Вендетта. День первый

– Быстрее! – сказал он шепотом. Прокурор шагнул в темный коридор. Но еще до того, как глаза Всеволода Петровича успели привыкнуть к мраку, на голову ему обрушилось что-то тяжелое, и Лагодин потерял сознание.

Склонившись над лишившимся чувств прокурором, Остоженский (он был в перчатках и в черном тренировочном костюме) обшарил карманы пальто Всеволода Петровича. Оттащив его в туалет, вышел, скрылся в одной из комнат квартиры, вернулся обратно, держа пистолет с глушителем. Вложив оружие в руку прокурора, поднес пистолет к виску Лагодина и без малейшего колебания спустил курок. Раздался приглушенный хлопок... Прокурор был мертв.

Остоженский неторопливо открутил глушитель, положил его в карман штанов и принялся работать над трупом. Это было не первое убийство, совершенное им в тот день – в спальне находилась задушенная им же около получаса назад женщина. Но всем предстояло думать, что ее убийцей является не кто иной, как покойный прокурор Лагодин.

Полковник тщательно разработал операцию по уничтожению. Лагодина. Конечно, можно было, выманив его на окраину города, напасть на прокурора в городском парке и представить все как обыкновенное разбойное нападение. Убийцу никогда бы не нашли, невзирая на все старания. Однако что бы это дало? Ровным счетом ничего. Лагодин бы стал после смерти героем, а Остоженскому требовалось скомпрометировать Всеволода Петровича. Поэтому Всеволоду Петровичу предстояло не просто умереть – он должен был после смерти превратиться в парию, отверженного, изгоя. О нем предпочтут забыть, его имя вымарают из списка прокурорских работников. Скомпрометировав Лагодина, Остоженский скомпрометирует и его расследование, которое никогда не будет доведено до конца.

* * *

Настя получила еще одно, правда, очень короткое, письмо от Максима. Тот сообщал ей, что им, к сожалению, придется расстаться, так как они не подходят друг другу. Послание стало для Насти громом среди ясного неба, и она считала, что жизнь ее окончательно разрушена. Но девушка и не подозревала, что ее теперешнее горе – только начало всех несчастий...

Отец часто возвращался домой поздно ночью, иногда даже под утро, потому что ему требовалось работать с бумагами. Его всегда привозила служебная машина. В тот вечер он снова задержался, и Галина Сергеевна позвонила в прокуратуру, чтобы узнать у мужа, когда примерно ждать его домой. Дежурный ответил ей, что Всеволод Петрович ушел в начале девятого и обратно не возвращался. Шофера он отпустил, сказав, что ему требуется уладить кое-какие частные дела.

Галина Сергеевна взглянула на часы – стрелки показывали четверть первого ночи. Странно, путь от прокуратуры, даже если добираться не на служебной машине, а на общественном транспорте или идти пешком, до их расположенного в самом центре города дома занимает не более пятнадцати-двадцати минут. Но если Сева ушел в начале девятого, то почему он все еще не дома, хотя прошло около четырех часов? И что за «частные дела» могут быть у него?

Дочка заперлась у себя в комнате, и Галина Сергеевна слышала приглушенные рыдания, однако Настя наотрез отказалась разговаривать с матерью. Ну, что поделать, переходный возраст, наверняка у девочки очередная любовная драма.

Галина Сергеевна с толстой монографией, посвященной философам Ренессанса, уселась в кресло, закуталась в плед и принялась ждать мужа. Она дала себе слово, что не заснет, однако так уж получилось, что вскоре женщина начала клевать носом и погрузилась в сон. Разбудила ее резкая трель дверного звонка – Галина Сергеевна подскочила, уронила на пол монографию, едва не споткнулась о массивный том и кинулась к двери, бросив предварительно взгляд на настенные часы – они показывали без десяти пять. Сева вернулся!

Но на пороге стоял не Сева. В команде из нескольких мужчин Галина Сергеевна сразу признала не простых гостей, а людей, работающих в органах. Один из них, ткнув ей в лицо развернутым удостоверением, сказал:

– Гражданка Лагодина, вот постановление прокуратуры о проведении в вашей квартире обыска.

Галина Сергеевна нервно рассмеялась:

– Не понимаю, в чем дело, товарищи! Вы, наверное, ошиблись дверью. Мой муж – прокурор города...

Но ее никто не слушал. Мужчины шагнули в квартиру и тотчас бросились к шкафам и комодам. Кутаясь в плед и близоруко щурясь, Галина Сергеевна пыталась прочитать постановление прокуратуры.

– Это какая-то чудовищная ошибка! Вы должны связаться с моим мужем, – заявила она, – или с его заместителями. И вообще, что вменяется нам в вину?

– Там все написано! – нелюбезным тоном отозвался один из незваных гостей. – Где кабинет вашего покойного мужа?

Галина Сергеевна, вскрикнув, потеряла сознание. Она пришла в себя от того, что кто-то совал ей под нос ватку, пропитанную нашатырем. Над ней склонился профессор-гинеколог, сосед по лестничной клетке, который, как оказалось, выполнял функции понятого.

– Галина Сергеевна, миленькая, с вами все в порядке? – бормотал участливо профессор, но Лагодина, не слушая его, простонала:

– Что с моим мужем? Прошу вас, скажите мне, что с ним? Почему тот субъект сказал, что... что Сева умер...

