Любовница не по карману

6. Алик

Убийство не входило в мои планы. Больше того, мои планы были разрушены, и весьма основательно. Да и предположить, что после всего случившегося Зоя исчезнет, тоже никто не мог. Тем более мой отец. Для него это было самым настоящим предательством.

А план был очень простой. Я хотел, чтобы мой отец разлюбил Зою и чтобы она осталась одна. И вот тогда бы я предложил ей жить со мной. Поначалу на съемной квартире, а потом мы с отцом разменяли бы нашу большую квартиру, и мы с Зоей поселились бы уже в своей собственной. Я хотел детей от Зои. И это чувство, это желание иметь детей от этой женщины просто пугало меня. Я и сам не ожидал от себя таких сильных чувств.

Если раньше я много времени, в особенности вечера, проводил со своими подружками, вернее, с Таней, своей однокурсницей, то потом все чаще и чаще стал ночевать дома. И поначалу это было для меня настоящей пыткой. Видеть их вдвоем, таких воркующих голубков! Она, в домашнем просторном свитере, в широких мягких штанах и белых носочках, полулежит в объятиях моего отца на диване. Они смотрят телевизор. Он играет ее черными кудрями, гладит ее лицо, подолгу смотрит на нее, словно не будучи в силах поверить, что она принадлежит ему. А она спокойна и счастлива оттого, что у нее теперь есть муж, который любит ее. Этот ее домашний свитер – сплошная провокация! Она в нем словно голая. И ведь он ничего не обтягивает, напротив, он мужской, огромный, вообще не знаю, откуда она его взяла, неужели для себя купила? И он не отцовский… Но это и неважно. Я угадываю под ним ее груди, и меня это заводит. Я схожу с ума! После этого диванного воркования, после просмотра фильмов и футбольных матчей они удаляются в свою спальню, и это счастье для меня, что оттуда никогда не доносится ни единого звука. Словно они сразу же засыпают. Когда мы с Таней ложимся в постель, квартира оглашается довольно-таки характерными звуками. Таня девушка раскованная, ей нравится любиться со мной, она совершенно ничего не стесняется. Зоя же не постанывает, ничего не говорит и уж тем более не кричит, как Таня. Я представляю себе, как она лежит рядом с моим спящим отцом и либо разглядывает голубоватые узоры теней на потолке, либо тоже спит, обделенная мужской любовью. Сколько раз я представлял себе, как открываю дверь их спальни и зову ее к себе. И все это по-настоящему страшно, ведь я люблю своего отца, я очень уважаю его, но ничего не могу поделать со своими чувствами к Зое. И почему только в тот день ее подобрал мой отец, а не я?!

Как-то вечером, когда Зоя приболела и отправилась спать раньше его, мы с отцом долго сидели в кухне, пили коньяк, и он рассказывал мне, как познакомился с Зоей. В подробностях. Так я узнал, что у нее был муж, бивший ее. Мне тогда захотелось встретиться с ним и убить его. Бить ногами до тех пор, пока он не превратится в кровавое месиво, в фарш. Уверен, что и мой отец, услышав ее историю, испытал примерно такое же желание.

Мы с ним тогда крепко выпили. Отец заплакал, сказал, что жалеет Зою, и признался – он переживает из-за того, что я не воспринимаю ее как члена семьи и до сих пор не смирился с тем, что она заняла место моей матери. Я даже в пьяном виде, едва шевеля языком, продолжал разыгрывать перед ним комедию. И остановиться в этом своем идиотском поведении я тоже уже не мог. Я не хотел превращаться в их глазах в пай-мальчика, который принял наконец свою мачеху. Я воспринимал ее совсем иначе, и это должно было оставаться моей тайной.

