Италия. Враг поневоле

Артиллерию эскадры составляли 640 пушек. Помимо личного состава (3011 человек), на судах находились взятые сверх нормы десантные войска – 8 рот Кексгольмского пехотного полка и 2 роты артиллеристов, мастеровые для ремонта кораблей и артиллерии, в общей сложности 5582 человека.

26 июня 1769 г. эскадра Спиридова ушла в плавание.

Между тем в Париже и Мадриде начали грозить не пустить русскую эскадру в Средиземное море.

Франция имела большой и сильный флот. Она не только могла не пропустить русской эскадры на Средиземное море, но и направить свои корабли на Балтику и Черное море, что привело бы к непредсказуемым для России последствиям.

Однако в Петербурге помнили пословицу: «Враг моего врага – мой друг». Столь же хорошо помнила ее и Англия, которая уже много столетий была непримиримым врагом Франции. Только в XVIII в. между этими странами прошли три тяжелые войны 1702–1714 гг., 1744–1748 гг. и 1756–1763 гг. Тем не менее эти войны не только не разрешили кардинальные противоречия между противниками, но и усугубили их. Назревала новая война, началась она уже после окончания Русско-турецкой войны в 1778 г. и продолжалась до 1783 г.

Англичане любили воевать чужими руками и с большим удовольствием стравливали Россию с Людовиком XV. Кроме того, на внешнюю политику Лондона сильно влияла зависимость Англии от русской торговли. В 60–80-х годах XVIII века в русские порты ежегодно прибывало от 600 до 700 английских торговых судов.

В итоге в ходе первой турецкой войны 1768–1774 гг. Англия была достаточно надежным союзником России. Английские послы в Париже и Мадриде официально заявили, что «отказ в разрешении русским войти в Средиземное море будет рассматриваться как враждебный акт, направленный против Англии».

Во время прохождения русских эскадр в 1769–1774 гг. мимо берегов Франции и Испании поблизости сосредотачивались значительные силы британского флота. Англия предоставила свои порты для базирования и ремонта русских кораблей. Причем не только в метрополии, но и в порту Мак-Магон на острове Менорка, отошедшем к Англии по Парижскому миру, заключенному 10 февраля 1763 г.

В Средиземном море благожелательно к России относилось руководство Мальтийского ордена, смертельно ненавидевшее турок. Екатерина II послала туда послом маркиза Кавалькабо. Речь шла даже о совместном участии русского и мальтийского флотов в войне с турками. Однако позже из-за бестактного поведения маркиза на Мальте орден так и не вступил в войну с османами, но русский флот мог свободно базироваться на острове.

Фактически Мальта стала основной тыловой базой русского флота.

Второй важной тыловой базой стал «вольный порт Ливорно», формально принадлежавший герцогству Тосканскому.

Начиная с 1771 г. русские корабли эпизодически заходили в порт Мессина на севере Сицилии.

Главной же базой «архипелажного флота» графа Орлова стал порт Ауза на острове Парос. Кто предложил выбрать остров Парос главной базой русского флота – неизвестно. Во всяком случае, стратегически он выбран удачно. Парос принадлежит к Кикладским островам (южная часть Эгейского моря) и находится в центре их. Таким образом, владея Паросом, можно легко контролировать Эгейское море и подступы к проливу Дарданеллы, до которого около 350 км. До ближайшей точки полуострова Малая Азия от Пароса 170 км, и туркам высадить десант с материка на остров невозможно, не обеспечив себе господства на море.

До прихода русских Ауза была небольшой греческой деревушкой. За несколько месяцев там были возведены форты, казармы, здание Адмиралтейства, верфь и даже… гимназия, где учились греческие мальчики.

В 1769–1770 гг. Екатерина отправила на Средиземное море три эскадры. Летом 1771 г. численность Архипелажного флота доходила до 50 вымпелов, в числе которых было 10 кораблей, 2 бомбардирских корабля, около 20 фрегатов разной величины, имевших от 16 до 24 пушек, 4 пинка, 1 пакетбот и 11 поляк и шебек, имевших от 12 до 20 пушек и фальконетов калибром от 0,5 до 14 фунтов.

