Курорт на краю Галактики

Я с некоторым страхом заметила, что мужики (а, вообще, мужики ли это?) как-то постепенно перестали обращать на меня внимание, обнаглели, да и на людей походили уже с очень-очень большой натяжкой. Вот этот, например, похож скорее на вставшего на кончики щупалец кальмара… А тот – на здоровенного паука… А вот эта парочка – вообще ни на что не похожа… Да и парочка ли это? Сбоку посмотреть, так вроде бы как и трое их… Или больше?

Куда же идти?

– Э-э… товарищ… – попыталась я обратиться к одному из прохожих, хоть и напоминающему чешуйчатого Винни-Пуха на длинных голенастых многосуставчатых ногах, но, почему-то, внушавшему большее доверие, чем вон тот, темно-розовый, скользкий и похожий на… на темно-розовый скользкий огурец. Без пупырышков, правда…

«Винни-Пух» остановился, окинул меня с высоты своего трехметрового роста заинтересованным взглядом четырех блестящих глаз, фасетчатых, как у мухи, и прощебетал что-то длинное и явно дружелюбное, протягивая ко мне когтистую лапу.

– Н-нет, простите… – попятилась я, вдруг услыхав в длинной и невразумительной, с красивыми переливами, речи незнакомца что-то неуловимо кавказское. – Я как-нибудь сама…

Пожав узенькими плечами, существо зашагало дальше, а я показав язык заинтересованно пялившемуся на меня «огурцу» (вы не поверите, где у него располагались глаза, вернее всего один глаз!), смело зашагала куда-то вперед в общем потоке, не совсем представляя себе конечного пункта своего маршрута.

«В конце концов, – успокаивала я себя, лишь временами ненадолго обмирая, когда на глаза попадалось что-нибудь, пардон, кто-нибудь, чересчур уж экзотического, отталкивающего или устрашающего вида, – все они такие же туристы, как и я. Ну, может быть, кто-нибудь из них – обслуга… Я тоже, должно быть, кажусь кому-нибудь – хотя бы вон той, похожей на охапку разноцветных металлических колец, нанизанных на что-то типа коралловой ветви, твари – чем-то странным или просто-напросто уродливым…»

Вы, наверняка, поймете мою радость, когда впереди, за плечами (или, возможно, бедрами или другими частями тела) нескольких уродцев, замаячило вдруг что-то до боли знакомое.

Высокая стройная блондинка в чем-то перламутрово-сером с золотом (с периливчиком таким, а по подолу – золотистая каемочка такая, прикольная… понимаете?) уверенно шагала куда-то в общем потоке. При этом она царственно не обращала никакого внимания на сновавшие повсюду существа, больше напоминавшие персонажей шизофренических картин Босха,[11 - Иероним Босх (Bosch, Hieronymus) (1450–1516) – фламандский живописец, прославившийся своими картинами религиозно-философского содержания, насыщенными всякого рода фантастическими персонажами и аллегорическими фигурами.] словно вышла погулять погожим летним вечерком на набережную Москвы-реки, запруженную праздными горожанами.

– Постойте! – отчаянно, словно заблудившаяся в ГУМе пятилетняя девочка, воскликнула я, расталкивая окружающих, и, не обращая никакого внимания на толчки и щипки с их стороны, кинулась за ускользающим золотым отблеском. – Подождите меня!

Однако, незнакомка, не оборачиваясь, уже скрылась за услужливо распахнувшейся перед ней высокой стеклянной дверью под переливающимися всеми цветами радуги маловразумительными иероглифами неоновой вывески.

Проскользнув мимо рук тщетно пытавшегося меня задержать приземистого адагрухца непонятной в сумеречном освещении раскраски, но в белом смокинге и с щегольской бабочкой под брыластой ряшкой, я влетела в пахнущую остро и непонятно полутьму зала и остановилась хлопая глазами, оказавшимися не в состоянии быстро привыкнуть к ней после ярко освещенного коридора.

