Когда наступит ночь

– Ты знаешь, может, ты и прав, – таким же шепотом откликнулся Александр. – Вот только если бы нас ждали серьезные и злые люди, то смотрели бы через прицел с того склона.

Владимир тяжело вздохнул.

– Это вряд ли. Я бы почувствовал. А вот у тебя, прости уж, в таких делах опыта маловато. Людей и ты бы учуял, а у нас воюют по-другому. Салага ты еще на этой войне. Только без обид, ладно? Дерешься хорошо, но у нас не это главное. Чутье у тебя на зависть многим, а опыта пока нет. Научишься. Хотя я бы не советовал лезть в войну, раз в Братство не вступил. Это не просто обряд для будущих крутых, но раз не прошел, не почувствовал – не поймешь. Я знаю, что у тебя свобода, сам себе командир и все такое, но… Влипнуть можешь по глупости со своей свободой. Ладно, потом все это. Вперед, теперь твоя очередь, – фигурка Сергея скрылась в кустах на дне, махнув вверх-вниз рукой. Чисто, можно спускаться.

Следы ботинок на тропинке перемежались с отпечатками копыт кабанов и оленей. Зверье бегало на водопой уже после дождей – значит, все вроде бы спокойно. Хотя на таких тропинках как раз их и подстерегают… Вспомнилось, что опытные охотники не глядят прямо на намеченную жертву, чтобы зверь не почуял. Впрочем, и охотники разные бывают. Ох, не надо бы сейчас об этом думать, опять холод подбирается. А может, и на пользу: острее почувствуется, куда идти надо.

Именно что острее: стоило начать подъем, как черные иглы ударили в грудь. Не выдержал, согнулся от боли, упал и чуть не скатился в овраг – кусты задержали. Ш-ш-шиповник! Мать-мать-перемать… Не куст, а моток колючей проволоки! Щека в кровь, куртка в колючках, хорошо, что глаза целы. Тут же над головой прошла горячая волна, растеклась по склону. Интересно, что там Владимир заметил?! Или просто перестраховался? Действительно как ценный груз прикрывает. Вон как поскакал вниз – не спеши, все в порядке, дальше иду! А ведь снова прав оказался. Салага и есть – защиту не усилил вовремя. Если бы в бою… Александр вспомнил парня, который в стычке с каким-то кланом изгоев-Древних не смог удержать свой невидимый щит. Говорили, что его можно вылечить, что все пройдет через пару месяцев… Но даже временно превращаться в пускающее слюни и обиженно взревывающее существо не хотелось. Уж лучше пуля.

Однако верной дорогой идем, товарищи. Теперь черный клубок – уже не клубок, а копошащийся комок ледяных игл, похожий на огромного морского ежа – был виден четко, стоило лишь прикрыть на секунду глаза. Почти что пришли. Подождем, пока все соберутся.

За оврагом начался плавный подъем. Шли по дубраве – молодой, не слишком высокой и кряжистой. Посадили для укрепления прибрежных обрывов, наверное. Прошлогодняя листва между деревьями местами была словно перекопана или вспахана – лакомка-кабан добирался до желудей. Расплодились хрюшки, а ведь несколько лет назад почти всех постреляли. Приспособились. Может быть, поэтому рядом никого из них не чувствуется. Надо, надо бояться человека с ружьем. Если ружье есть, многим хочется пострелять. Вот только нам почему-то не хочется. Хорошо бы обойтись без лишних приключений. Хоть с кабанами, хоть с людьми. Того, что впереди, хватит с избытком, не утонуть бы в этой каше, пока расхлебываем. Идти приходится напролом, как через кусты – колючки все время упираются в грудь, в лицо, в живот, кажется, что хруст слышен. Черный комок шевелится все быстрее – тоже боится? Или обеда ждет? Подавится.

Резкий запах горелого почувствовали все. А вроде бы дожди прошли… Как же тут воняло в ту ночь! Гарь какая-то странная – не только дерево и трава, что-то еще. Словно мясо на сковороде. С какими-нибудь специями – едкий запах, даже голова кружится, или она не от запаха? Сейчас подойдем, разберемся, подойдем ближе, ближе… Вот он, «ежик», и веки опускать не надо – через деревья видно, сейчас, сейчас…

– Стой! Стой, говорю! – резкий рывок за плечо, обида, а потом злость – кто это мешает? Лицо Владимира перед глазами странно расплывалось и менялось. Что ему нужно – вот, уже пришли, чего еще? Что-то говорит, кому-то приказывает – почему бы просто не пойти вперед, или испугался, вояка?!

Чего боишься?!

Расплывчатая фигура вскинула руку, с пальцев сорвалась красноватая искра и ужалила в плечо. Да что он, с ума сошел?! Пальцы еле заметно засветились, сейчас ударит сильнее, а кто-то такой же расплывчатый заходит справа, тоже руку поднимает. Детские игры затеяли? Иваныч чуть ли не в первые же дни научил, что в таких случаях делать. Н-нну!..

