Формула власти

Жизнь не пощадила Адама Туровского. Он умер на рабочем месте в результате сердечного приступа, не достигнув пенсионного возраста. Дочь окончила консерваторию в Новосибирске, вышла замуж за набирающего известность пианиста, и уехала с ним в Германию. С тех пор Ева Станиславовна жила одна.

Дочь звала ее к себе в Гамбург. Казалось, ей уже незачем было оставаться на небольшой сибирской станции, но она почему-то не уезжала. Так и оставалась в поселке, продолжая учить колосовских детей вокалу, нотной грамоте и игре на фортепиано.

На светлой стене рядом с фортепиано висела фотография Адама Туровского в старой железнодорожной форме с петлицами, делающими его похожими на довоенного польского офицера.

Дед Адама родился в Лодзинском воеводств и оказался на территории России после присоединения Западной Белоруссии. Во время войны он воевал в составе сформированной на территории России армии Людовой, и вполне имел возможность уехать после победы на историческую родину. Но не уехал. Влюбился, как случалось тысячи раз, в холодную, грубую, но почему-то притягивающую к себе страну. Ее дикий, насыщенный непонятной энергией воздух незаметно просочился в его душу, осел там, и мягкая атмосфера его настоящей родины стала казаться ему серой и безвкусной.

– Вот и кофе! – сказала Ева Станиславовна, входя в комнату с подносом в руках. – По-варшавски, с пенкой, как ты любишь!

Лучше кофе, чем тот, что варила преподавательница музыки, Ефим нигде и никогда не пробовал.

Кофе по-варшавски готовится так. Сначала, в турке варится черный кофе без сахара, затем, после закипания процеживается. Потом, в кофе добавляется немного сахара и сливки, и он снова доводится до кипения. В результате получается густой темный напиток. Бодрящий, как ожидание свидания, и мягкий, как шелковистая женская кожа.

Ефим и сам часто готовил кофе по-варшавски, но так как у Евы Станиславовны у него никогда не получалось. Как впрочем, и ни у кого. Должно быть, она что-то туда добавляла. А, может быть, дело было в ней самой. Приготовление кофе – это, вообще, волшебство и тайна.

– В отпуск к нам, или по делам? – спросила хозяйка, опустившись в кресло перед низким столиком.

Ефим скользнул взглядом по затянутым в темные чулки круглым коленям хозяйки, показавшимся из-под платья. Несмотря на годы, в прекрасной женской форме была преподавательница музыки, отметил по себя внимательный майор.

– В отпуск – через неделю. А сейчас поручили про случай с Сабаталиным разузнать… – честно признался Ефим. Майор Мимикьянов давно усвоил – когда можно, всегда говори правду. Правда всегда рождает ответное доверие. В данном случае, он так и сделал.

– А я уж думала, все так и оставят… – с одобрением произнесла Туровская. – Решат, что медицинский случай и все!

Майор сделал глоток созданного хозяйкой колдовского напитка.

– А вы, Ева Станиславовна, думаете, что это не медицинский случай?

Женщина осторожно поставила чашку и сказала:

– Я не врач. Но! – подняла она указательный палец, и Ефим отметил безупречный бледно-розовый маникюр. – Но! – она сделала паузу. – Тебе скажу… Мне кажется, ты, Ефим, меня поймешь… Какие-то странные волны плывут в воздухе… Таких раньше не было. Ты понимаешь меня, Фима?

– Понимаю. – сказал майор, ничего не понимая. – Что за волны?

– Ну, вот я сижу и слышу, как вокруг меня воздух колеблется, иду по улице и тоже эти колебания воздуха слышу… Окно открою и слышу… Вот звук струны, когда она уже замирает, обычное ухо не слышит… Только хороший настройщик услышать может… Вот, так и здесь… Обычные люди этот звук воздуха не слышат, а я слышу…. Ты, понимаешь меня, Фима?

– В общих чертах… – осторожно ответил майор.

Хозяйка поставила белую фарфоровую чашечку на столик и медленно положила ногу на ногу.

«Невозможно работать. – сказал себе майор. – И без этого ничего сообразить не могу…»

– Так вот. В последнее время воздух иногда звучит по-другому!

– По-другому? – озадаченно переспросил Ефим.

– По-другому! – подтвердила Туровская. – Раньше таких волн не было. А ведь я живу здесь скоро двадцать пять лет!

Ефим помолчал, взял с тарелочки печенье и откусил. Кругляшок оказался мягким, сладко благоухал ванилью и корицей.

– И, что вы по этому поводу думаете? – наконец, спросил он.

Ева Станиславовна вытянула подкрашенные сиреневой помадой губы трубочкой и увела взгляд подведенных глаз в окно.

Понаблюдав за легкими волнами облаков в полуденном небе, она вернулась в комнату и сказала:

– Знаешь, Ефим, я много думала, что это значит… И вспомнила, я уже слышала такой тон. Да! Однажды также звучало что-то в вашем Институте, когда он еще работал… Я проходила мимо и слышала. А теперь вспомнила!

– Вот как… – пытался осмыслить слова преподавательницы музыки майор.

Туровская внимательно посмотрела на него умело подведенными глазами.

– Фима, я не доктор наук, и не разведчик, как ты… – делая паузы между словами, начала она. – Мне трудно судить, что все это может значить… Но, мне кажется, где-то рядом начал работать какой-то прибор, ну, как бы… колеблющий пространство… Такое большое фортепиано… Только никто его не слышит, а я слышу… Ты понимаешь меня, Фима?

Майор Мимикьянов кивнул головой, хотя мало что понял.

Но, тем не менее, он совсем не склонен был считать, что слова преподавтельницы музыки – это пустые фантазии женщины бальзаковского возраста.

Майор понимал, что Туровская обладает удивительной чуткостью к сигналам, которые посылает окружающий мир. Сигналам, которые обычный человек, как, например, он сам, попросту не замечает. А вот она их слышит так же, как чуткий камертон улавливает и отзывается на звучащую где-то ноту, не слышную обыкновенным ухом.

Размышляя над словами Евы Станиславовны, Ефим почувствовал, как у него слегка завибрировало в голове. Возможно, в этом был виноват кофе по-варшавски, крепость которого надежно замаскирована нежным вкусом.

Посидев еще немного, майор сослался на занятость, поднялся и стал прощаться.

– Ты заходи ко мне, Фима! Не теряйся! – у двери погрозила ему ухоженным пальцем Туровская. – Последний раз, когда у меня был?

– Виноват! – склонил голову Ефим. – Как только получу отпуск, приеду сюда минимум на две недели и, каждый вечер буду вас навещать! Еще надоем, Ева Станиславовна!

– Ну, уж, Фима! Не кокетничай! Ты же знаешь, уж кого-кого, а тебя я всегда рада у себя видеть!

Майор Мимикьянов вышел из крепкого деревянного дома, и остановился среди сиреневых кустов. Он стоял, подставляя лицо солнечным лучам, и размышлял над услышанным от нестареющей учительницы музыки.

Немного подумав, он решил, что откладывать визит к доктору физико-математических наук Горынину больше нельзя.

8. Обед у доктора Горынина

Вскоре майор был у цели.

Под старыми тополями стоял двухэтажный кирпичный дом после-военной постройки. Когда-то он предназначался для директора Института волновых явлений и его заместителей.

Доктор физико-математических наук Горынин с супругой жил в большой квартире на втором этаже. До самой ликвидации Института, даже достигнув пенсионного возраста, он продолжал руководить одним из его основных отделов – излучающих приборов.

Супруга доктора – Наталья Сергеевна также имела к Институту самое прямое отношение. В течение многих лет она была секретарем директорской приемной.

Не доходя метров пятидесяти до Горынинского дома, майор остановился и шагнул за куст ветвистой сибирской акации.

У подъезда, где жил Горынин, стоял, спрятав внутренность салона за тонированными стеклами, большой серебристый внедорожник.

Казалось бы, ну и что? Мало ли могучих внедорожников колесит сейчас по сибирским дорогам? Но Ефиму почему-то не захотелось выходить на открытое пространство. Он стоял за акацией, смотрел на закрытую дверь подъезда и ждал неизвестно чего.