8 мая 1772 г. из Ревеля вышли 4-я Архипелажная эскадра под командованием контр-адмирала В. Я. Чичагова. В ее составе был 80-пушечный корабль «Чесма» и два 66-пушечных корабля «Граф Орлов» и «Победа». 15 августа 1772 г. Чичагов привел эскадру в Ливорно, где передал командование капитану 1-го ранга М. Т. Коняеву, а сам вернулся в Россию. 4-я эскадра прибыла к берегам Греции 25 сентября 1772 г.

21 октября 1773 г. из Кронштадта вышла 5-я Архипелажая эскадра под командованием контр-адмирала С. К. Грейга. В ее составе были 74-пушечный корабль «Св. Великомученик Исидор», три 66-пушечных корабля «Дмитрий Донской», «Мироносиц», «Александр Невский» и два 32-пушечных фрегата «Павел» и «Наталия». 5-я эскадра опоздала. Она прибыла в Аузу только 6 сентября 1774 г., уже после заключения мира с Турцией.

В июле 1774 г. Россия и Турция заключили мир. Ряд отечественных историков, в том числе В. Шеремет, трактуют Кайнарджийский договор как «самый обширный и детализированный из всех русско-турецких договоров», и т. п.

Автор же склонен считать этот договор наспех состряпанным перемирием. Договор не только не решал ни один вопрос. Состояние отношений между Турцией и Россией оставались метастабильными, то есть любая мелочь могла вызвать лавину взаимных претензий и, соответственно, войну.

Выполнение многих артикулов договора было нереальным. России не запрещалось иметь флот, но ему негде было базироваться (из-за мелководья большие суда не могли базироваться в Азове и Таганроге).

Строгое и точное выполнение обеими сторонами артикула 3 по Крыму неизбежно вызвало бы возвращение Крыма под влияние Порты, то есть – к довоенной ситуации.

Эвакуация русского флота из Архипелага заняла почти целый год после подписания мира.

Екатерина предпринимала активные дипломатические усилия, чтоб если не вовлечь итальянские государства в войну с Оттоманской империей, то, во всяком случае, обеспечить с их помощью снабжение русского флота. Увы, несмотря ни на что, вклад итальянских государств в обеспечение боевых действий русского флота был невелик и уступал поддержке Англии, мальтийских рыцарей и островных греков.

Война закончилась, но Екатерина понимала, что Кайнарджийский мир – лишь временная передышка, и она продолжала активно вести дипломатическую игру на Апеннинском полуострове.

Карта порта Аузы, состоявшего в северной части острова Пароса: описан мерою по берегу, и глубины промерены; с показанием в оном построенных батарей, магазин, госпитальных и полковых светлиц, сделанных во время пребывания тамо Российского флота. (Реконструкция с подлинного чертежа XVIII века Ирины Осиповой) 1 – Форт; 2 – город Ауза; 3 – Адмиралтейство; 4 – Госпиталь; 5 – Светлицы (казармы) Шлиссельбургского полка; 6 – Монастырь Святых Петра и Павла

Рассказ о русской дипломатии в Италии мы начнем с Венецианской республики. Еще в 1762 г. в Лондоне прошли переговоры российского полномочного министра А. Р. Воронцова с венецианским посланником Морозини. Екатерина II утвердила назначение русского посланника в Венецию, которым стал маркиз Маруцци, грек по происхождению, принадлежавший к одной из самых богатых фамилий в Венеции, который, находясь на русской дипломатической службе, в то время занимал должность поверенного в делах России на Мальте. Весной 1768 г. императрица назначает Маруцци в Венецию и другие города Италии «для остережения и предохранения случающихся тамо наших дел и коммерции».

Рескриптом от 10 марта 1768 г. Маруцци предписывалось «стараться венецианских сенаторов и других в правлении больше участвующих персон преклонять, дабы они единодушно согласились на отправление сюда министра», убеждая их, что Россия «прямое и истинное намерение и желание имеет возстановить с Республикою добрую корреспонденцию и утвердить общеполезной для обоих сторон трактат коммерции, ожидая только, чтоб со стороны Республики присылкою министра начало тому зделано было, чему и с здешней стороны соответствовано будет».