Лучше бы они вообще не привыкали…

Постепенно вокруг меня, словно изображение на порядком засвеченной древней фотопластинке, проступили столики, освещенные чуть колышащимися язычками свечей, и завтракающие за ними туристы.

Но КАКИЕ туристы, а, главное, КАК и ЧЕМ завтракающие…

Здесь ели, пили, хохотали и переговаривались туристы. Обычные туристы. Такие же как я. Но СОВСЕМ не антропоморфные…

Несколько секунд я тупо вглядывалась в гору копошащихся щупалец, с чмоканьем и хрустом сновавших внутри какого-то блюда, больше всего напоминавшего заливного поросенка (да какого там поросенка: настоящего взрослого кабана!). Желудок при этом колебался в раздумьях: бежать ему через единственно доступный для него выход – мое горло – или все-таки подождать малость. В голове крутилась цитата из бессмертного «Трудно быть Богом» незабвенных Братьев: «Дон Пифа висел над целиком зажаренным кабаном и работал, как землеройный автомат…»

Я с трудом отвела глаза от этого тошнотворного зрелища и, упершись взглядом в чету огромных насекомых, отдаленно похожих на тараканов, осуждающе глядящих на меня двумя десятками блестящих умненьких глаз, с трудом сглотнула комок, стоявший в горле. Все же нечто более привычное глазу. Хотя, тоже порядком отвратительное.

Один из тараканов (наверняка мужчина!), видимо смутившись, отвел глаза, каждый в свою сторону и вернулся к еде. Склонившись к своей тарелке – огромному полупрозрачному тазику на гнутых металлических ножках – он вдруг с утробным звуком отрыгнул туда что-то мутно-желтое, полупереваренное…

Неоновые иероглифы, перламутрово-золотистое покрывало и розовый пупырчатый огурец, подмигивающий мне единственным кавказским глазом внезапно завертелись у меня перед глазами, сливаясь в какой-то сверкающий вихрь…

* * *

– …посещать незнакомые заведения общественного питания! – нудный голос Лесли все-таки заставил меня всплыть из омута беспамятства на поверхность бытия.

Надо сказать, в большей степени, не голос, конечно, а омерзительный аромат нашатыря, исходящей от ватки, маячившей у меня под носом. Ее удалось разглядеть, приоткрыв один глаз приблизительно на полтора микрона.

– А не пошли бы вы товарищ Джонс… – слабым голосом, но проникновенно, поинтересовалась я у него, снова прикрывая свой оптический рецептор. – Э-э-э… проветриться?

Было мучительно стыдно…

Нет, не за бесцельно прожитые годы. За то, что, словно какая-нибудь гимназистка трехсотлетней давности, грохнулась в позорный обморок при виде мирно питающегося разумного членистоногого. Ну и что с того, что членистоногое – размером с легковой аэрокар? Да хоть с «космолайн»! Неужели взрослому цивилизованному человеку позволительно «сомлеть» при виде мухи, усевшейся на оставленное на столе надкушенное яблоко? Да и осьминогов в аквариумах ты навидалась достаточно! А огурец этот розовый…

Дался же мне этот огурец!

– Лесли, прекратите тыкать в мой глаз своей вонючей ватой! Вы дадите мне, наконец, привести себя в относительный порядок? Да, кстати, решился ли вопрос с этим пушистым…

– Вопрос с «пушистым», увы, не решился, – раздался прямо над моим ухом противный мурлыкающий голосок, неприятно знакомый к тому же. – Даже наоборот…

Я распахнула оба глаза до отпущенных им природой границ и рывком села на постели.

Ватку с нашатырем, до предела отвернувшись при этом и зажимая свободной лапой нос, держал возле моего лица все тот же маркиз мур Маав, будь он лишен «Кискаса» навечно! А Лесли, как раз, находился на почтительном расстоянии – у стола, собирая в медицинский кейс какие-то устрашающего вида приборы и прочие неприятные предметы.

