СССР в осаде

* * *

Итак, в дни определения послевоенного мироустройства, весной 1945 г., американское руководство в своих отношениях с Советским Союзом поставило задачу проконтролировать и изменить советскую политику в наиболее важном для СССР пункте – отношений СССР с его главным европейским соседом – Польшей.

Почему Польша? Почему эта страна стала точкой столкновения Америки с Россией? Американская сторона выбрала в качестве теста крайне неудобный пример. Как справедливо указал еще в Ялте Сталин, «для России Польша – не только вопрос чести, но вопрос безопасности». Для любой великой державы вопрос безопасности был важнее всех прочих. В этом плане Россия Сталина ничем особенным не отличалась – Соединенные Штаты защищали бы свою безопасность с не меньшим упорством.

Однако по воле США СССР должен был «забыть» о том, что предвоенная Польша была исключительно враждебна по отношению к своему восточному соседу, что даже при непосредственной угрозе национальному суверенитету в 1939 г. она отказалась сотрудничать с СССР; забыть, что предвоенная Польша была бастионом антисоветизма, главным звеном созданного Западом «санитарного кордона» вокруг СССР. Должно было случиться так, чтобы СССР забыл о 600 тыс. павших за освобождение Польши советских воинах, о том, что национальное возрождение Польши стало возможным лишь ценой жертв, понесенных Советским Союзом.

Глава Советского правительства И. В. Сталин писал президенту Трумэну: «Вы, видимо, не согласны с тем, что Советский Союз имеет право добиваться того, чтобы в Польше существовало дружественное Советскому Союзу Правительство и что Советское Правительство не может согласиться на существование в Польше враждебного ему Правительства… Попросту говоря, Вы требуете, чтобы я отрешился от интересов безопасности Советского Союза, но я не могу пойти против своей страны».

Есть значительная доля иронии в том, что американское руководство, сделавшее польский вопрос ключевым для определения своих отношений с СССР, выступало за «демократизацию» варшавского правительства. Эта «демократизация» должна была произойти путем передачи всей государственной власти в новой Польше эмигрантскому правительству в Лондоне. Псевдодемократический характер этого лондонского правительства был довольно хорошо известен. Весь мир наблюдал за восстановленной в 1918 году Польшей. Даже невзыскательный американский политик не мог квалифицировать режим Пилсудского иначе, как диктатуру, наложившую запрет на основные политические свободы. Охваченный самомнением, режим панской Польши не признавал факта существования в рамках своего государства миллионов украинцев и белорусов. Антисемитизм довоенной правительственной верхушки панской Польши известен, как известно и то, что эта страна с 1934 года пыталась сблизить свою внешнюю политику с курсом гитлеровского рейха. Возвратить таких политиков и их прямых идейных наследников в Варшаву в 1945 г. значило надругаться над жертвами Второй мировой войны.

Экономические рычаги

Очень важное значение имело мнение Трумэна и Гарримана о том, что Советский Союз уязвим для экономического нажима, что экономические рычаги могут оказаться самыми действенными. Выступая перед руководством госдепартамента, Гарриман красноречиво развивал ту мысль, что «для департамента важно получить контроль над действиями всех агентств и организаций, имеющих дело с Советским Союзом, для того, чтобы в случае необходимости оказать давление». Дебаты концентрировались вокруг послевоенных американских займов и кредитов Америки России, вокруг выплат по ленд-лизу и репараций.

Немедленный ответ русским, утверждал заместитель госсекретаря по экономическим вопросам Уильям Клейтон, будет означать «потерю единственного рычага, способного воздействовать на русских в связи с политическими и экономическими проблемами, которые могут возникнуть между нашими двумя странами». Необходимость в замедлении скорости была подчеркнута в апреле. Из Москвы Гарриман слал телеграмму: «Наш опыт неопровержимо доказал, что не следует складировать всю добрую волю в Москве». Его главный советник – Джордж Кеннан энергично настаивает «не зависеть» от русских заказов. «Русские не поколеблются, если им это будет выгодно, использовать нашу зависимость от их заказов – вместе с их влиянием на организованные рабочие группы, для достижения политических и экономических целей, которые не имеют ничего общего с интересами нашей страны».

Американская сторона приготовила Молотову контрпредложения, обусловленные созданием «благоприятных» политических условий. Но замгоссекретаря США Джозеф Грю, один из самых непримиримых противников компромисса с СССР, полагал, что такое революционное государство, как Россия, принципиально неспособно создать благоприятные политические условия. В мае 1945 г. Грю жестко говорит, что «с величайшим нежеланием рассматривает вопрос о каком либо шаге на пути взаимозависимости с Россией в будущем». В этом было его отличие от Гарримана, который все же верил в силу переговоров, в использование Америкой своих благоприятных позиций, в то, что проблему займа можно было эффективно использовать в широком переговорном процессе. И когда в мае Молотов спросил его, почему американская сторона не отвечает на запрос, сделанный еще в январе, Гарриман ответил: «Мне не представляется необходимым давать какое-либо объяснение советскому правительству». В январе 1945 г., когда немцы крушили американские войска в Арденнах и главная надежда возлагалась на русское контрнаступление, американский посол в Москве просто был неспособен ответить таким образом.

А в Вашингтоне летом 1945 г. замгоссекретаря Грю ответил Стеттиниусу, что вопрос о займе всерьез не рассматривается. Вопрос был отложен в дальний ящик. Недовольство этим выразил даже временно исполняющий обязанности министра финансов Дональд Нельсон, обсуждавший перспективы двусторонних отношений со Сталиным в 1944 г. В конце июля 1945 г. он жалуется президенту Трумэну на политику государственного департамента. Но Грю продолжал оставаться главой сугубо антирусского фронта в госдепартаменте, он настаивал на необходимости нажима на русскую сторону посредством ленд-лиза. Грю полагал, что манипулирование экономической помощью может эффективно повлиять на русских. Словесная жесткость 23 апреля получит адекватное реальное воплощение. Грю наладил эффективную связь с главой Внешней экономической администрации Лео Кроули, чтобы заставить президента Трумэна подписать приказ от 11 мая 1945 г. о прекращении поставок России товаров по лендлизу. Джозеф Грю заявил, что «помощь по ленд-лизу является единственным инструментом нашего правительства в отношениях с Советским Союзом».

Это было жестокое решение. По приказу Кроули и с одобрения Грю даже вышедшие уже в море корабли были возвращены назад. Это вызвало шок не только у советских союзников Америки, но даже у таких проводников американской внешней политики, как государственный секретарь Стеттиниус и посол в Москве Гарриман.

Сталин назвал решение американского правительства «брутальным». Советское правительство отчетливо показало, что оно понимает происходящее, как форму давления. Протест вызвал некоторую коррекцию, товары, которые были уже в пути, было решено довести до цели. И все же это было жестокое и несправедливое решение. Ситуация приобрела такую остроту, что посол Гарриман решил использовать старые методы, к которым он обращался при Рузвельте – минуя государственный департамент обратился 21 июня 1945 г. непосредственно к Гарри Гопкинсу, все еще рассматривавшемуся как специальный советник президента. «Тяжко обеспокоен задержками с поставками русским по ленд-лизу… Сделайте все что можете для незамедлительных действий».

(Среди американских историков до сих пор идет спор по поводу того, что вызвало это фатальное решение Вашингтона. Автор специальной и детальной работы Герман Герринг все же считает, что прекращение поставок Советскому Союзу по ленд-лизу было результатом бюрократической ошибки и внутриамериканского давления. Но более серьезные исследования (прежде всего Д. Йергин) убедительно говорят о том, что главенствующим был геополитический фактор.)

В своих мемуарах Трумэн утверждает, что он не прочитал приказа, отзывающего корабли с товарами по ленд-лизу, а просто подписал текст, составленный Джозефом Грю и Кроули. Но есть свидетельства того, что Кроули сообщил Грю о том, что «он хотел бы быть уверенным в том, что президент отчетливо понимает сложившуюся ситуацию и что он поддержит нас и никого не допустит к этому делу».

* * *

Тогда же, в это роковое лето 1945 г., американская сторона постаралась использовать в качестве фактора давления на СССР вопрос о репарациях. В Москве знали, что даже англичане поддерживают общую сумму в 20 млрд. долл., согласованную в Ялте. Участвующая в союзнических согласованиях американская делегация во главе с Айседором Любином предпочитала отмалчиваться, а в середине апреля 1945 г. покинула переговоры. Оставаясь связующим звеном, посол Гарриман признавая правомочность русских пожеланий, предложил использовать репарации в качестве мощного рычага против «их недостаточного желания выполнить ряд крымских решений». Гарриман предложил инкорпорировать репарации в общий ряд двусторонней политики. Противоречие: одновременно Гарриман советовал Любину «все время демонстрировать русским свое положительное отношение к советскому желанию получить значительные репарации из Германии».

Смерть Рузвельта много переменила в этом вопросе. Сама цифра 20 млрд. перестала использоваться, было решено использовать репарации в качестве инструмента воздействия на СССР. Трумэн усомнился в статистике Любина: «Это самая важная работа в США на настоящий момент. Она определит состояние экономики Европы в целом, и я хотел бы видеть во главе американской делегации авторитетного лидера, который мог бы бросить на весы решений свой престиж». В качестве такового Трумэн избрал чрезвычайно богатого нефтяного магната Эдвина Паули.

Вопрос о репарациях был окончательно пересмотрен в начале мая 1945 г., когда давление в отношениях Америки с Советским Союзом начало нарастать, когда американцы стали бояться хаоса в Центральной Европе, которые (говорили президенту советники) могут привести к «политической революции и коммунистической инфильтрации».

На историческую сцену выплывает один из ярких героев периода после Первой мировой войны – руководитель американской помощи разоренной Европе после 1918 г. Герберт Гувер (политически похороненный Франклином Рузвельтом в 1932–1933 гг.). Прежний президент встречается в середине мая 1945 г. с Трумэном, Стимсоном, Форрестолом. Важное решение: невоенную промышленность Германии и Японии не следует демонтировать, на нее американцам следует опереться.

Гувер пошел еще дальше в уже обозначившейся русской политике новой администрации. Уважаемый политик со значительным политическим весом придал повороту в американской политике новый – и значительный вес. За день до апокалипсического меморандума Джозефа Грю Гувер предупредил военного министра Стимсона, что Сталин «создаст преимущественно коммунистические правительства в Италии, Греции и северо-западной Германии».

Важным поворотным пунктом в истории холодной войны было принятое в эти дни решение о приоритете Западной Европы над Советским Союзом как проблеме американской внешней политики. Это решение имело два аспекта: репарации из Германии будут держаться на минимальном уровне; весь экспорт западных зон оккупации Германии будет использоваться, прежде всего, для оплаты товаров из западных стран – и только остатки пойдут на компенсацию продуктов из восточноевропейских стран. Германия будет интегрирована в западный блок стран, руководимых Америкой, до начала получения Советским Союзом репараций.

Американцы в эти майские дни приходят к заключению, что не учли огромного экономического потенциала Германии. Специальная американская комиссия посетила Германию в конце мая 1945 г. и пришла к заключению, что «способность Германии производить военную продукцию все еще остается преимущественно нетронутой» и что «экстенсивный вывоз заводов и оборудования все еще возможен и желателен». Как оказалось внешний вид разбитой Германии скрывал огромные возможности.

В то же время американское руководство явно преувеличивало степень привязки экономических планов СССР к его (якобы очевидным) политическим целям. А в советском руководстве шел процесс выработки стратегии в отношении Германии – боязнь ее, как и желание восстановить нормальную жизнь в России были главенствующими мотивами. Глава Специального комитета по экономическому разоружению Германии Г.М. Маленков утверждал, что Германия может восстановить свои силы с той же скоростью, с какой она восстановила свои силы после Первой мировой войны. Маленков выступал за превращение Германии в аграрную страну, за ее жесткое разоружение. Против этой концепции выступала группа влиятельных лиц, считавших, что мощная индустриальная Германия нужна для более быстрого выполнения советского пятилетнего плана, для подъема советской промышленности. Вторую группу возглавляли столь влиятельные в это время А.А. Жданов (возглавлявший идеологическую работу ЦК ВКП(б), А.И. Микоян – министр внешней торговли, Н.Н. Вознесенский – глава Госплана; их лозунгом было: «Репарации для выполнения пятилетнего плана». Это было столкновение двух подходов решения двух главных потребностей России – безопасности и восстановления. И это были долговременные подходы, занявшие не только вторую половину 1945 г., но и весь 1946 год.

Чего не было, так это плана превзойти Запад, нанести по нему удар, лишить США их позиций в Европе – все это были надуманные аргументы рьяных противников СССР в американском руководстве.

Сан-Франциско

Лозунг большей твердости в отношениях с Советским Союзом приобретал силу постепенно. Его заслоняли фантастические дипломатические события, такие как конференция по созданию Организации Объединенных Наций, начавшаяся 25 апреля в Сан-Франциско.

Американская делегация отправлялась в Сан-Франциско в наилучшем настроении. Госсекретарь Стеттиниус обозначил только одну проблему: «Советский Союз». Член американской делегации Чарльз Итон прокомментировал эти слова: «И так было всегда». Но не он, а сенатор Ванденберг был наиболее упорным противником найти общие отношения с Россией – он обещал твердость в отстаивании американских интересов в античном стиле – «американскому народу и сенату». Ванденберг оказался самым влиятельным членом американской делегации. И он готов был жестоко сражаться с ялтинскими договоренностями как с договоренностями между великими державами. Ванденберг считал главной ареной прогнозирования линии поведения России Польшу, этот вопрос был для него заглавным. Он «не мог получить большего личного удовлетворения, чем публичного осуждения Ялты и всего, что в ней было договорено в отношении польского вопроса».

Сан-Франциско не был, как это иногда показывают, сплошной бравурой. Ожесточение пряталось за парадными вывесками. Еще недавно называвший Сталина «великим человеком» сэр Александер Кадоган теперь говорил о русских: «Как можно работать с этими животными? И как можно питать надежды в Европе?» Еще «лучше» пишет сенатор Ванденберг в своем дневнике: «Россия может уходить. Конференция может продолжать работу и без России… Россия – это темные облака на всех небесах. Трудно даже разобраться, это Фриско или Мюнхен… Мы должны стоять «у своих орудий»… Здесь нужно прекратить умиротворение красных до того, как станет поздно».

Тон конференции был задан такой, что наблюдатели немедленно забеспокоились, «не слишком ли тверд президент Трумэн». Это чувство отразилось в первых высказываниях нового государственного секретаря – Джеймса Бирнса. 30 апреля 1945 г. он пишет обозревателю Уолтеру Липпману: «Сохранение мира будет зависеть от того, что владеет сердцами народов России, Британии и Соединенных Штатов. Мы не можем сохранить мир, распространяя недоверие к Советам. Мы должны доверять друг другу. И если мы ожидаем от них выполнения обещаний, мы должны скрупулезно соблюдать свои обещания им».

Липман ответил письмом из Сан-Франциско 10 мая 1945 г. выражающим «беспокойство по поводу ведения американской внешней политики… Хотя спор очевидно ведется между Советами и нами, эта линия не лежит в природе вещей, но является результатом неопытности и эмоциональной нестабильности нашей делегации… Такого не должно бы случиться. Такого не случилось бы, если бы президент Рузвельт был бы жив. Происходящее приведет к несчастьям не только по таким проблемам, как польский вопрос, но захватит и Ближний Восток, если мы не восстановим наше чувство национального интереса в фундаментальном вопросе».

* * *

Вовсе не нужно быть апологетом Сталина и его внешней политики, чтобы заметить вполне очевидное: в мае 1945 г. Россия была настолько ослаблена войной, что все ее мечтания были связаны с восстановлением мирной жизни, созданием такого порядка на границах страны, который исключал бы новый cordon sanitaire, изолирующий страну от внешнего мира. Победоносные армии России остановились там, где их застало окончание войны – и где они должны были быть по согласованию (Тегеран, Ялта, Потсдам) с союзниками.

Неправда то, что Советская армия не начала процесс демобилизации. Неправда то, что Москва бравировала и блефовала своими огромными армиями. Неправда то, что русские генералы мечтали о броске к Атлантике, Средиземноморью, Ла-Маншу. И, если цитировать американского историка Д. Холловэя, «окончательный выбор – следовать реалистическому, а не революционному или «либеральному» курсу в международной политике – был сделан Сталиным еще до окончания войны».

Глава II

Потсдамская конференция

Приготовления

Джеймс Бирнс вышел из ирландской общины Южной Каролины. При Рузвельте он, католик, южанин и судья Верховного суда, возглавил Комитет военной мобилизации. Он сопровождал президента Рузвельта в Ялту. После смерти Рузвельта он помогал Трумэну освоиться со своей новой должностью. Трумэн предложил Бирнсу пост государственного секретаря; было решено, что тот примет этот пост после конференции в Сан-Франциско. Бирнс с охотой воспринял миссию мирового примирителя.

3 июля Бирнс был приведен к присяге. Тремя днями позже он отплыл на крейсере «Огаста» в Европу вместе с президентом Трумэном на тройственную встречу со Сталиным и Черчиллем.

Дневник Трумэна переполнен выражениями типа: «Как я ненавижу эту встречу!» Целью встречи в Потсдаме, ввиду особого значения, придаваемого советско американским отношениям, становилась «дуэль» с главой советской делегации. Президент Г. Трумэн тщательно готовился. Прежде всего, он предложил перенести конференцию на июль. Главной причиной этого, как признал впоследствии Г. Трумэн, было ожидание известий из Аламогордо (штат Нью-Мексико), где проводились испытания первой атомной бомбы.

