Гнев пустынной кобры

– И все? – Шахин прикусил женщине мочку уха.

– А-а-а-а… За последнюю неделю в горы никто не ушел. Напротив, многие поверили обещаниям и спустились в долину.

– Значит, атаки не будет, я правильно тебя понимаю?

– Да, ты можешь смело идти сам вместе со своими солдатами, а не отсиживаться в лагере.

– Хорошая весть. А какова причина?

– У них нет оружия. – Аелла высвободилась из челюстей Шахина и села в позе наездницы у него на коленях. – Но хочу тебя предостеречь, мой шах. Мне очень не понравился этот Челик. Что-то есть в его взгляде неприятное.

– Что тебя настораживает? – Шахин просунул между губ девушки ломтик десерта.

– Пока не могу сказать. Я только об одном прошу тебя, милый Карадюмак, никакой резни. Я изначально пошла на это, потому что не хочу крови. Все, кто может, отдадут деньги, возьми больше, если тебе необходимо, но не убивай, молю тебя. Это мой народ.

– Я ничего тебе не обещал, женщина. Кроме своей страсти. В моей груди сидит боль после твоей той измены. И я не могу ее никак вырвать. Понимаешь? Лично буду сдирать с него кожу, но медленно и, пока он будет еще живой, сварю в кипятке его половые органы. Я не знаю еще способов избавления от этой сосущей боли, кроме изощренной мести. Если бы я мог, то подверг бы тебя такой чудовищной казни, что содрогнулось бы вечное синее небо. Но я не могу. Я слишком зависим от тебя. И ты этим пользуешься. – Шахин длинно выдохнул.

– Тебе не в чем упрекнуть меня! – Аелла смотрела исподлобья, сдвинув густые брови.

– Ладно. – Подполковник сглотнул. – А сегодня я разделаюсь с Зеноном. А то я не знаю, что его старший сын прячется в горах вместе с такими же, как он. Все. Пошла прочь. – Подполковник оттолкнул девушку и вышел из палатки.

Солдаты, башибузуки и жандармы уже стояли в боевых порядках. Командиры ждали привычного взмаха белого платка.

Шахин еще раз оглянулся на палатку, и узкие губы его сжались в почти невидимую полоску.

* * *

И началось… Ровно в восемь часов утра почти все подразделения подполковника Шахина покинули лагерь и двинулись к ближайшему греческому селу, выстраиваясь, по ходу движения, в огромный полумесяц.

Сам подполковник находился внутри пехотного взвода регулярной армии, прикрытый плотным строем своих солдат, шедших с ружьями наперевес. С правого фланга наступали жандармы, с левого наемники-башибузуки. Воздух пузырился от барабанной дроби и четкой поступи. Пыль клубами отлетала из-под ног наступающих и тут же отбрасывалась ветром в сторону моря.

Греческие старосты вышли навстречу с непокрытыми головами в знак полного повиновения. Горный понтийский ветер, вынырнувший из-за перевалов, дул отрывисто и резко. Пыль, поднятая им, оседала на жидких, седых волосах стариков. От волнения у многих тряслись руки и головы, а глаза были опущены долу.

– Что ты хочешь мне предложить, Зенон? – выкрикнул подполковник, глядя на одного из старост.

– Мы собрали все, что у нас было. Вот. – Грек протянул суму с золотыми лирами.

– Ты предлагаешь мне их пересчитать?

– Мы не собираемся тебя обманывать. Здесь ровно столько, чтобы откупить всех мужчин нашего села от мобилизации. Если они уйдут, некому будет работать на земле, и мы все погибнем, а вы недополучите нашего урожая в свои закрома.

– А как же дезертиры, Зенон? Кто мне за них заплатит? По законам военного времени они должны подвергнуться наказанию! – Шахин выкрикивал из-за плеча одного из своих солдат, то озираясь по сторонам, то глядя в небо.

И вот со стороны Красной реки вначале послышался шум приближающегося мотора, а затем показалась черная точка. Подполковник облегченно вздохнул… Это Челик. Ну наконец-то…

– Из нашего села, обещаю, больше не будет ни одного дезертира, уважаемый Карадюмак-эфенди.

Подполковник сделал вид, что не слышит старосту. Достав из кармана шинели сигару, он по-щегольски чиркнул спичкой о портупею. Вспыхнул огонек, сквозь который Шахин, как загипнотизированный смотрел несколько секунд, как черная точка в небе постепенно превращалась в летательный аппарат.

– Этого мало. Очень мало, – протянул он и сделал знак одному из наемников.

Сжах!.. Сверкнуло лезвие сабли, и голова одного из старейшин с изумленным ртом отделилась от туловища. Алый фонтан ударил вверх и в стороны, обдавая стоящих поблизости. Зенона качнуло, лицо старика сжалось так, что не стало видно глаз.

– Господи! За что?! – Старик рухнул на колени.

– А теперь слушай меня внимательно, Зенон, если хочешь жить сам и сохранить жизнь своего села. – Лицо Шахина расплылось в звериной улыбке. – Слышишь?!

– Да, – хрипло выдохнул Зенон.