Любопытен патент (так тогда называли верительные грамоты), подписанный Екатериной II, который Маруцци вручил в ноябре 1768 г. сенату Венецианской республики. В нем среди прочего говорилось: «… понеже мы за потребно признали учредить российскаго поверенного в делах при… республике Венецианской и при других италианских областях для остережения и предохранения случающихся тамо наших дел и коммерции… и избрали находящегося ныне здесь венецианскаго жителя маркиза Моруция в сие достоинство…, сим подписанным нашею рукою патентом коммисию даем, учреждаем и постановляем его российским поверенным в делах в Венеции и в других местах Италии и потому просим как светлейшую республику Венецианскую, так и прочие италианские области, а от их наместников и губернаторов склонно желаем, дабы помянутаго маркиза Маруция за нашего повереннаго в делах признавали и оному позволили сей чин совершенно и спокойно отправлять и все те права, привилегии и вольности ему акордовали».

Вступив в свои полномочия, Маруцци в реляции от 26 ноября 1768 г. сообщает в Петербург, что по случаю его аккредитации сенат оказал ему особые почести, «каковые только послам и посланникам протчих коронованных глав, а отнюдь не поверенным в делах акордуются». Однако он с сожалением отмечает, что венецианское правительство в связи с начавшейся русско-турецкой войной «остерегается от всякаго поступка, могущаго привести его у Оттоманской Порты в подозрение». Видимо, из-за этого и задерживался выезд в Петербург дипломатического представителя Венеции.

Уже в ходе русско-турецкой войны Петербург решил наладить отношения с Сардинским королевством. С этой целью туда в мае 1770 г. был направлен министр 2-го ранга камер-юнкер Алексей Нарышкин. Он должен был, прибыв в Турин «в качестве партикулярнаго по собственной охоте путешествующаго дворянина», прежде всего «стараться о том, чтоб быть при дворе и министерству обыкновенным образом представлену, употребляя к тому посредство министра аглинскаго как нам союзнаго и дружественнейшаго двора или хотя самого венскаго двора». Нарышкину дозволялось в разговорах с министром иностранных дел «отозваться партикулярным образом… что е. в. в разсуждении взаимной для обеих сторон пользы, также и по хорошим ея о короле мнениям, желала бы настоящую доныне между ими церемониальную переписку превратить в ближайшее соединение, почему она и не удалена прислать ко двору е. с. в. министра своего в публичном карактере, естьли и он, с своей стороны, соответствуя… ея намерениям, согласится такой же поступок вместе и в одно с нею время зделать».

Если на русские предложения последует положительная реакция, Нарышкин должен был объявить о намерении своего правительства назначить его «первым… инструментом к начатию с туринским двором безпросредственнаго чрез взаимных министров сношения».

В январе 1771 г. Нарышкин прибыл в Турин. В соответствии с полученными указаниями он несколько раз встречался и беседовал с министрами сардинского правительства. В ходе этих встреч он смог выяснить позицию короля Карла-Эммануила I в части возможности установления двусторонних отношений. Сардинское правительство хоть и считало «союз» с Россией весьма целесообразным, но в самый разгар русско-турецкой войны воздержалась от каких-либо конкретных шагов в этом направлении.

В соответствии с полученной информации, первоприсутствующий Коллегии иностранных дел Н. И. Панин писал 25 июля 1773 г. полномочному министру в Париже И. С. Барятинскому, что сардинский король весьма «привязан к английским интересам», поэтому его министры ограничивались лишь общими разговорами о налаживании регулярных отношений с Россией, но дальше не пошли.

Россия вновь попыталась сблизиться с Сардинией на завершающем этапе русско-турецкой войны, перед заходом русской эскадры в порты Сардинского королевства. Соответствующий зондаж был проведен по всем дипломатическим каналам в Англии и Голландии. Сардинское правительство согласилось на прием русских судов в своих водах.

Со временем в Турине поняли, что от установления политических отношений с Санкт-Петербургом может получить и какие-то выгоды. Так, Виктор-Амадей III рассчитывал на поддержку русского правительства в вопросе расширения своих владений. Так что теперь уже Сардиния стала через частных лиц выяснять возможность установления официальных отношений с Россией. В августе 1782 г. сардинское правительство решило направить в Петербург своего посланника маркиза ди Парелла.