Иногда в своих фантазиях я пытался соблазнить Зою. Хотя, с чего начать, какие слова подобрать, чтобы не испугать ее, не вызвать в ее душе отвращение к себе, я пока что не знал. Я вспоминал, что больше всего нравится Зое, от чего она приходит в восторг, от чего загораются счастьем ее глаза, что вызывает у нее улыбку, и, к своему легкому разочарованию, признавал, что она, как и все женщины мира, любит подарки. Понятное дело, что подарки для нее носили не столько материальную ценность, сколько являлись знаками внимания со стороны моего отца. Он же, прежде не умевший тратить деньги, которых у него становилось все больше и больше, теперь щедро заваливал подарками свою молодую жену. Меня это ни-сколько не злило, нет, тем более что отец и мне никогда ни в чем не отказывал. Правда, многие его подарки были нелепыми и подчас смешными и бесполезными (какие-то куски полудрагоценных камней, фарфоровая антикварная супница, медные жабы для ванной комнаты, альбомы для фотографий), но дарил он их от души, и Зоя принимала все с благодарностью. Тогда я решил немного повоспитывать моего неискушенного отца и как бы мимоходом сказал ему, что дарю своим девушкам золотые украшения: это красиво, дорого, приятно и полезно, поскольку золото – оно и в Африке золото, не говоря уже о бриллиантах. И еще я намекнул, что, будь у меня побольше денег, я подарил бы любимой девушке автомобиль.

– Послушай, может, и мне подарить Зое машину? – живо отреагировал влюбленный папаша. – Ты поможешь мне выбрать марку? Чтобы ей понравилось?

– Сначала ей надо бы поучиться водить, – посоветовал я ему, в мыслях уже заняв место инструктора рядом с Зоей и обнимая ее за талию. Мы въехали с ней в воображаемый лес, и солнечные блики леопардовыми пятнами раскрасили новенький «Мерседес». Машина заглохла, я повернулся к Зое и впился губами в ее губы…

– Вот ты ее и поучишь? – неуверенно предложил он, и я вдруг понял, что совершенно неожиданно заполучил Зою. И я решил, что она уже моя…

И отец купил Зое новый черный «Мерседес» от Lorinser! Понятное дело, что все это дельце провернул я – нашел нужные слова, убедил отца в том, что машину следует покупать именно в этом салоне, мол, человек, у которого есть деньги, не должен скупиться, поскольку речь идет о безопасности близких ему людей. И все в таком духе. Отец чуть в обморок не упал, когда увидел эту тачку в салоне. Сказал тихо, потея и беспрестанно промокая платком розовый мокрый лоб: «Думаю, Зое понравится…» Уверен, что Зое понравилась бы и подержанная «десятка» и вела бы она себя приблизительно так же, искренне выражая свой восторг, поскольку, как и отец, была не искушена в роскоши. Но и не понимать, как отец старается для нее, не жалеет для нее денег, она тоже не могла. Тем более что машину тотчас оформили на ее имя.

Оформляя в салоне покупку (Зоя прогуливалась на улице, мы могли видеть ее, в черном пальто с развевающимся на ветру красным шарфом), отец на минуту отвлекся, внимательно взглянул на меня и спросил так, как мог это сделать только он, простыми словами, передавая самую суть: «Ты не ревнуешь, Алик? Мы можем купить и тебе такую же или лучше, если ты считаешь, что твоя машина…»

Он не договорил. Я дотронулся до его руки. «У меня хорошая машина, па. И я рад, что ты подаришь этот «мерс» Зое». И он успокоился. Он не был жадным, он любил меня, и я знал, что, если я только скажу ему, чтобы Зои в нашей с ним жизни не было, она исчезнет. Может, она будет существовать в какой-то другой жизни вместе с отцом, но только уже без меня. И это знание придавало мне сил. К тому же разве мог мой отец предполагать, что я восхищаюсь его женщиной, как он сам, что она нравится мне и я и сам не знаю, почему уже не считаю ее чужой.

