Смежный сектор

Остановить чужих может только безумие или чудо.

Накануне это не казалась Ван Хеллену очевидным, а сейчас он вдруг понял, что готов отдать все, за призрачный нереальный проблеск надежды…

* * *

Их было десять человек – подростков по тринадцать-четырнадцать лет.

Среди старших детей верховодил Сергей Лукорьев.

– Плюс два градуса. – Мрачно сообщил он, посмотрев на небольшой информационный экран.

Холод начинал пробирать до костей, не смотря на одежду.

К нему подошла Даша, – пятилетняя девочка. На осунувшемся землистом лице влажно поблескивали по-детски красивые, полные наивной надежды глаза.

– Сережа, когда мы будем кушать?

Лукорьев даже не посмотрел в сторону синтезатора пищи. Что толку пялиться на прибор, когда тот не работает.

– Серега перестрелки не слышно. Уже второй час тишина.

Он повернулся, мрачно взглянув на Пашу Казимирова.

Верховодить в детских шалостях и забавах одно, а вот сидеть в постепенно промерзающем отсеке и отвечать на безысходные вопросы, совершенно другое. Откуда ему знать, почему так тихо? Где взять хоть кусочек пищевого концентрата?

Родители ушли, двое суток никто не возвращался с линии передовых укреплений, но раньше оттуда доносились отзвуки боя, а теперь настала эта жуткая тишина.

Даша внезапно села и тихо почти беззвучно заплакала.

Мучительная беспомощность подступила к горлу Сергея.

Он сам был готов разрыдаться, но в такие часы дети взрослеют не по годам.

– Ну-ка не плачь. – Он присел на корточки.

Даша всхлипнула, но не отвернулась, позволив Сергею вытереть застывшие на ее щеках слезы.

– Вот что… – Лукорьев выпрямился, оглядевшись вокруг, будто и в правду томительные часы безысходного ожидания превратили его из подростка в мужчину. – Никто не плачет. Младшие остаются тут. Ну а мы… – Он повернулся к тем, кто постарше, – Мы сейчас пойдем и все узнаем у родителей. Раз наступила тишина, – значит чужих выгнали из сектора. – Не дрогнув, произнес он, хотя в голове билась прямо противоположная мысль. – Даша, ты садись тут – он указал на кресло рядом с синтезатором пищи, – и жди, пока зажгутся зеленые огоньки.

– Хорошо Сережа. – Девочка больше не плакала. – Только ты скажи маме, что мне холодно. Пусть возвращается быстрее, ладно?

– Я скажу.

* * *

Прошло минут тридцать, но чужие не возобновляли атаки.

Доминик не понимал, чем это вызвано. За пол часа он обошел разбитые баррикады, и не смог отыскать никого из живых.

– Я установил первый заряд. – Внезапно раздался в коммуникаторе голос Астафьева. – Тут есть технические переходы, попробую пробраться из тоннеля в тоннель по ним.

– Ты видишь чужих?

– Подожди, сейчас попробую взглянуть вниз.

Некоторое время связь молчала, потом вновь раздался голос Николая:

– Они толпятся подле шлюзов. Такое ощущение, что ждут кого-то.

– Ты поглядывай вниз. Если двинуться в мою сторону, хоть предупреди.

– Ладно.

После короткого разговора вновь наступила зловещая тишина.

Ван Хеллен не стал трогать тела павших. Собрав оружие, он отступил к единственному тоннелю, ведущему к жилым секторам.

Здесь высилась недавно возведенная баррикада, на сооружение которой пошли подручные средства, начиная от обычных столов и заканчивая тяжелыми, вырванными из стен компьютерными терминалами.

Укрепление показалось ему надежным, отдельные элементы укрытия были не просто свалены в кучу, их по возможности подгоняли друг к другу, используя опыт затянувшихся позиционных боев: массивные компьютерные блоки, уложенные друг на друга, образовывали отдельные ячейки с узкими расселинами амбразур.

Заглянув в одну из них, Доминик убедился, что пространство перед баррикадой очищено от обломков, – сектор обстрела расходился широким конусом, охватывая сумеречные зевы тоннелей.

Сколько-то продержусь. – Почти равнодушно подумал он.

Нервная система то же имеет свой предел, за которым вдруг наступает отрешенность.

Минуты текли похожие на бесконечность.

Из этого состояния его вывел ломкий юношеский голос.

– Дяденька, мы пришли узнать что случилось?

Доминик обернулся.

В нескольких метра от него, на выходе из тоннеля, стояла группа подростков.

Сердце Ван Хеллена сжалось. Никогда в жизни он не испытывал такой горькой пронзительной боли.

Нескладные ребята, едва переступившие возрастной порог юности, были вооружены и экипированы. Металлокевларовые бронежилеты кое-как подогнаны по фигурам, но все равно кажутся преувеличенно большими, испуганные глаза сверкают взглядами из-под низко надвинутых шлемов…

Боль.

Она выжигала душу, не оставляя в эти минуты ничего кроме пепла.

Он только что видел их родителей, отбивших последнюю атаку чужих ценой собственных жизней…

Что он должен был сказать, как ответить на немой вопрос испуганных кричащих взглядов?