Лисьи броды

– Если мама у меня шлюха, а из Лисьих Бродов она точно не уезжала… – прошептала Настя, понимая, что теперь они ее точно прибьют, – тогда, значит, мой папа – кто-то из здешних. Может, ваш? – Она зажмурилась, ожидая удара.

– Это чо она щас сказала? – оторопел младший.

– Это бесы в ней говорят, – со знанием дела констатировал старший. – Ибо она есть ведьминское отродье. Слышь, ты. Ну-ка, разденься! – он рывком задрал Настин подол. – Мы щас с братом проверять будем, ты ведьма или не ведьма.

– Слуш, Серый, а как мы проверим? – тот, что помладше, озадаченно поскреб бритую голову.

– Ты чо, дурак? – беззлобно ответил Серый. – Если ведьма, на теле будут ведьмины родинки, которыми ее дьявол пометил, а еще, конечно, третий сосок.

– Чо, правда?

– Да вот те крест, – Серый перекрестился двоеперстием и рявкнул на Настю: – Быстро, сука, разделась!

Она как раз стягивала с головы намокшее и липкое от крови платье, когда у фанзы прогремел выстрел; бритоголовые вжались в стену. Следом за выстрелом раздался голос мужчины, сильный, гневный и ясный, как раз такой голос, какой, по Настиным представлениям, будет у папы, когда тот вернется с войны:

– А ну прекратить! Встал! Руки по швам! Имя, фамилия, где живешь?

– Тихон я… Милованов… – беспомощным, тонким голосом отчитался с улицы Тихон. – Там живу. Мой дядя – староста…

– Еще раз кого-то обидишь, я тебя расстреляю. А всю семью твою – в лагерь, вместе со старостой. Это ясно?

– Ясно, – еще тоньше проблеял Тихон.

Послышались тяжелые, уверенные шаги, и в фанзу вошел человек, в которого вчера стреляли у дедушки Бо. Тот человек, чей портрет ее мама носила на шее под крышкой часов. Когда мама спала, Настя иногда брала часы и играла, как будто человек на портрете – ее родной папа. Он ушел на войну, а мама его очень ждет. Он скоро вернется назад в Лисьи Броды и их с мамой от всех защитит.

В том, что теперь именно этот человек спас ее и Прошку, и вышвырнул из фанзы бритоголовых, и помог ей натянуть платье, и взял ее на руки, и понес на руках домой, – во всем этом было что-то не столько чудесное, сколько обыденно правильное. Как будто Небесная Лисица Ху-Сянь наконец-то сделала то, что пора было сделать давно.

Глава 4

Когда стало понятно, что кровь из носа шла от удара, а не оттого, что это уже началось, когда Настя умылась, выпила целебный отвар, переоделась и взахлеб рассказала, что ее побили камнями, а дядя Шутов вмешался и спас, когда Прошка, замирая от ужаса, попросил воды, когда смершевец сообщил, что детей теперь никто в Лисьих Бродах не тронет, так что пусть идут погуляют, а у него к ней будут вопросы, Лиза разом вдруг успокоилась и почувствовала, как отступил страх, потому что не боялась она ни допросов, ни староверов, ни их камней. А боялась только, что сбудется скоро проклятье, потому что Насте уже исполнилось семь.

– Пусть он воду допьет и уходит, – ровным голосом произнесла Лиза, не глядя на Прошку. – Никогда пусть не возвращается. А ты, Настя, иди побудь с дедушкой.

– Я хочу гулять с Прошкой!

– Ты с ним больше никуда не пойдешь. Вон отсюда, а то прокляну твою душу, – она, наконец, взглянула на Прошку.

Тот поставил пустую кружку на кан и молча попятился к выходу.

– Так не честно! Не смей так делать! – заплакала Настя. – Прош, не верь, она тебя специально пугает!

Прошка замер, не зная, что хуже: здесь остаться и погубить свою бессмертную душу – или выбежать вон и стать в Настиных глазах трусом.