Как ни странно, но все мои ночные фантазии, связанные с предстоящими уроками вождения, оказались далеки от реальной жизни. Да, теперь мы долгие часы проводили с Зоей вместе, и никто, казалось бы, мне не мешал ухаживать за ней. Мы сидели совсем близко друг к другу, я часто брал ее руку в свою, когда хотел показать, как правильно держать руль, да и вообще в наших общих поездках случалось многое, что позволяло мне касаться ее. Но чем больше я проводил с ней времени, тем лучше понимал, что мое восхищение ею как женщиной, может, и носит собственнический характер, но только это чувство другого свойства – мне, оказывается, было достаточно того, что я имел право находиться рядом с ней, просто как сын ее мужа. Странное это было чувство, когда мы с ней, утомленные долгими часами напряженной езды по трассе, останавливались где-нибудь в придорожном кафе и сидели за столиком, весело болтая и обмениваясь впечатлениями, в то время как другие посетители оглядывались на нас и явно любовались моей спутницей. Не знаю, как объяснить, но мое сексуальное влечение к ней оказалось обманчивым – теперь я видел в ней просто женщину исключительной красоты, которой продолжал восхищаться, не желая физической близости с нею. Думаю, я просто каким-то образом успокоился, когда понял: помимо того, что она – жена моего отца, Зоя еще и очень приятна в общении, что называется, свой человек. Мы как-то сразу сблизились, стали друзьями. И я бы голову оторвал каждому, кто посмел бы взглянуть на нее с похотливыми намерениями. Теперь, когда мы проводили с ней много времени, мой отец мог быть спокоен за нее. Она была в надежных, что называется, руках. Под моим присмотром.

Правда, в редкие минуты мне казалось, что она неискренна. Быть может, это происходило потому, что я в принципе не доверяю женщинам. У меня было много девушек, многие были откровенны со мной и, сами того не желая, рассказали слишком много такого, чего я, молодой человек, не должен был слышать и знать. Предательство, подлость, желание досадить мужчине, отомстить, изменить, просто получить удовольствие, отдавшись первому встречному… Многие поступки женщин мне непонятны, и мой мужской мозг отказывался оправдывать их, тем не менее женщины все равно привлекали меня, мне было с ними интересно, я все еще не терял надежды встретить ту единственную, которую принял бы со всеми ее недостатками, непонятностями, странностями.

Иногда я пытался представить, что способен читать мысли Зои. О чем она думала, когда, крепко держась за руль, мчалась по трассе, устремив взгляд своих красивых глаз к горизонту? Любит ли она моего отца или же просто притворяется? Она молода, восхитительна. Мой отец совсем некрасив. Он старше ее. Зануда. Слишком спокоен и внешне инертен. Это в лаборатории у него горят глаза, и он мечется от компьютера к своим пробиркам или микроскопу, и кажется, что он переполнен внутренней энергией. Интересно, о чем они говорят, когда остаются одни в спальне? Трудно себе представить, что отец рассказывает своей молодой жене о том, как из канализационных вод производят биотопливо. Возможно, он в общих чертах рассказал ей о том, что в нашей стране нет даже соответствующих программ, государство не дает ему ни копейки на его исследования, в то время как, к примеру, фонд Билла Гейтса спонсирует проект по превращению человеческих экскрементов в биодизельное и метановое топливо, что человеческие экскременты являются «концентрированным органическим материалом, обладающим высокой энергетической ценностью»… Но это не любовные разговоры. Зою стошнило бы от таких подробностей… Хотя, с другой стороны, рассказывая об этом, он мог бы открыть ей источник происхождения своих денег. Он влюблен, поэтому, безоговорочно доверяя ей, мог запросто рассказать Зое о том, что его лаборатория на самом деле официально занимается совершенно другими исследованиями: они изучают пурпурные бактерии, работая параллельно с учеными из других стран, а деньги ему платят японцы, тайно покупающие у него методики разработок способов превращения разного вида промышленных и других органических отходов в биотопливо. Словом, я пытался понять, что связывает моего отца и Зою помимо его влюбленности в нее и ее ответного чувства благодарности к нему за то, что он для нее сделал. Я никогда бы не поверил, что Зоя любит моего отца. Это я могу любить его за то, что он – мой отец, за то, что я, зная его всю свою жизнь, считаю его человеком в высшей степени порядочным и добрым. Наконец, я уважаю его как личность и никогда в жизни не упрекну за то, что он нарушает закон. Живи он, скажем, в другой стране, его научная карьера сложилась бы совершенно иным образом. А так… Да, ему приходится продавать результаты своего труда за границу, ну и что? Двое его коллег и одна лаборантка, посвященные в его исследования и кормящиеся из его рук, думаю, тоже уважают его. И ценят. И это счастье, что ему в жизни повезло с этими людьми, он уверен, что его не предадут, не выдадут. Раньше, когда отец впервые рассказал мне об этом, я испугался, что его посадят. Я даже представлял, что стою в очереди к тюремному окошку, чтобы передать ему посылку с едой, настолько мне все это казалось опасным. Но время шло, и у меня в итоге создалось такое впечатление, что все в институте, все эти многочисленные лаборатории, как и лаборатория моего отца, занимаются, помимо своей основной деятельности, чем-то таким, за что платят деньги. Предполагаю даже, что одна из лабораторий постепенно переквалифицировалась в частное экспертное бюро, сотрудничавшее с частными же криминальными структурами.