– Поблагодарите лучше господина маркиза, что, случайно заметив вашу… э-э… оплошность в ресторане, оперативно вызвал помощь, – заявил «полицейский с осуждением глядя на меня, – и вообще, не желаете ли валерьяночки? Для общего успокоения.

Кот так трогательно смотрел на меня, жмуря свои умопомрачительные глазищи, что гневная отповедь как-то сама собой застряла у меня в горле.

– Спасибо…

Неужели эти слова произнесла я?..

5

– Прекратите шум!.. Уважаемые господа! Я прошу вас прекратить выкрики с мест! Кто желает высказаться, может сделать это, записавшись в очередь к микрофону…

Председательствующий в запале сам позабыл о микрофоне и старался перекричать волнующуюся толпу, реально рискуя целостностью собственных голосовых связок. Но его не очень-то слушали…

Растолкав всех (еще бы не растолкать, имея два с половиной метра роста, почти столько же в плечах и еще больше в объеме талии, вернее, живота) к трибуне прорвался мерганский турист и заорал, обильно брызгая слюной, прямо в лицо председателю, отшатнувшемуся и поменявшему от испуга цвет с густо-лилового на бледно-голубой:

– Я буду жаловаться в Галактический Совет на ваш произвол!.. Почему я, почтенный законопослушный гражданин, должен торчать, теряя драгоценное время своего отпуска, заработанного тяжким трудом, на этой консервной банке? Я заплатил немалые деньги за отдых, понимаете вы, ЗА ОТДЫХ!..

Толстяка, бульдожьи брыли которого тряслись от праведного гнева, тут же, не без труда, оттерли совместными усилиями и всеобщий ор продолжился с удвоенной силой.

Я, опустив руки уныло сидела в уголке, подальше от беснующейся толпы, бесцельно разглядывая свой туристический ваучер. Голова трещала после почти бессонной ночи (моя сердечная благодарность беспокойному соседу), себя же было жалко до слез. Плакал мой отпуск горькими слезками, совершенно понятно, как говаривал один допотопный политик…

Все пошло наперекосяк с самого вылета из космопорта «Шереметьево-Орбита».

Сумбурный полет с тремя пересадками, причем на каждой из транзитных станций я теряла что-нибудь совершенно необходимое, вроде антикварного, еще из настоящей бумаги, томика Вадима Шефнера (спертого, как я подозреваю, тем приторным попутчиком, восхищающимся всю дорогу до Дааринна моей начитанностью) или зонтика. Последний, всученный мне в последний момент тетей Тамарой, испарился на Уаоианском терминале, перед посадкой на адагрухский «космолайн». Происшествие перед стыковкой, скандальное знакомство с маркизом Маавом, обморок в негуманоидной харчевне… И вот теперь этот непонятный карантин, грозящий затянуться на весь отпуск, если не больше.

– Мне надоело! – возопил, снова обретя дар речи, слоноподобный мерганец, выкарабкиваясь из угла, куда его затолкали. – Сегодня же я улетаю назад на первом попутном «космолайне», а по прибытию на Мергану подаю судебный иск против вашей компании… Нет! Лучше, против всей планеты! Конечно же, против всей планеты! Вы у меня попляшете!..

– А вот и нет! – злорадно просипел откуда-то из-за моря разнообразнейших спин полузадавленный туристами председатель, уже даже не голубой, а иссиня-бледный, насколько можно судить по конвульсивно подергивающейся конечности, торчащей над головами и продолжавшей судорожно сжимать микрофон с оборванным шнуром. – В связи с карантином отменены все рейсы не только на планету, но и за ее пределы…

Только этого мне и не хватало.

На Лесли, присевшего по соседству со мной не здороваясь и даже не позаботившись переложить на свободный стул чей-то сложенный пополам журнал, было жалко смотреть.

– Чем порадуете, мистер Джонс? – вяло окликнула я его, не очень надеясь на ответ.

«Полицейский» так же вяло пожал плечами и отвернулся. Делать тут было явно нечего…