Любовница не по карману

9. Зоя

Сны иногда каким-то удивительным образом повторяют, правда, в совершенно искаженном, фантастическом виде сцены из реальной жизни. В моем воображении существует даже некий город, причем один и тот же, нереальный город, несущий в себе элементы тех мест – улочек, подъездов, офисов, квартир, магазинов и даже железнодорожных вокзалов, – где я когда-то бывала. Где-то в центре этого города имеется здание мэрии, я откуда-то это знаю, есть там и магазины, стоят даже странные, подслеповатые кирпичные дома, куда мои сны загоняют меня в поисках острых ощущений. И эти полные настоящего разврата и вседозволенности сны (причем я всегда точно знаю, что мне все это снится, поэтому мне там не стыдно) похожи один на другой. Я вхожу в полутемный подъезд, поднимаюсь по низким ступеням и толкаю любую из дверей: ищу мужчину. Как убийца-маньяк ищет свою жертву (так мне, во всяком случае, кажется), так и я ищу мужчину, которому хочу отдаться или даже заставить его взять меня. Это постыдные сны, и снятся они мне очень редко, и, просыпаясь, я каждый раз спрашиваю себя: откуда вдруг эти сильнейшие желания, словно во мне сидит настоящий зверь?! Самка. В обыденной жизни я другая, спокойная, и единственное, чего мне надо от мужчины, – это внимание и ласка. Вероятно, в каждом человеке спит (крепко спит или просто тихо дремлет) сексуальность, и просыпается она, когда ей заблагорассудится или, логичнее предположить, когда телу необходима физическая любовь.

В отношении Гриши мне долго не хотелось признаваться себе в том, что у нас есть проблемы. В суматохе налаживания новой жизни, в какой-то радостно-праздничной эйфории обрушившегося на мою голову счастья я старалась не обращать внимания на то, как сильное чувство Гриши, его благоговение передо мной и болезненный восторг сказываются на физической стороне наших отношений. Казалось, что он так любит, так желает меня, что при самом, казалось бы, невинном прикосновении ко мне его лихорадит – от счастья ли, от страха ли опозориться передо мной, и в такие минуты мне страшно за него, страшно, что от перенапряжения, от нервов у него сию минуту остановится сердце и мужчина, которого я люблю, перестанет дышать.

Не искушенный в любви, но жаждущий этой любви, он каждый раз так волновался перед близостью, что мне становилось его жаль. Я обнимала его, гладила по голове и говорила на ухо разные милые слова, чтобы поддержать его, успокоить. Шли месяцы, и со временем я научилась таким образом выстраивать наши вечера, чтобы мы засыпали, либо утомленные повседневными делами, либо досматривая какой-нибудь фильм, чтобы наш сон выглядел естественным продолжением долгого дня. В теплые вечера я старалась допоздна гулять с Гришей в расположенном поблизости от нас парке, еще мы часто ходили в театр, в филармонию. Мне казалось тогда, что я, инициируя эти культурные вечера, убиваю сразу двух зайцев. Во-первых, стараюсь увлечь Гришу и утомить его перед сном, во-вторых, мы не мозолим глаза Алику, который, как мне тогда казалось, продолжал тихо ненавидеть меня, а потому страдал. Я предлагала Грише разъехаться с Аликом, купить ему квартиру, ведь он же совсем взрослый, и у него, я знала, уже были девушки, с которыми он встречался. Гриша поговорил с сыном, но Алик наотрез отказался от этого предложения, причем никак не мотивируя свое нежелание жить отдельно. С тихим ужасом я думала о том, что ему доставляет садистское наслаждение следить за нами, за мной, сравнивая, вероятно, меня ежеминутно с покойной матерью. Сколько раз я хотела с ним поговорить по душам, спросить его, что мне делать, чтобы он не страдал и принял брак отца и желание Гриши начать новую жизнь. В сущности, каждый человек имеет право на счастье. Но я так и не решилась на этот откровенный разговор. Когда же я чувствовала, что обстановка накаляется, что Алик смотрит на меня как-то странно, словно готовится нанести удар, собирается сказать что-то резкое, обидеть меня или оскорбить, я тотчас пряталась либо в спальне, куда, как я знала, он никогда не войдет и даже не постучит (в силу своего воспитания, я думаю), или же вообще уходила из дома, гуляла, ходила по магазинам, словом, убивала время до возвращения Григория. Понятное дело, что с Гришей я старалась никогда не говорить о своих переживаниях, связанных с Аликом, я не хотела расстраивать мужа. Думаю, со стороны наша семья выглядела вполне дружной, поскольку скандалов, криков, ссор с выяснениями отношений у нас никогда не случалось. Я была благодарна Грише и его покойной жене за то, что они воспитали такого терпеливого и вежливого мальчика.

Надежда на то, что у нас с Аликом наладятся отношения, у меня появилась неожиданно, и связана она была с большим событием в моей жизни. Гриша на день рождения подарил мне машину! Прекрасную дорогую машину, «Мерседес», – сунул ключи в мою руку и, смущаясь, проговорил, сильно краснея и не зная, куда спрятать руки: вот, мол, Зоенька, это мой подарок тебе, учись ездить, и будешь свободна, как птица. Это было осенью, в октябре, шел дождь, и над городом нависли темно-фиолетовые холодные тучи. В нашем дворе все вокруг было желтым от упавших на землю кленовых листьев. Большая черная мокрая машина смотрела на меня глазами-фарами как живое существо, готовое услужить мне. Я сразу поняла, что мы с ней подружимся, хотя понятия не имела, сумею ли я водить, научусь ли чувствовать ее.