О том, что у моего отца имеются проблемы с Зоей, я узнал совершенно случайно, когда у меня сломался компьютер и мне пришлось воспользоваться его ноутбуком. Отец с Зоей отправились в театр, я зашел в кабинет отца, взял ноутбук и случайно увидел в предательски открывшейся мне строке «Яндекса» набранную фразу: «Причины импотенции». И многочисленные «окна» с материалами на эту тему. На рабочем столе нашлась и папка с копиями материалов, из которых было ясно: из всего многообразия статей на данную тему моего отца интересовали исключительно психологические проблемы этого заболевания. Там же, в папке, я обнаружил и недописанное отцом письмо к некоему доктору-сексологу, где он подробнейшим образом описывал свои чувства к Зое. Из письма следовало, что он воспринимает ее исключительно как существо высшего порядка. И там же отец писал о своей «преступной и унизительной» связи с лаборанткой. Так, совершенно неожиданно для себя, я узнал всю подноготную интимной жизни моего отца. И волна невыразимой нежности к любимому мною человеку захлестнула меня, смешанная с грустью…

В ту ночь я не спал, все думал, как бы помочь отцу. Я разрабатывал различные схемы действий, направленных на мое вмешательство в ход событий с целью оживления иконы по имени Зоя, чтобы он смог увидеть в ней живую, реальную женщину. И когда под утро я понял, как надо действовать, я сразу успокоился и уснул. А проснувшись, первым делом позвонил своему лучшему другу Федору.

7. Следствие

Игорь Седов, следователь по убийствам, сотрудник следственного управления, обедал в компании своего друга, эксперта-криминалиста Виктора Зашева, в маленьком кафе неподалеку от дома. Кафе было семейным, здесь готовили пироги, бульоны и сладкую выпечку.

– Знаешь, здесь, конечно, и кормят хорошо, и тепло, но в том доме, в Пущине, где я вчера опрашивал свидетелей, мне понравилось больше. И пусть там был бардак, все раскидано, но как-то особенно тепло от пылающего камина, приятно, уютно. Не знаю, Витя, когда мы с тобой заработаем на такой дом…

– Думаю, никогда, – ответил скромный средних лет Зашев, в сером свитерке под горло, откусывая от пирожка. – Попробуй лучше пирожок с мясом.

– Нет, я лучше попробую вирожок с пишней, – вздохнул Седов, вспоминая вкус кофе, который ему приготовила Маша Репина, главная свидетельница по делу о криминальном трупе в пущинском лесу.

– Что-что? – часто заморгал Зашев, подумав, что ему послышалось.

– Но больше всего мне здесь нравятся мельмени с пясом, – с невозмутимым видом, улыбаясь во весь рот, продолжал Седов, – и кильмени с партошкой…

Друзья расхохотались.

– Мы думаем, пишем и говорим как-то по инерции, что ли, – принялся объяснять причину своей игры в перестановку букв в словах Игорь. – У меня пальцы, к примеру, когда я ими постукиваю по клавиатуре компьютера, иногда сами собой, кажется, дописывают за меня слова. По привычке, по инерции… И язык мой тоже иногда такие перлы выдает…

– Это ты про «вирожки с пишней»? Обожаю вишню…

– Ладно. – Седов допил чай и со стуком поставил пустую чашку на стол. – Отдохнули, и хватит. Что у нас там с этим снежным человеком?

– Молодой человек примерно двадцати – двадцати двух лет, труп пролежал в земле приблизительно семь-восемь месяцев. Если бы не та бродячая рыжая сука, разрывшая снег, может, и не нашли бы вовсе. Правильно говорит в этих случаях моя жена: собаки или лисицы – наши верные помощники и друзья. Смерть наступила вследствие огнестрельного ранения – ему выстрелили прямо в висок…

– Выстрелили?