Появились и медики. Насупленная медицинская сестра подошла к Галине Сергеевне.

– Сейчас мы сделаем вам укольчик, и все будет хорошо.

– Я не хочу никаких укольчиков! – крикнул та. – Скажите, что с моим мужем! И оставьте меня в покое!

– Вам необходимо успокоиться, – заявила медсестра.

Галина Сергеевна возмущенно завопила, и внезапно ее скрутили два дюжих санитара. Медсестра с поразительной ловкостью всадила ей в предплечье иглу и сказала:

– Ну вот, сейчас вы почувствуете себя намного лучше.

Перед глазами Галины Сергеевны все закружилось, лица смешались в фантасмагорическую картину: узкие губы медсестры, седая бородка клинышком соседа-профессора, одинаковые наглые хари тех субъектов, что проводили обыск, и посередине всего этого испуганное лицо Насти, замершей посреди гостиной.

* * *

Галина Сергеевна открыла глаза и подумала, что сон, который ей привиделся, был самым мерзким и глупым из всех, что ей когда-либо доводилось видеть.

Повернув голову, женщина увидела, что находится в больничной палате. Она попыталась привстать, однако не смогла – тело было словно свинцом налито. Дверь палаты распахнулась, появилась вальяжная рыжеволосая полная дама в белом халате.

– Доброе утро, Галина Сергеевна! – сказала она, улыбаясь, отчего стали видны золотые зубы. – Отдых пошел вам на пользу. Сейчас будет питательный завтрак, но сначала вам необходимо восстановить силы при помощи небольшой инъекции. Сестра, прошу!

Появилась медсестра, Галина Сергеевна забилась на кровати.

– Где я? И кто вы такие? Что с моим мужем, что с моей дочерью? Я требую немедленно ответить на мои вопросы!

– Ну конечно, конечно, – закивала ласково врач, наблюдая за тем, как сестра наполняет шприц содержимым ампулы. – Вы находитесь в больнице, однако с вами все в полном порядке, только вот надо немного успокоить нервы...

– Если со мной все в порядке, то почему вы пичкаете меня черт знает чем? – закричала пронзительно Галина Сергеевна. – Где мой муж, что с Севой? Вы не можете удерживать меня здесь силой! Я имею право знать...

– Имеете, имеете, – поддержала ее врач. – Но сначала вам надо успокоиться, а потом мы и поговорим.

И Галина Сергеевна получила еще одну инъекцию, после которой желание задавать вопросы и кричать немедленно исчезло, а хотелось одного: лежать недвижимо на кровати и смотреть в потолок.

О том, что произошло с Всеволодом Петровичем, Галина Сергеевна узнала через два дня. Успокоительное, которым ее пичкали в закрытой клинике для душевнобольных, оказало свое воздействие, и Лагодину навестил полковник Остоженский. Глеб Романович был собран, подтянут и лаконичен. Он не стал ходить вокруг и около.

– Галина Сергеевна, я знаю, что вынести правду далеко не каждому под силу, однако я слишком вас уважаю, чтобы лгать.

Полковник, рассматривая бледную изможденную женщину, подумал о том, что истины Лагодина никогда не узнает. Что бы она сказала, если бы ей стало известно, что убийца ее мужа находится перед ней и приносит свои соболезнования – неискренние, конечно же?

– Картина происшествия однозначна, – заявил Остоженский. – По причине высокого положения вашего супруга к работе был подключен Комитет государственной безопасности, а возглавить комиссию по расследованию гибели моего хорошего друга Всеволода Петровича поручено мне.

Затем Остоженский, для приличия помолчав немного, продолжил:

– Галина Сергеевна, мужайтесь. Ваш супруг покончил с собой. Но до этого он убил свою любовницу.

– Что? – вырвалось у Галины Сергеевны. По щекам женщины побежали слезы. – Вы обманываете меня! У Севы не было никакой любовницы!

Глеб Романович возразил:

– К сожалению, факты вещь упрямая. Как удалось установить следствию, Всеволод Петрович на протяжении последних пяти месяцев имел связь на стороне с гражданкой Грачевой Светланой Николаевной, кассиром универсама № 9. Гражданка Грачева была младше Всеволода Петровича на восемнадцать лет, отличалась вздорным характером и любила заложить за воротник. По всей видимости, в тот вечер произошла ссора, и Всеволод Петрович, наверняка в припадке гнева, задушил Грачеву, а когда осознал, что произошло, предпочел покончить с собой. Мы нашли его в туалете квартиры любовницы.

– Но как же так... – прошептала Галина Сергеевна, всхлипывая. – Глеб Романович, скажите, может быть, произошла ошибка? Может, это сделал кто-то другой? Или та особа убила Севу?

– Ну да, а потом сама себя задушила при помощи шарфа, – откликнулся полковник иронично. – Нет, сначала была убита Грачева, а затем и ваш супруг покончил с собой. В квартире никого больше не было. Медэксперты уверены на сто процентов: именно Всеволод Петрович виноват в произошедшем. Мне очень жаль, дорогая Галина Сергеевна, мне очень жаль...

– Но что же теперь будет? – спросила беспомощно женщина, и Остоженский, потрепав ее по плечу, ответил:

– Я, как лучший друг вашего покойного мужа, не брошу вас и Настю, можете мне поверить. Однако разрешите дать совет – оставаться в Болотовске вам не стоит, лучше всего вернуться в Ленинград. У вас ведь там имеется сестра?