь, хотя бы до конца работы над каким-то роликом, который снимали в ЮАР, сроки поджимали, а его знали как опытного рекламщика.

Только он приехал и стал вникать в процесс работы, главный американец филиала получил инсульт и слёг в коме. Врачи сказали, что с этим не живут, чудес не будет, и вопрос только в том, когда родственники дадут разрешение отключить его от аппаратов, без которых директор не проживёт и минуты.

А многомиллионный контракт заключён, процесс пошёл, дэдлайн близко, и на совете решили, что лысый возглавит филиал и закончит съёмки.

И вот он сегодня пришёл в «Kiadо» и рассказал, что уже назначили дату отключения аппаратов, родственники приходят прощаться с больным, но врачи на днях заметили, а потом и убедились, что лежащий в коме дядя, которому, кстати, всего сорок два, слышит звуки, а сегодня вдобавок он пожал руку своей жене, которая плакала у его постели.

Лысому рекламщику лететь в ЮАР, судьба американца в Божьих и медицинских руках, а семью он видит по часу в день.

– Даа, – сказал я. – Реклама это, оказывается, не шутки.

– И не говори, – ответила Вики. – Вот планируешь, работаешь себе каким-то там директором, а тут бац – и кома.

Ну и что Бозил будет со мной делать, если я утром в коме проснусь? – подумал я. – Да ещё в детской комнате, где мне на полу постелили. И как там без меня во Франции виноград соберут?..

Утром был обычный сушняк, что значительно привычнее комы.

Я посмотрел на TEDх лекцию про аяхуаску, сделал четыре бутерброда и подумал о том, что бодун с годами стал скорее душевно-эмоциональным, чем телесным.

Затем перепаковал рюкзак. Огромный оставил у Бозила, а поехал с пятидесятидвухлитровым, который матрёшкой был внутри огромного. Всё это из-за его приемлемых для самолёта размеров – если багаж больше 20 ? 40 ? 50 сантиметров, нужно платить.

Метро. Когда едешь до конечной, спокойнее – не пропустишь, даже если упадёшь в кому.

В большом городе как-то слишком даже сильно бросаются в глаза говняшки современного общества. Мамы с младенцами, продающие левые билеты на метро, люди-бутерброды с адресами ювелирных магазинов и распродажа кроссовок вот тут вот прямо за углом, пристающие с дурацкими рекламными бумажками несчастные, лезущая в мозг реклама никому не нужной хуйни. Неужели наши предки построили эти красивые города для того, чтоб поселить здесь побольше людей и круглосуточно втулять им гадости и обманывать?

И знаете – я всё ещё чётко не понимаю, зачем еду во Францию. Одна надежда – Франция мне подскажет. Там, на месте. Здесь я об этом никогда не догадаюсь.

Зато я знаю, что если у человека некрасивые пальцы, то красота остальных частей тела уже не имеет значения. Некрасивые пальцы портят весь портрет и всю анатомию.

В предстоящем перелёте меня больше всего интересуют стюардессы. Стюардессы, стюардессы и ещё раз стюардессы.

Дело в том, что два года назад я был в Италии. Поездка получилась интересной – Пизанская башня, море, Болонья, древний городок Будрио и в конце Форли.

Но больше итальянских фресок, фонтанов и вкусняшек мне понравилась стюардесса в самолёте Будапешт – Пиза. Обычно я склонен преувеличивать, но тут без лишней скромности скажу, что видел самую красивую женщину в мире. Она шесть раз прошла возле меня, и я каждый раз пристально рассматривал её – показалось или нет. Нет.

То есть она была идеальнее всех, кого видел даже в журналах и интернете. Правда, ноги стюардессы, имею в виду ступни, рассмотреть я не смог, не решился попросить её снять туфли. Хотя если б мы упали всем самолётом, она погибла, а я нет – вот, может, тогда б я увидел – идеальные ноги у стюардессы, или у моей жены всё же красивее. Но мы не упали, Бог миловал, и потому я имею возможность ноги жены и дальше считать самыми красивыми в мире. Бог хороший человек.

Когда я рассказал вчера о стюардессе в «Kiadо», Сказка меня спросила: