Комната одиночества

– Помогу, – отвечаю я, а сам думаю: – «Зачем связываюсь?».

В общем, нашел я брата Гундосого. Я сразу заприметил, что братишка Гундосого из породы «ширяющихся». Спиртного в рот не берет, глаза шальные, а сам иссох весь, что смотреть без слез нельзя, будто на каникулы в Майданек образца второй мировой войны ездил. В общем, говорю братишке Гундосого:

– Оптом купишь?

Только эти два слова и сказал, а он:

– Конечно!

И тут я сдрейфил, уж больно резко он согласился.

– Да я пошутил! – говорю ему, и постарался рассмеяться.

Так этот чертов братишка Гундосого отлавливал меня в течение месяца и все приставал, мол, кончай дурить, продавай. И еще заподозрил, что мне просто предложил какой-нибудь идиот больше, чем предлагал он. Дубина! Чтоб я с таким проходимцем связался, от которого потом можно ожидать всего, что угодно?! Чтоб настала жизнь, как в детективных романах, с шантажом и ажиотажем!

Я встретил этого ублюдка старпома и сказал:

– Знаешь, друг, ничего не выходит! Покупатель есть, но мне на хвост особисты сели, так что хочешь, с покупателем сведу, сам отдувайся.

Это надо было видеть, как старпом побледнел. Хоть одно приятное воспоминание об этой истории осталось. Как побледнел мерзавец.

3

Что меня добивало в местных домах, пусть это были гостиничные номера или чьи-то квартиры, неважно, так это комары. Разве можно забыть эти роящиеся тучи комаров! Их так много, и ничто их не берег. Укроешься с головой, ну, думаешь, под простыней они тебя не достанут. Засыпаешь, но ведь в этих краях еще и душно, так что стоит навалиться сну, как непроизвольно простыню сбрасываешь, и тут же начинается пытка. А этот мерзкий писк! Поэтому, как только позволяла погода, я спал на палубе какого-нибудь судна, если, конечно, не было дождя. Ведь дожди в этих краях такие, что не забыть вовек. Да и как забыть дождь, если вода низвергается с небес неделю – другую подряд, без единого перерыва. Нацепишь, бывало, новые погоны на форму номер два и на тебе – полило. Погоны после сушки коробит и приходится покупать новые. Только нацепишь – опять дождь. Сколько можно? Здесь нет грязи. Нет ее потому, что нет, в общем-то, почвы, осталась только крупная галька. Остальное вымыла вода. И выдуло ветром. Ветра тут такие, что приходится по осени буквально ложиться на этот самый ветер, иначе кубарем покатит по пирсу. Как объявят штормовую раз, всем становится ясно, что обычный дождичек с ветерком на парочку неделек – и сидеть всем безвылазно в части, ждать у моря погоды.

С первой же отсидки после приема дела я стал копаться в бумагах моего предшественника, того самого, о ком по «системе» ходили анекдоты. Я его здесь встретил, в бригаде, совершенно случайно. Иду в часть представляться командиру, смотрю – навстречу мне весь такой из себя упакованный в форму, как в экипировку матадора, сам Гоги. Я, конечно, узнал его.

– Привет, коллега!

– Привет! – говорит грузин.

– Где служишь? – спрашиваю.

– В АСС. А ты?

– И я в АСС, – говорю.

Я-то понял, что его сменять нужно, а грузин глазами захлопал, соображает, значит.

– Так здесь одно АСС.

Не стал я коллегу дурачить, говорю:

– Ты че, не понял? Я тебя сменить пришел.

Тут возникла радость, начал коллега меня на такси по городу катать и все такое. Так вот, когда кончилось бабье лето, с местным колоритом, естественно, и когда за брекватером уже из-за стены дождя не стало видно кулевского берега, подул местный ветерок, и тучи стали виснуть над самой головой и все такое прочее, для меня это закончилось объявлением штормового предупреждения. Я стал разбирать бумаги предшественника. И как-то натыкаюсь на толстую кипу рапортов, в которых изложена суть одной и той же просьбы – перевести славного военного-морского врача из Поти в славный город Тбилиси, так как разбивается семья из-за дальнего расстояния. У жены в Тбилиси работа, которую она, аспирант института международных отношений, не может бросить, а у нашего Гоги служба не менее важная для всего народа. В общем, стало мне ясно, чему радовался наш грузин, когда увидел меня – семья не распадалась, а укреплялась с моим приходом.

И все-таки, каким образом он перевелся в Тбилиси? При помощи рапортов или мелких услуг? Ну, при помощи больших услуг и дурак перевестись может, только не каждый в состоянии предложить большие услуги. Вот я, сколько привез этому старому гипертонику цитрусовых! Не счесть, все меня кормил кадровик обещаниями! Сколько я рапортов написал с просьбой о переводе! И что? Бумага, как на местном ветру, куда-то улетела, без ответа и привета. Нашему Гоги, гляди ты, повезло – ответили на рапорт и даже вопрос положительно решился. А что, значит, перевести морского врача в Тбилиси? Это, значит, переодеть его в сапоги. И теперь ходит наш Гоги по площади возле Дома Советов в сапогах и с тоской вспоминает о славных днях, проведенных на флоте. Правда, я об этом никогда не узнаю, ведь не приедет в Поти наш Гоги, чтоб со сменщиком повидаться. Да ладно, переживем.