В Петербурге же, понимая важное значение учреждению дипломатического поста в Турине, в сентябре 1782 г. направили посланником России в Сардинии известного дипломата Д. М. Голицына, бывшего в то время полномочным министра в Голландии.

Но скоро Д. М. Голицын вышел в отставку, и 7 января 1783 г. посланником в Турин назначается Н. Б. Юсупов, до этого выполнявший в Италии лишь отдельные дипломатические поручения. Инструкцией от 17 февраля 1783 г. Н. Б. Юсупову предписывалось по прибытии в Турин «ознакомиться с находящимися там других коронованных глав министрами втораго ранга и отобрать у них точное достоверное сведение о порядке и образе обычайнаго их при Сардинском дворе акредитования, дабы ему в собственном своем узаконении поступить одинаково с ними».

Посланник должен был «внушать Сардинскому двору о пользе ближайшаго его с Россиею сношения, а до того о благосклонном приеме в его пристанях наших торговых судов и военных эскадр», ежегодно отправляемых в Средиземное море «для прикрытия и охранения начинающагося по оному безспосредственнаго кораблеплавания россиян».

Н. Б. Юсупов добирался из Петербурга в Турин через Варшаву и Вену и прибыл к месту назначения 2 ноября 1783 г. Он в тот же день нанес визит госсекретарю по иностранным делам графу де Перрону. 4 ноября Юсупов вручил Виктору-Амадею III кредитивную грамоту, датированную 17 февраля, которая гласила: «Мы охотно желая распространить и утвердить с в. к. в. приязнь, доброе согласие и дружескую безпосредственную переписку, за благо разсудили доказать то самым делом, отправя ко двору вашего величества нашего действительнаго каммергера… князя Николая Юсупова в качестве чрезвычайнаго посланника и полномочнаго министра».

Определенные трудности для русского двора представляло установление дипломатических отношений с Папской областью. В XVI–XVII веках в России Папскую область рассматривали как обычное светское государство и боролись с многочисленными попытками римских пап создать на ее территории религиозное представительство, так как это шло вразрез с законами Российской империи, где монарх являлся главой не только государства, но и православной церкви, а также светским и духовным главой всех своих подданных, к какому бы вероисповеданию они ни принадлежали. Решительно отстаивая свои позиции, русское правительство отказывалась официально признавать на территории Российской империи какую бы то ни было духовную власть и церковную иерархию, даже возглавляемую римским папой.

Еще при Петре Великом Россия, пытаясь установить дипломатические отношения с итальянскими государствами, большое значение придавала Папской области как центру католического мира. В 1707 г. Петр I направил к папе Клименту XI своего неофициального представителя дипломата Б. И. Куракина, в задачу которого входило выяснить намерения римского папы в отношении установления связей с Россией. Куракину поручалось добиться от папы отказа признать Станислава Лещинского польским королем. Также ему следовало самым скрупулезным образом изучить папский двор – его структуру, состав правительства, именовавшегося Римской Курией, направленность и цели его политики, а также осторожно выяснить возможности соглашения между двумя государствами при условии ограничения влияния римских пап на католическое население России.

Б. И. Куракин прожил в Риме три года. Он детально ознакомился с положением дел и сделал неутешительный вывод, что с папством достичь какого-либо компромисса невозможно. Русский дипломат в своих реляциях оценивал Римскую Курию как организацию, использовавшую религию в качестве политического инструмента, с помощью которого можно было вмешиваться во внутренние дела России. Римские папы настаивали на предоставлении им как полной свободы религиозной пропаганды, так и права контроля над организационной и административной структурой всего православного и католического духовенства в России. Если бы требования престола св. Петра касались лишь церковных вопросов, соглашение, возможно, и состоялось бы. Но вот политические притязания Римской Курии заставили Петра I отказаться от своих намерений установить более тесные связи с Папской областью.