– Сейчас ты отправишь одного из этих глубокоуважаемых старцев в свое село собирать недостающие деньги. Принести нужно столько, сколько есть. Все до последней серебряной нити из платья ваших женщин. Потом я устрою обыск, и если мои солдаты найдут хоть одну-единственную серебряную песчинку, то казню все село. А мы с тобой тем временем займемся очень ответственной процедурой: в присутствии моего нотариуса ты переоформишь на меня все банковские бумаги вашей общины. Я ведь ничего не путаю: акции и закладные бумаги на земли хранятся у тебя? Отвечай, собака!

– Да. – Плечи Зенона вздрагивали от слез.

– Ну вот и прекрасно. Если все пройдет гладко, вы продолжите жить на своей земле, возделывать ее, но процент начнете платить, хах, кому, досточтимый Зенон?

– Я тебя понял, Карадюмак!

– Ты обращаешься ко мне по имени, словно бы мы с тобой старинные друзья-приятели. Ну и что. А меня это забавляет. Ну что ж, приглашай скорее в свой дом дорогих гостей, почтенный Зенон.

Через час с небольшим подполковник Шахин вышел из дома старосты, удовлетворенно поправляя портупею. Это был его день. Светило солнце, и он видел, как над рекой Халис вставал утренний клубничный туман, а над Ирис плыл туман изумрудный. Адъютант гордо держал в руках банковские акции и бумаги нового хозяина земель. На телеге уже громоздились принесенные греками вещи: еще один мешок с золотом, платья с золотыми и серебряными нитями, кольца, серьги и другие украшения. Отливали пронзительным светом сваленные в кучу серебряная посуда и столовые приборы.

– Сержант Бурхан Кучук! – прищелкивая языком, позвал подполковник.

Грузная фигура кавуса с одутловатым лицом мгновенно выплыла из-за телеги с «трофеями».

– Сержант, хватит засматриваться на чужое добро! Все, что принесли эти собаки, то принадлежит мне лично, а вы, – Шахин окинул взглядом своих солдат, – свое возьмете сами. Даю вам времени до вечера. Шайтан всех задери, я привык спать в своей постели, так что поторопитесь.

Но солдаты в нерешительности переминались с ноги на ногу, никто не мог начать первым. И нужен был спусковой крючок.

– Э… господин подполковник, может, вы отдадите более конкретный приказ? – Сержант Кучук с вопросительной жалостью поднял глаза на своего командира.

– Чего тут непонятного? Возьмите себе столько, сколько унесете из их домов. К закату повесьте мне двадцать любых, на ваш вкус греков-мужчин. А собственно, и все.

– А что делать с этим? – Сержант кивнул на Зенона, который в тот момент выходил из своего дома шаткой походкой. Казалось, старик сошел с ума: он что-то бормотал под нос, кусая беззубым ртом рукав ветхой рубахи.

– А, с этим! Про него-то чуть не забыл! – Шахин посмотрел на старосту. – То что сделали римляне с их Богом. Распните его. Да повыше, чтобы издали было видно.

Кучука отшатнуло, и он едва сдержал приступ рвоты. Мужиковатый и неотесанный турок, выкатив глаза из орбит, тупо смотрел себе под ноги. И тут что-то резко звякнуло о камень. Семилетний мальчишка-грек не удержал за пазухой чайную серебряную ложку.

– Ну вы посмотрите на них! – ощерился Шахин. – Я к ним с добром и справедливостью! А они!.. И вы еще не знаете, с чего начать! Запорите его на глазах у матери. Вы видите, – крикнул он солдатам, – они вас обманывают!

…Аллах акбар… Вой из нескольких десятков солдатских глоток разорвал утренний воздух. Сержант Кучук с размаху ударил кулаком Зенона. Упавшего старика тут же схватили за ноги два наемника-башибузука и поволокли по улице. Сержант отыскал глазами пару бревен, схватил их и потащил волоком. У сельской церкви с Зенона сорвали одежду и стали бить хлыстами. Сморщенное тело старика ужом извивалось в январской грязи под хохот и улюлюканье осатаневших турок. А сержант Кучук, закатав по локоть рукава, прибивал поперечные доски к бревнам. Когда Зенон потерял сознание, его подняли, встряхнули несколько раз и, убедившись, что хлыстами с него взять больше нечего, бросили на чудовищный крест.

Ему растянули руки. Сержант взял молоток и прицелился гвоздем в морщинистую ладонь.

– Э… не так, – раздался вдруг поверх гула голос Шахина. – Прибивайте не через ладонь, а через запястье. Там есть нерв, и если его повредить, то большой палец замысловато вогнется внутрь ладони. Будет словно на картине. Не помню, где я ее видел, кажется в Париже, но меня впечатлило. Ага. Вот так правильно. А теперь ноги. Сгибайте в коленях. Вот так. И прибивайте одним гвоздем через пятку. Римляне не тратили много металла на преступников. А теперь мажьте его смолой с медом и обсыпьте куриными перьями.

Наемники кинулись выполнять. Они ловили носившихся кругами обезумевших кур и ощипывали их живыми.