Вокруг Александра закружился невидимый вихрь, красная вспышка размазалась и брызнула спиралью искр. Тут же фигуры и лица стали четкими, перестала кружиться голова. Стоило расслабиться, как нахлынуло снова. Вот оно что! Придется вихрь так и дальше поддерживать. Плохо только, что из-за него не чувствуется, где именно наша колючая цель, но все равно идти недолго осталось.

– Ты как, в порядке? Не сильно обжег? Что ж ты, сам не мог, твою мать! Я тебе ору: «Закройся!», а ты, как козел за морковкой, прешься!

– Теперь-то не ори, а? Не слышал я тебя. А закрутил бы раньше, не нашел бы, куда идти. Я сейчас почти ничего не чую, только запах, а ты?

Владимир остывал, как раскаленное железо на воздухе – медленно, постепенно теряя красный оттенок на щеках.

– Эту вонь не почуять трудно. Какое дерьмо здесь палили?! Ладно, сейчас дойдем, увидим. За спиной держись. Еще раз забудешь про защиту или не будешь приказы исполнять – в лоб бить буду, без разговоров, раз по-другому не доходит.

Свободный ты или какой, но если тебя в овраге кинуло, надо дальше не лаптем щелкать, а чего другого ждать, понял?! Достался салабон на нашу голову… Как тебе на Юге ноги не повыдергивало? Подставишь остальных – сам займусь!

И возразить нечего, и сил возражать не осталось. За полчаса

– где там, минут за двадцать – дважды так по-глупому влипнуть. Это тебе не «барабашек» из сараев гонять. И не «серых волков» по горам – те хоть не мешают нормально соображать. Вернемся, попрошусь на повторное обучение или на дополнительные тренировки, или что у них бывает. Все. Пришли.

До грозы здесь была не слишком широкая поляна. Теперь проплешина в лесу заметно увеличилась за счет ближайших дубков. Под ботинками поскрипывал пепел, повсюду валялись обугленные сучья. От самих деревьев осталось немного – черные коряги с белеющими трещинами, пни… Чуть подальше стояли просто обожженные деревца. Несколько из них задели чудовищные «искры», но надежда на выздоровление была.

Чудовищный ожог на теле леса. Немой крик боли пробивался даже сквозь защиту – все вокруг было поражено не столько огнем, сколько ужасом. Только кольцо гари мертво молчало – не осталось ни одной травинки, в которой можно было бы почувствовать жизнь. Людям всегда становится не по себе, когда они попадают на подобные пожарища. Древним приходилось гораздо хуже – впервые Александр почувствовал это родство с природой на себе.

До этого подобное ему довелось испытать только однажды…

* * *

…"Вертушки" проскочили между лесистыми холмами и пошли над долиной. Рокочущий вихрь от винтов врывался в открытые иллюминаторы и дверь, резал глаза, мешал всматриваться в проносящиеся мимо ложбины и заросли. Вряд ли кто-то рискнет обстрелять пару, ощетинившуюся стволами, но и идиотов с автоматами бегает по этим горам слишком много.

Собственно, вылет этот был уже не их работой. Вообще их дела в этой республике (а теперь – суверенном государстве) закончились еще несколько месяцев назад, когда несколько президентов договорились избавиться от одного. О том, что десятки тысяч здоровых и вооруженных мужиков вдруг оказываются за несколько границ от дома, почему-то не вспомнили. Приходилось разбираться самим. Не пришло пополнение, никто не хотел умирать за страну, которой уже не было – «деды» разведроты собрались и решили не уезжать по домам, не бросать молодежь, пока всех не выведут с Юга. В ответ на требование новой власти перейти под ее трехцветные знамена над казармами поднялись красные флаги – государство умерло, но армия жила. И сражалась – чуть ли не через ночь бывшим «бородатым», а теперь «полосатым» (переименованным по налепленным где можно и нельзя «триколорным» нашивкам) приходилось доказывать, что оружие и технику со складов отдают только по приказу «сверху», поштучно и под расписку. Вчерашние боевики никак не могли понять, почему же нельзя просто вломиться и взять… и почему брошенные всеми солдаты и офицеры не бросают все и не идут домой.

Но на этот раз их попросили о помощи. Попросили не «полосатые», а командир местного ОМОНа, с которым разведчики прошли не одни «боевые». Просил не как солдат – как людей.

На небольшой городок напали то ли боевики, то ли такая же «суверенная армия», но другой стороны. Местное ополчение частью полегло, частью отступило, не выдержав боя – танки и бронемашины против двух десятков автоматчиков. Отступавшие пробились из окружения – мимо сел с «другими» жителями. В этих местах воюющие стороны жили раньше вперемешку, и линия фронта вполне могла проходить по улице, делившей одно село на «их» и «нашу» части. По словам выживших, из города вышла еще одна колонна беженцев, как раз в сторону этой долины. К «своим» до сих пор не вышел никто.

Вертолет нырнул вниз, заложил вираж. Что-то прокричал омоновец, показывая в дверь, на земле мелькнула разноцветная редкая россыпь. Камни? Командир рванулся к летчикам, машина выровнялась и начала снижаться.

– Приготовились! – пробился через грохот голос капитана. Вертолет коснулся земли колесами. – Пошли!