– Или он сам… Трудно сказать, насколько близко стоял стрелявший, надо подождать результатов баллистической экспертизы. Мое же мнение – это либо убийство, либо самоубийство.

– Очень ценная информация! Значит, семь-восемь месяцев тому назад, то есть в апреле – мае прошлого года… Что ж, посмотрим, кто был объявлен в розыск весной. А что говорит твой друг Агеев об одежде? Нашел что-нибудь в карманах?

– Он обследовал каждый сантиметр, у него создалось такое впечатление, будто всю его одежду перед тем, как закопать тело, тщательно осмотрели с целью не оставить ни одной зацепки, которая могла бы указать на личность убитого.

– Все-таки, значит, убитого… Хотя, может, ты где-то и прав. Может, этот парень убил себя сам, но закопать-то самого себя он точно не мог. А это значит: тот, кто его закопал в лесу в марте – апреле этого года, не хотел, чтобы тело нашли. Все это больше смахивает на убийство. Что ж, поехали дальше. Удалось ли установить, сохранились ли на одежде какие-нибудь следы?

– Как ты понимаешь, прошло слишком мало времени, ребята еще работают. Могу только сказать, что пятна крови на одежде соответствуют группе крови убитого. Следов крови посторонних людей не обнаружено. Куртка старая, в карманах имеются остатки очень старой лыжной мази «Луч», возможно, в этой куртке парень ходил на лыжах, а банку с мазью держал в кармане. Шапка – одно название. Как решето. Крупная вязка. Из искусственной пряжи (поэтому-то она и не сгнила), темно-зеленого цвета, с белым узором, в ней проделаны отверстия, прорези, как делают доморощенные бандиты, когда идут на дело.

– Да-да, я хорошо помню эту шапку. В момент обнаружения трупа она была плотно натянута на его голову. А обувь? Белье? Может, нашли что-то интересное?

– Знаешь, ты пригласил меня пообедать, вот и пытай о том, что имеет прямое отношение к тканям трупа, степени разложения, к состоянию внутренних органов… Я – судебный медик, может, ты забыл?

– Да-да, извини… Но не мог же я пригласить сюда всех экспертов… Витя, можно ли найти зацепку, чтобы установить личность убитого?

– В таких случаях, Игорек, мне всегда становится как-то особенно уютно на своем месте, понимаешь? На месте эксперта. Сделал свою узкопрофильную работку – и сиди себе попивай чаек… А вот вам, следователям, не позавидуешь. Обнаружили труп без опознавательных знаков. Ни документов, ни записок, ничего такого, за что можно зацепиться.

– Да уж, ты прав…

– Но кое-что я для тебя припас… – Зашев сыто улыбнулся Игорю и подмигнул. – Вроде парень как парень… Однако… Он – удивительный! Ты когда-нибудь слышал о…