* * *

Напомним, что 21 мая Сталин предложил Черчиллю и Трумэну встретиться в Берлине. Черчилль немедленно согласился: «Я очень хотел бы повидать вас как можно скорее». Черчилль и многие советники Трумэна выступали за более раннее открытие конференции – «пока американская и британская армия не растаяли перед красным потоком с востока».

Черчилль уже начал говорить языком, который пугал окружающих. 28 мая, на официальном банкете в честь покидающих правительство членов кабинета он сказал, что если новая смертельная угроза возникнет, «мы повторим все, что проделали сейчас». 11 июня Черчилль на заседании комитета начальников штабов сделал такую оценку сложившегося положения в Европе: «Русские гораздо дальше продвинулись на запад, чем мы могли ожидать. Они всемогущи в Европе. В любое время, если они так решат, они могут пройти всю оставшуюся Европу и вытолкнуть нас на свой остров. У них превосходство два к одному над нашими силами». Для предотвращения такого развития событий союзникам следует встретиться.

Выбор места встречи пал на удивительным образом нетронутый пригород Берлина Бабельсберг – немецкий Голливуд, центр кинопроизводства. Американцев на этой конференции было в четыре раза больше, чем в Ялте. Одних только поваров и стюардов было одиннадцать человек. Вода, крепкие напитки и вино поступали из Франции ежедневно. Участники конференции жили в 25 реквизированных домах. «Малый Белый дом» обосновали на Кайзерштрассе, 2.

Американская дипломатия заранее была полна решимости не повторять Версальскую конференцию. На этот раз все будет так, как того захочет Вашингтон, и никаких многомесячных интриг. На протяжении июня 1945 г. руководство Соединенных Штатов определенно пришло к заключению, что главные мировые решения будут приняты американской стороной. У американских руководителей еще были некоторые иллюзии относительно роли Организации Объединенных Наций – но это только в том случае, если два наиболее важных союзника – Британия и Россия будут действовать согласно и солидарно. Именно поэтому делегация Соединенных Штатов прибыла в Потсдам со значительной долей уверенности в том, что периодические встречи Совета министров иностранных дел сумеют выстроиться солидарно с американскими пожеланиями.

В полдень 17 июля президент Трумэн встретился со Сталиным. Трумэн сказал, что надеется встретить в Сталине друга. Он привык говорить «да» или «нет», а не путаться между этими понятиями. Сталин расслабился только после этих слов. Он сказал, что «как условлено в Ялте», Советская армия начнет операции на Дальнем Востоке. Дневник Трумэна: «Мне нравится этот человек, и я чувствую себя уверенным, что мы достигнем согласия, удовлетворительного для нас и всего мира». Трумэн нашел его вежливым, добродушным, деловитым. Сталин, по словам Трумэна, сказал, «что хотел бы сотрудничать с Соединенными Штатами в мирное время так, как это было во время военное. Но это может оказаться сложнее. Россию в огромной степени не понимают в Соединенных Штатах, а Трумэна не понимают в России. Я заметил ему, что каждый из нас должен исправить положение в своих странах. Сталин весьма горько сказал: «Мы не можем просто игнорировать результаты этой войны»».

Чарльз Болен, в свою очередь, писал о Сталине: «В Тегеране, в Потсдаме на протяжении десяти дней, когда я видел его с Гопкинсом, Сталин являл собой пример для поведения. Он был спокойным, хорошим слушателем, всегда мягким в своих манерах и в изложении своих мыслей. Не было ни одного признака грубой и брутальной натуры за этой маской».

Открытие конференции

Итак, дворец «Цецилиенгоф», первая пленарная сессия конференции, названной «Терминал». Конференция проходила в построенном в псевдотюдоровском стиле двухэтажном особняке, похожим на большой загородный английский дом. Пятнадцать кресел окружали круглый стол, три из них были несколько выше других – Трумэн, Сталин, Черчилль. Двое последних были в военной форме, Трумэн – в сером фланелевом костюме. Сталин был всегда с папкой, Черчилль курил огромную сигару. Сталин выступил первым и предложил в качестве председателя президента Трумэна. Трумэн поблагодарил.

В Потсдаме перед Белым домом, близким теперь к обладанию атомным оружием, стояли два важных вопроса: будущее поверженной Германии и война против сопротивляющейся Японии. От согласования первого вопроса во многом зависела судьба всей Западной Европы, которую Соединенные Штаты решили сделать зоной своей опеки. От решения второго вопроса зависела диспозиция сил в Азии.