– Опять пожаловали… – злобно пробормотал он и, отойдя в сторонку от памятника, принялся ждать гостей.
«Икарус» подкатил к памятнику, остановился. Из него высыпала толпа интуристов во главе с гидом-переводчицей, молоденькой взлохмаченной девушкой в короткой курточке. Переводчица мигом собрала туристов возле памятника и бойко затараторила что-то по-немецки. Туристы почтительно внимали, озираясь на окрестности деревенской жизни.
Старик приставил ладонь к уху и слушал, медленно наливаясь яростью.
– По-русски говорить! – вдруг прохрипел он, пристукнув палкой по земле.
Туристы с удивлением воззрились на старика.
– Я… не понимаю… – растерялась переводчица. – Это немецкие туристы. Почему по-русски?
– Я знать должен! Я здесь командую! Перевести все, что говорила! – потребовал старик, вновь втыкая палку в землю.
– Я говорила… Про профессора Преображенского… Что, несмотря на многочисленные приглашения из-зa рубежа, он остался на родине. Правительство построило ему этот институт…
– Так бы его и пустили, контру… – пробормотал старик.
– Что вы сказали? – спросила переводчица, но ее перебила туристка, задавшая какой-то вопрос.
– Она спрашивает, почему для института было выбрано место вдали от города? – спросила переводчица.
– Собак здесь много. Бродячих, – смягчившись, объяснил старик. – Он собак резал. Слышали, небось, – «как собак нерезанных»?.. Из Дурынышей пошло.
Переводчица перевела на немецкий. Старик напря-женно вслушивался, не отрывая ладони от уха. Последовали дальнейшие вопросы, на которые старик, почувствовав важность своего положения, отвечал коротко и веско.
– Что здесь сейчас?
– Больница. Раньше собак резали, теперь людей мучают.
– Правда ли, что у профессора Преображенского были проблемы с советской властью?
– Контра он был, это факт, – кивнул старик.
– Мы слышали, что в этом институте проводились секретные опыты по очеловечиванию животных, в частности, собак… – сказал пожилой немец.
Старик, услыхав перевод, вдруг мелко затрясся, глаза его налились кровью.
– Не сметь! Не сметь называть собакой! – почти пролаял он, наступая на немца. – Он герой был!
Переводчица поспешно объяснила гостю по-немецки, что слухи о таких операциях не подтверждены, это, скорее, легенда, порожденная выдающимся хирургическим талантом Преображенского. Старик подозрительно вслушивался, потом, наклонившись к уху переводчицы, прошептал:
– Полиграф собакой был, точно знаю. Этого не переводи…
И, круто повернувшись, зашагал к дверям больницы.
Борменталь в своем кабинете отодвинул занавеску, взглянул в окно. «Икарус» медленно отъезжал от больницы. Доктор вернулся к столу. Медсестра Катя возилась с инструментами у стеклянного шкафа.
– И часто ездят? – спросил Борменталь.
– Последнее время зачастили. Раньше-то никого не было… – ответила Катя.
Распахнулась дверь кабинета, и на пороге возник знакомый уже старик. Он был уже без шинели и палки, в офицерском кителе без погон, но с орденской планкой.
Борменталь поднял голову от бумаг.
– Понятых прошу занять места! – четко произнес старик.
– Как вы сказали? – не понял Борменталь.
– Дмитрий Генрихович, это Швондер. Не обращайте внимания, он всегда так говорит. Привычка, – чуть понизив голос, спокойно объяснила Катя.
– Катя… – Борменталю стало неловко от того, что Швондер может услышать.
– Дa он почти глухой, – Катя подошла к Швондеру, громко прокричала ему в ухо: – Проходите, Михал Михалыч, садитесь! Это наш новый доктор!
Старик сделал несколько шагов и опустился на стул перед столом Борменталя.
Борменталь нашел историю болезни.
– Швондер Михаил Михайлович, девятьсот третьего года рождения, ветеран КГБ, персональный пенсионер союзного значения… – прочитал он на обложке. – Нa что жалуетесь, Михаил Михайлович, – обратился он к Швондеру.
– Здесь спрашиваю я, – сказал Швондер. – Фамилия?
– Моя? Борменталь, – растерялся доктор.
– Громче. Не слышу.
– Борменталь! – крикнул доктор.
– Статья пятьдесят восьмая, пункт три, – подумав, сказал старик. – Неистребима гнида.
Борменталь не находил слов.
– Опять заскок, – привычно сказалa Катя, снова подошла к Швондеру. – Не дурите, больной! Не старый режим! – крикнула она ему в ухо.
Швондер сразу обмяк, жалобно взглянул на Борменталя.
– Суставы у меня… Болят…
– Артроз у него, Дмитрий Генрихович, – сказалa Катя, помогая Швондеру пройти к накрытому простыней топчану и раздеться.
– Диагноз ставлю я, запомните, – Борменталь мыл руки.
Он подошел к лежащему в трусах и в майке на топчане Швондеру, ощупал колени.
– Снимок делали? – спросил он.
– A? – отозвался Швондер.