Нигде и никогда

– Сударь, – зазвучало слово тихое в чаще дремучей, – давно не был я в этих краях. Много дней провел я в поисках государыни нашей Геньевры, Мелеагантом похищенной, и давно не проезжал этой тропой.

И, встрепенувшись, молвил мессир Ивэйн, отводя взгляд настороженный от густого терновника:

– Да, сударь. Увы, не вас избрал Господь спасителем ее, а Ланселота Озерного.

Как гулко звучат голоса под темным пологом cосен!

Оживились рыцари, и потянулся разговор неторопливый, и незаметна стала тишина угрюмая, и все ближе источник под соснами и замок Лодины златовласой.

Улыбка теплая легла на уста мессира Говена отважного, и спросил он, гриву конскую поглаживая:

– Как поживает Люнетта моя милая, помнит ли меня или другой сердцем ее завладел?

– Ждет вас Люнетта ваша темноволосая, верна она слову данному. Дружна она с госпожой, и светло в замке от дружбы этой.

Не иссякает разговор, течет, как струя неспешная из-под камня тяжелого. И хоть одиночество и не помеха рыцарю отважному, а все-таки веселей вдвоем на тропе лесной.

Трещат ветви сухие в стороне от тропы, ломится кто-то сквозь чащу дремучую. На мечах лежат руки рыцарей, и к бою готовы мечи, мечи острые и тяжелые. Кто знает – кабан ли то или дикий бык идет по лесу угрюмому, или же великан свирепый спешит к тропе лесной, топот конский услышав.

Все темнее в лесу Броселиандском, все тревожнее, и невольно копье ищут руки сильные, и быстрее бьются сердца отважные, и зорче в чащу лесную вглядываются рыцари. Не из трусливых мессир Говен, не раз сражался он в битвах страшных, не раз насмерть бился с великанами чудовищными, не раз чары снимал с замков заклятых, но крепко сжал копье рыцарь храбрый и быстрее коня пустил по тропе лесной.

Тихо в лесу, как перед бурей ужасной.

– Сударь, как там лев ваш, спасенный вами от змея огнедышащего? – молвил негромко мессир Говен.

– Надежно замок охраняет лев мой храбрый. Спокоен я в дальних краях, ибо даст он достойный отпор всякому, кто к замку приблизится и станет водой поливать камень у источника, чтобы бурю вызвать свирепую.

Сгущается темнота угрюмая, застыли деревья в безмолвии, и молчанию склепа подобно это безмолвие. Давит тишина недобрая, и умолкли два рыцаря на тропе узкой, что ведет сквозь лес Броселиандский. Не решаются рыцари храбрые опять тишину нарушить, беду накликать звуками голоса. Глядит мессир Ивэйн на мессира Говена взглядом пристальным, словно хочет сказать ему что-то, но молчит, лишь сжимает крепче бока конские ногами сильными. Прислушивается к чему-то чутко мессир Ивэйн, ждет чего-то…

Ох, не к добру тишина зловещая! И птица не крикнет, и зверь не промчится с треском в чаще лесной, и солнца не видно за деревьями молчаливыми. И хочется вскачь пустить коней, да жутко вспугнуть тишину заклятую.

И – прорвалась тишина! Деревья дрогнули, колыхнулся воздух застывший – и донесся издали рокот нарастающий. Ближе, ближе… Пронесся рокот, гул загадочный за деревьями и стих вдали, словно в глубину речную ушел. Словно прорычал грозно великан ужасный и смолк, затаился, добычу выслеживая.

И молвил встревоженно мессир Говен, сын Лота Оркнейского:

– Сударь, что это?

Вздохнул мессир Ивэйн, сын Уриена, наклонил голову, ответил негромко:

– Вперед, сударь! Только не трогайте меч, копье оставьте в покое, ибо не помогут они.

Как орел могучий взвился в седле мессир Говен, быстро поднял вверх меч тяжелый.

– Опасность, сударь? Страшны ли нам сатанаилы мерзкие, дьяволом порожденные, страшны ли великаны ужасные? С нами Господь наш! Кто может победить нас, двух рыцарей могучих? В бой, сударь!

И вздохнул опять мессир Ивэйн, еще ниже голову наклонил сын Уриена.

– Все напрасно, сударь. Не рождала еще земля чудищ подобных. Не слыхивал я о таких ни в замках многочисленных, ни от паломников, что в землях святых бывали и знают многое. Встретил, сударь, я чудище невиданное, охотясь на оленей в лесу этом, на этой тропе, когда странствовали вы в поисках государыни. Появилась вдруг за деревьями дорога твердая, широкая, очам на удивление, и мчалось по ней чудище круглоглазое, мчалось, как ураган и ревело свирепо, и кричало пронзительно…

– Дальше, сударь!