8. Григорий

Как я и предполагал, покупка машины (Алик настоял на том, чтобы мы купили «Мерседес», дорогущий, от Lorinser, он, в отличие от меня, разбирается в подобных вещах) для Зои внесла в нашу жизнь разнообразие, даже, можно сказать, элемент праздника. Зоя целыми днями пропадала где-то за городом, Алик учил ее вождению, возвращалась она взбудораженной, счастливой, с сияющими глазами. Набрасывалась на еду и как-то особенно варварски, не обращая внимания на правила приличия, насыщалась. Нет, она, конечно, не разводила на кухне костер и не поджаривала на углях куски мяса, но все равно от той, прежней Зои, которая старательно и медленно пережевывала каждый кусок и пыталась есть суп беззвучно, что у нее хорошо получалось, ничего не осталось. Новая Зоя мгновенно поглощала все, что она приготовила вчера вечером (зная, что днем у нее не будет ни одной свободной минутки), иногда даже съедала по две порции и, извиняясь, говорила нам, еще продолжавшим сидеть за столом, что у нее нет сил дожидаться чая, и уходила в спальню, бросалась на кровать и мгновенно засыпала. Надо ли говорить, как я бывал счастлив в такие минуты, ведь она уже крепко спала, когда я, закончив свои дела, ложился рядом с ней, а это означало, что мне не придется в очередной раз пытаться доказать ей свою мужскую состоятельность. К тому же я понимал, что своим счастьем обладания машиной и всеми теми радостями, которые она переживала в связи с ее новым увлечением, она все равно была обязана исключительно мне. И еще. Я не мог не нарадоваться, что между Зоей и Аликом вспыхнула дружба! Кто бы знал, что идея Алика купить машину для Зои так переменит всю нашу жизнь и поможет всем нам сблизиться! Если Зоя прежде, в самом начале нашего брака, была скованной, боялась показать свои чувства, казалась зажатой и какой-то затравленной, то спустя какое-то время она раскрылась нам с Аликом совершенно с другой стороны. Оказывается, она прекрасно, заразительно смеялась, до слез, до икоты. Кроме того, проявился и ее материнский инстинкт, и всю свою материнскую нежность и ласку она направила на моего осиротевшего после смерти Нины Алика. Пусть он был уже взрослым парнем, все равно мне было приятно наблюдать за тем, как она заботилась о нем, как старалась угодить ему, помочь, накормить. Знаю, что часть денег, которые я давал ей на ее личные расходы, она тратила на Алика. Покупала ему рубашки, какие-то вещи или же просто давала деньги. А уж если Алик заболевал, лучшей сиделки, чем Зоя, было трудно себе представить. В один из таких периодов, когда у Алика был грипп и Зоя лечила его народными средствами, он подсказал ей, что есть такая штука – Интернет, с помощью которого она может не только узнать, какие существуют антибиотики, но и заказать лекарство в аптеке, и ей принесут его на дом… Я лично слышал, как терпеливо, с какой мягкостью мой обычно нервный и порывистый сын объясняет Зое на пальцах, что такое Интернет и с чем его едят. Мне тогда было даже стыдно, что это именно он, а не я, ее муж, делаю это. Зоя оказалась талантливой ученицей, и вскоре компьютер и Интернет прочно вошли в жизнь моей новой жены.

Понятное дело, что я постоянно сравнивал свою покойную жену Нину с Зоей. Боже, как же они не походили одна на другую, это были совершенно противоположные типы женщин! Нина – холодноватая, консервативная и очень серьезная, для нее внешний порядок вещей является смыслом всей жизни. Зоя же – сгусток волшебной энергии, страстная, живая и жизнерадостная, с пытливым умом, способная сочетать в себе эмоциональность, жажду новых ощущений и некий сумбур в мыслях с опять-таки внешним порядком среди вещей. Объединяло же их то, что обе эти стройные брюнетки были по-своему преданы нам с Аликом, заботились о нас и содержали в полном порядке наш дом и хозяйство.

Поначалу, понимая, какая Зоя увлекающаяся натура, поэтому она не сможет не попасть под влияние компьютерных соблазнов, я предположил, что она не сумеет уделять мне столько времени, сколько бы мне хотелось. И поначалу так все и было. Она живой человек, поэтому в первое время, открыв для себя какую-то невинную «бродилку» с чародеями, воинами и волшебниками, она сутками могла стрелять из лука или арбалета, уничтожая пауков, змей или зомбированных мертвецов, затем, немного остыв или насытившись игрой, она переметнулась в мир шпионов, пистолетов и гоночных автомобилей… Параллельно с этим она продолжала осваивать свою новую машину, изучала вместе с Аликом различные маршруты, запоминала дорожные знаки, училась парковаться, менять колеса…

Однако невозможно было бесконечно делать вид, что ничего не происходит: мы оба страдали из-за моего мужского бессилия. Я – понятное дело, потому что здесь была моя вина, Зоя же – считая, что не вызывает во мне желания. Говорить откровенно с ней на эту тему я не мог. Я бы сгорел от стыда, превратился бы в горстку пепла. Поэтому я решил обратиться к профессионалам, точнее, к одному из них, неулыбчивому бритоголовому пузану в клубном костюме оливкового цвета, – сексопатологу по фамилии Тришкин. Краснея и потея, при этом утопая по уши в глубоком мягком кресле, таком же мягком, как и та значимая часть моего тела, из-за которой я и записался на прием, я рассказал ему, развалившемуся на своем рабочем месте с видом человека, у которого все в порядке, о своей беде и вдруг понял, что совершил ошибку, доверившись ему. Ну не может человек с таким каменным лицом кому-либо помочь! Даже старушке перейти дорогу он не сможет помочь – убьет бабку одним лишь своим мертвым взглядом. Поэтому я, не договорив, встал и почти бегом выскочил из кабинета, моля бога только об одном – не столкнуться в стенах этой известной частной клиники с кем-нибудь из своих знакомых…