Разведчики и омоновцы выскакивали, разбегались вокруг вертолета, занимали позиции. Выпрыгнул капитан, махнул одной рукой, другой. Перебежками, прикрывая друг друга, двинулись к склонам долины, к деревьям и кустам. Над головами кружилась вторая «вертушка».

Бежавший впереди знакомый омоновец вдруг споткнулся обо что-то в высокой траве. Черный берет слетел с головы. «Попали», – мелькнула мысль. Александр провел стволом по сторонам – никого, и выстрелов нет. А парень стоял, согнувшись и с ужасом глядя под ноги. Автомат бессильно покачивался на ремне.

Несколько прыжков, присесть, оглядеться, перебежка…

– Юрка, ты что?! Ранили? Ложись!

– Не наступи, не наступи на нее, – голос Юрия был еле слышен сквозь шум вертолетов. Александр посмотрел на то… на ту… Омоновец наклонился и бережно, словно спящую, поднял маленькую девочку, прижал к себе, понес к вертолету. Сначала показалось, что на ней просто коричневая курточка…

Они опоздали на несколько часов. Девочку просто застрелили, автоматной очередью – случайно или по доброте душевной. Со многими другими поступили не столь милосердно. Женщины.

Дети. Подростки. Старики. Несколько мужчин вполне зрелого возраста, на одном из них была милицейская форма с пустой кобурой для «макарова». У другого на поясе висел охотничий патронташ с несколькими гильзами – может быть, вначале по привычке не выкидывал, потом стало не до того. Этих двоих изрешетили сразу. Чуть подальше лежали несколько молодых девушек – на их тела сначала старались не смотреть, потом чувства притупились, отказывались воспринимать увиденное. Отрубленные головы. Вспоротые животы. Кровь на седине.

Глаза, безразлично глядящие мимо опоздавших защитников.

Судя по следам, найденным разведчиками, беженцы уходили пешком, бросая последние вещи – несколько сотен. Оставалось пройти несколько километров до ближайшего «своего» села, когда из леса навстречу их колонне выехали два БТРа. Сначала бегущих расстреливали из автоматов и пулеметов, потом пожалели патроны – стали догонять и давить колесами, оставляя кровавые колеи. Разбегавшимся среди деревьев стреляли вслед, почти в упор для «калашниковых». Уцелевших согнали… может быть, несколько человек увезли с собой. Но вряд ли.

Вечером, в казарме, Александр впервые увидел своего командира пьяным. Почти до бесчувствия. И впервые сам пил водку стаканами, на глазах у офицеров, пил, пока не упал на койку. Кто снял с него заляпанные кровью ботинки и форму, он уже не помнил. Ночью на часть опять напали «полосатые», лезли на склады, и разведроту подняли по тревоге – кроме тех, кто летал в горы.

* * *

Выгоревший круг среди леса болел в душе так же, как та долина. И было еще что-то общее, но что именно – ускользало, не пробивалось через боль.

– Привыкай, – раздался непривычно тихий голос Владимира.

– Такое сейчас бывает все чаще. Когда-то именно этим люди нас выгнали из наших лесов – огнем по живому. Огонь – это больно, но не самое страшное. Бывает и хуже, когда вроде бы и лес стоит, а настоящей жизни в нем… – не договорил, махнул рукой.

– А от чего такая вонь?

– Сюда посмотри, – воин достал нож, разворошил комок слипшихся углей. – Поганки горели, по всей поляне, – острие ножа, словно стальная указка, описало широкую дугу. Действительно, таких комков было множество – больших, поменьше, крохотных… Александр представил себе, как это место должно было выглядеть до пожара. «…Грибы растут – хоть косой коси! И ни одного съедобного при этом, одни поганки…» Теперь будем выяснять, что это значит.

– Вокруг пройдите! Если был кто живой и без крылышек, то следы остались.

Двое двинулись в разные стороны, внимательно вглядываясь в пепел. Александр осторожно пошел к середине поляны, обернулся:

– Володя… Прикрой, если что.

Иногда казалось, что пепел под ботинками шевелится. Нервы. Идешь, словно по минному полю, словно пытаешься вовремя почувствовать тончайшую леску поперек или просевшую на волосок пружинку, отдернуть ногу до того, как ударит и обожжет железом. Невидимый вихрь вокруг колыхался и дергался, что-то пыталось пробраться внутрь, дотянуться до наглого пришельца. Интересно, а если сюда придет обычный человек, без всяких хитростей и умений? Хотя вряд ли придет. Выберет другую тропинку, пойдет в обход и сам не поймет почему. Приятнее или короче покажется. Если же особо любопытный… вот сейчас дойдем и выясним.

В самом центре выгоревшего круга что-то торчало из земли. Сначала Александр принял это за одну из коряг или обгоревший и сломанный стволик молодого деревца. Потом понял свою ошибку. Не хочется смотреть на это другим зрением, ой как не хочется, черная колючая масса теперь не просто рядом – вокруг и под ногами. Только и ждет малейшей слабины. А все равно придется приоткрыться.