В общем, в свою первую отсидку, по штормовому предупреждению номер один, я не только нашел документы о воссоединении семьи, но и распорядок дня работы врача-физиолога. Оказывается, Гоги выбил себе два дня работы в госпитале, и это каждую неделю, и кроме дежурств и прикомандирования. Отлично, надо сказать, он устроился. Тоска меня взяла по клинической работе. Ведь кто хоть раз постоял за операционным столом, уже никогда этого не забудет. А что после выпуска? Отсидки в части в ожидании хорошей погоды у моря.

В общем, пока я грустил под дождепад и порывы ветра, в кабинет ввалился Кешик, наш командир. Тужурка насквозь пропиталась влагой, и с него столько воды, что я, грешным делом, подумал о том, откуда он пришел, – даже в проливной дождь нельзя так вымокнуть. Я уже знал, что Кешик того, «зашибает», наслушался от начпо и от случайных прохожих. Поэтому, первым делом, я подумал, что Кешик ввалился ко мне, чтоб выпросить чего-нибудь выпить.

За окном творилось невообразимое, и то, что Кешик не спешит убраться из кабинета, у меня не вызвало удивления. Ну, сидит перед тобой твой непосредственный начальник, ну, молчит, ну, поглядывает по углам, заглядывает под кушетку, ну и что?

Я подумал немного и говорю:

– В такую погоду, товарищ капитан третьего ранга, только и делать, что лежать в постели с красивой женщиной и потягивать из рюмочки спирт. А?

– Точно, док, у тебя же есть?

– Нет, – говорю, – я же ничего не получал, а сменщик ничего не оставил, даже журналов списания нет.

– Не может быть!

Кешик, нужно признаться, так оживился, забегал по кабинету, стал распахивать дверцы шкафчиков и все приговаривал:

– Я же видел, как он оставлял. Я же сам видел.

Я не понял, что Кешик видел, но потом оказалось, он знал, что искал. Лезет Кешик в шкафчик с инструментарием и достает почти полную бутылку спирта.

– Во! Что я говорил. Давай, док, стаканы и витамину.

Потом я понял, почему Кешик поначалу мялся, стыдно было первым предложить молодому лейтенанту выпить.

Налили по стакану, выпили. Кешик как-то быстро осовел. Я еще подумал, что ему плохо станет, но так я думал только тогда, в первый раз. В общем, Кешик для порядка поупрашивал меня выпить с ним еще, и когда я отказался спирт хлестать, сам выдул бутылку. Потом отвалился на спинку стула, стал бросать в рот по одной витаминине «Гексавита» и все приговаривал:

– Ты хорошо, док, подготовлен. Диспетчера о тебе хорошо отзываются.

Я еще подумал, какой именно из диспетчеров? В части, кроме дежурного матроса, всегда назначался диспетчер, который следил за старыми лоханками из отделения вспомогательных судов. Эти диспетчеры все были пенсионерами. Старики. Одному, буквально на следующий день после того, как я представился Кешику, вручили грамоту за то, то пробыл в рядах КПСС пятьдесят лет. Этот ветеран партии, Хмылев его фамилия, уже страдал тугоухостью. Бывало, как услышу, что кто-то дует в микрофон минуты три, проверяет, работает или нет, значит, Хмылев.

Так вот, другой пенсионер, видимо, решил проверить мои профессиональные знания, когда я томился в рубке, и спросил, какие новые средства имеются в медицине по лечению геморроя?

Я сразу смекнул, что не стоит ему говорить о гигиене, о препаратах, тонизирующих венозную стенку, о диете и тому подобное. Ясно, если спрашивает о новых методах, то старые освоил. Я и говорю бывшему полковнику:

– Есть способ, пять баллов. Нужно минут по двадцать ежедневно босиком ходить по мелким острым камням. Или сесть на стул, взять ногу и ребром ладони наносить в течение двадцати минут удары по медиальной части ступни.

– Как это – медиальной? – переспросил диспетчер.

– Ближе к середине, – ответил я.

Полковник помолчал, потом покачал головой и сказал многозначительно так:

– Да-а, такого способа я не знал. А из какого это источника?

– Из «Камасутры», – соврал я, – это восточный метод рефлексотерапии, очень эффективный, только по острым камням нужно ходить именно двадцать минут и именно каждый день, тогда рефлекторно повышается тонус сосудистой стенки в прямой кишке, самый новый способ.

Может, отставной полковник что-то Кешику сказал, а может, и сам ветеран Хмылев. Хмылев меня спрашивал о наличии в амбулатории стугерона, но предшественник ничего такого из дефицитов не оставил, поэтому я Хмылеву и отказал. Значит, что-то говорил полковник.