Тогда же был издан «Канонический, или церковный, статут Петра Великого», который заложил прочные основы политики России в отношении Святого престола. Этот «Статут Петра» действовал вплоть до 1769 г., когда был принят Регламент, определявший взаимоотношения между правительством и римской католической церковью в России, которая полностью подчинялась государственной юрисдикции. Назначение и смещение духовных лиц производилось только российским правительством.

Указом 1772 г. католической церкви в России запрещалось принимать папские буллы или иные послания без предварительного рассмотрения их Сенатом. То есть российское правительство не допускало вмешательства Рима во внутренние дела государства и в управление католической церковью в России под предлогом защиты религии. Это положение стало государственным законом России по делам римско-католической церкви.

Так что вопрос об установлении отношений между Россией и Папской областью так и оставался открытым. Немногочисленные связи с Римом поддерживались в основном через римских представителей на Мальте и в Польше, иногда приходилось прибегать и к услугам частных лиц. Например, в 1771–1772 гг. для переговоров с римским папой в Рим поехал неофициальный представитель российского правительства видный государственный деятель И. И. Шувалов. Целью его поездки было добиться отозвания из Польши папского нунция в связи с его русофобской деятельностью.

В 1772 г., после присоединения к России территории Западной Белоруссии, императрица Екатерина II назначила в ноябре 1773 г. епископом Могилевской епархии одного из преданных ей людей С. Сестренцевича-Богуша, который фактически стал во главе католической церкви в России. Сделано это было без согласования с римским папой.

В 1782 г. римский папа Пий VI дал свое согласие на назначение Сестренцевича архиепископом. На торжественную церемонию по случаю возведения Сестренцевича в архиепископы прибыл папский посол Аркетти. В январе 1784 г. в петербургском костеле состоялось посвящение, архиепископу был пожалован папским послом знак отличия нового духовного звания паллий – епископская мантия.

Чтобы освободить католическую церковь от влияния Святого престола, в ноябре 1784 г. российскому посланнику в Сардинии Н. Б. Юсупову, «отнюдь не в образе министра карактеризованнаго», было велено ехать в Рим, чтобы добиться согласия Римской Курии на пожалование Сестренцевичу кардинальского звания, а также признания самостоятельности католической церкви в России. Князь Юсупов за полгода своего пребывания в Риме лишь частично выполнил свою миссию. Так, Сестренцевичу в сане кардинала было отказано под тем предлогом, что он до 23 лет был кальвинистом. Но римский папа все же дал свое согласие на предоставление Сестренцевичу некоторой независимости от Рима. Духовные полномочия архиепископа были расписаны в августе 1786 г. в 29 статьях. В них оговаривалось, в каких пределах Сестренцевич мог разрешать церковные дела, канонически относившиеся к ведению папы.

Ратуя за расширение торговых связей с итальянскими государствами, российское правительство решило учредить в Папской области консульство. Кандидатом на должность консула стал итальянский банкир Г. Сантини, который в годы первой русско-турецкой войны уже «был употреблен в консульскую должность… и исправлял разныя поручаемыя ему комиссии». В октябре 1781 г. Сантини был принят на русскую службу. 8 декабря 1781 г. ему была выдана инструкция, в которой обосновывались причины создания консульства: «Ее императорское величество, имея всегдашнее попечение о лутчем основании и распространении безпосредственной торговли подданных ея в портах Средиземнаго моря, высочайше соизволила повелеть учредить вас консулем в Риме и Чивитавекии городах – владениях церковной области». Сантини поручалось также сообщать в Петербург «о всех важных произшествиях Римскаго двора, когда оныя к общим публичным делам некоторое отношение иметь будут». 23 марта 1782 г. Сантини получил консульский патент.

Но российского дипломатического представителя в Риме по-прежнему не было. Необходимость в получении достоверной информации из центра католической Европы заставила российское правительство воспользоваться услугами каноника В. Пинто Полония, который, начиная с 1781 г., в качестве «наблюдателя» в течение 20 лет сообщал в Коллегию иностранных дел сведения о церковной политике римских пап, о внутреннем положении Римской Курии, взаимоотношениях престола Святого Петра с другими итальянскими государствами и другую важную информацию. Так что в Петербурге были хорошо осведомлены о всем происходившем в Риме, что давало возможность своевременно принимать верные решения.