События следующего дня неожиданным образом заставили меня взглянуть на мою проблему совершенно другими глазами!

У Кати, моей лаборантки, был день рождения. Она принесла запечатанную фольгой большую тарелку с жареной щукой, салат с крабовыми палочками, вино и торт. Праздновали вечером, и этот праздник совпал с хорошими рабочими результатами, полученными в этот день после обеда. Все были в приподнятом настроении, женщины ходили, сверкая глазами и покачивая бедрами (или мне в тот день это только казалось?), и вообще вся наша лаборатория напоминала мне картинку, с которой кто-то заботливо вытер пыль, отчего все краски заиграли чисто и свежо. Щука была великолепна, я съел несколько кусков, не переставая нахваливать кулинарные способности Кати. Думаю, я сказал не так уж мало хороших слов и в адрес самой Кати, потому что она, начиная с какого-то момента, стала вдруг пунцовой и смотрела на меня такими глазами, как смотрит женщина, которая ждет от мужчины чего-то большего, чем просто комплименты. Да и со мной тоже происходило что-то странное, мое веселье требовало какого-то выхода. Не знаю, как я умыкнул свою лаборантку в подсобку, где уборщицы хранят свои щетки и ведра, и вот там, в темноте, тяжело дыша, с отключенным мозгом и желая исключительно довести начатое до конца, я овладел ею. Хотя для этого действа больше подошло бы какое-нибудь более грубое народное, сочное словцо – уж слишком все было примитивно, по-скотски.

Нет, я не ханжа, я все понимаю, и, как мне думается, у меня нормальные чувства. И прежде у меня никогда не возникало (тем более по отношению к Кате, с которой я работал бок о бок несколько лет) подобного желания. Разве что во сне, когда я бывал самим собой и никому реально не мог причинить зла. Кате же я причинил это зло, мгновенно от этого процесса протрезвев, и окончательно пришел в себя уже в коридоре, когда вышел из подсобки, пошатываясь и не зная, что мне теперь делать и как себя вести. В сущности, окажись на ее месте проворная и коварная деваха из тех, кто промышляет определенным бизнесом, ей ничего не стоило бы пригрозить разрушить всю мою карьеру, да и жизнь – в одночасье. Одно заявление в полицию об изнасиловании – и меня нет. И попробуй докажи, что она весь вечер смотрела на меня призывным взглядом и, по сути, спровоцировала меня, а не наоборот, и в подсобку пошла сама, по своей воле, часто постукивая каблучками по звонкому полу, и это моя рука была захвачена в плен ее горячей ладошкой… Потом, вспоминая подробности этого безумия, я понял, что Катя привела меня в эту подсобку не случайно: она точно знала, куда меня вести, – ведь как иначе объяснить, что она открыла дверь ключом? Откуда у нее этот ключ? Значит, она заранее раздобыла его, припасла, чтобы воспользоваться в нужный момент. Не думаю, что Катя подготовилась заранее, нет, я больше чем уверен, что она часто использовала эту подсобку, конуру эту, для встреч с другими своими любовниками, но, повторяю, все эти мысли посетили меня гораздо позже, когда я, вернувшись домой и приняв душ, лег в постель и обнял свою молодую жену Зою. Обнимая ее и чувствуя себя при этом самым последним подлецом, негодяем, предателем и вообще преступником, я готов был заскулить, уткнувшись лицом в ее затылок, зарывшись в ее шелковистые, пахшие шампунем волосы. Но вместо этого я шептал ей в спину какие-то приятные для ее слуха слова о любви, о нежности. Я любил ее, очень любил и страдал от невозможности сделать с ней все то, что вытворял пару часов назад с Катей.