– Бросился я на сатанаила ужасного, как и подобает рыцарю храброму, но умчалась нечисть некрещеная и пропала бесследно. Не догнать ее коням нашим. И молчал я о том, не желая попасть на язык Кею насмешливому, посмешищем стать при дворе Артуровом.

И воскликнул мессир Говен, славный сын Лота Оркнейского:

– В бой, сударь! Страшней ли нехристь эта Мабонагрена и Арпина Нагорного!

Опустил забрало рыцарь храбрый и без раздумий и колебаний бросился вперед по тропинке узкой, вонзив шпоры в бока конские. И снова донесся издали рокот нарастающий. И рванулся вперед без раздумий и колебаний мессир Ивэйн, храбрый сын короля Уриена.

С треском кустарник пронзил мессир Говен и вылетел на дорогу широкую, невиданную, шире улиц Камелота славного. И мчался по дороге той диковинной сатанаил мерзкий, тварь злобная, некрещеная, мчался бешено, ревел устрашающе. Дрогнул мессир Говен на мгновение, осадил коня захрапевшего, испуганного, но тут же твердой стала рука его и приготовил он к бою копье свое славное.

Завизжало пронзительно ада исчадие, тьмы ночной порождение, увидав копье рыцарское, побоялось в бой вступить с храбрым рыцарем чудище злобное. Обогнула тварь мерзкая мессира Говена, славного сына Лота Оркнейского, умчалась за поворот по дороге широкой, невиданной.

И воскликнул, копьем потрясая, пораженный мессир Говен:

– Много видел я карликов злобных, змеев огненных, нехристей страшных, уродливых, но впервые зрят глаза мои чудище подобное! В Откровении Иоанновом место ему, ада исчадию! В погоню, сударь!

Как вихрь устремились за поворот рыцари храбрые, обнажив мечи, что не раз врагов страшных, могучих в битвах разили кровопролитных. Устремились вперед рыцари храбрые, пригнулись к гривам коней, к бою готовясь. Но взвились на дыбы кони верные, ржанием звонким огласили жуткий лес, и дороги не было рыцарям – встали впереди деревья угрюмые, встали плотной стеной, и исчезла дорога диковинная, невиданная, поросла кустарником диким, затянулась мхом и шиповником. Обернулись рыцари и перекрестились истово, отводя заклятие зловещее. В глубине леса были они, леса дикого Броселиандского, и вилась в лесу лишь тропа узкая, что тянулась из Камелота славного в лесную глушь, в замок Лодины златовласой.

И вернулись на тропу эту рыцари храбрые, и молились Господу, лица подняв к небу угрюмому, и тихо было в лесу, в лесу диком, лесу Броселианд.

И промолвил мессир Говен, сжимая копье:

– Уклонился от боя сатанаил мерзкий, ада исчадие! И не встать на пути – собьет и умчится, нехристь поганая!

– Не попасть бы нам, сударь, на язык Кею насмешливому.

– Да, сударь, молчать надо, как зачарованным. Но мы еще встретим это ада исчадие! Не уйдет тварь мерзкая!

Потряс мессир Говен копьем тяжелым, кивнул согласно мессир Ивэйн, и продолжили путь рыцари Артуровы.

И добрались рыцари храбрые в сумерках наступающих до источника с ледяной водой. Миновали рыцари часовенку старинную и свернули к замку недалекому, замку Лодины златовласой, вдовы Эскладоса Рыжего, что побежден был Рыцарем со львом в честном бою.

Молчали дорогой рыцари, погруженные в думы свои, лишь один раз молвил тихо мессир Говен:

– Проще намного с замков снимать заклятие.

И мессир Ивэйн наклонил голову, соглашаясь с сыном храбрым Лота Оркнейского.

* * *

– Что за дьявольщина! Опять этот тип прется, как баран! Чтоб ему сквозь землю провалиться, мерзавцу!

– Однако реакция у тебя, приятель! Как это ты успел вывернуть руль? И давно здесь съемки?

– Какие съемки! Пару недель назад такой же выскочил, и с копьем наперевес прямо на меня. Я сигналю, а он прет себе, хоть бы хны! Ну, я по тормозам, руль влево – и ходу! Потом думаю: «Дай-ка вернусь!» Сам понимаешь, любопытство – никуда не денешься. Развернулся и назад, а жутковато почему-то. Вышел – лес как лес, и следов конских нет, а того типа и подавно! Что за чертовщина? А вообще – место странное. Иногда шпаришь за сотню, видимость отличная – и вдруг ка-ак громыхнет, и пошло: молнии, ветрище… Жуть! И сразу стихает, как отрежет. Там дальше какие-то развалины каменные у ручья.

– Ага… Развалины. Как ты гово… Стоп! Ведь это же Броселиандский лес! Ну да… Если облить водой камень… Камень там есть, у ручья?