Дверь в Зазеркалье. Книга 1

Он обнял меня, чмокнул в макушку, и они вдвоем быстро пошли к лодке. Я видел, как отец сел за весла, дед Макар, оттолкнув плоскодонку, устроился на корме, и они наискосок, под углом к течению стали пересекать Донец. Вскоре лодка причалила у подножья раскидистых верб, выстроившихся в ряд на противоположному берегу. Отец вышел, помахал рукой и углубился в лес. Минут через двадцать возвратился и дед Макар. Он не спеша привязал лодку к колышку и подошел ко мне. Я все это время сидел за столом, не зная чем себя занять.

– Ну, брат, что не весел, нос повесил. Чем заниматься-то будем?

– Не знаю. Может, пойдем, поищем клад какой-нибудь? – предложил я неуверенно.

Макар засмеялся:

– Не так сразу, Санька. Давай вначале просто осмотрим окрестности, здесь много интересных мест. Есть не хочешь еще?

– Да, нет, не хочу.

– Ты смотри, не стесняйся. Я и сам люблю поесть, и других покормить. Сегодня, брат Санька, мы с тобой к вечеру уху состряпаем. Ты такой еще никогда не ел, королевская будет уха, а на обед просто картошечки напечем и грибочков к ней с сальцем, тоже вкусно. Я вчера белых тут неподалеку набрал: один в один, красавцы.

Он выбрал из прислоненных к шалашу жердей одну, похожую на посох, сантиметра три-четыре в диаметре и длиной метра полтора, повертел, словно соломинку в руках, примеряясь, и остался видимо доволен.

– Ну, что пошли, посмотрим, все ли ладно в нашем царстве-государстве.

Мы направились вглубь леса по тропинке, едва заметной в зарослях колючей ежевики. Раннее утро царило в лесу, в тени деревьев было прохладно, и только щебетанье птиц нарушало тишину. По пути дед Макар показал мне гнездо малиновки, где, требовательно разинув желтые рты, сидели совсем недавно оперившиеся птенчики, беличье дупло, куда шустрые рыжие зверьки таскали орешки невидимым бельчатам, огромный муравейник, в котором неспешно текла хорошо налаженная жизнь.

Незаметно шло время, и солнце уже стало ощутимо припекать, когда мы вышли к заброшенной каменоломне. Я знал о ее существовании, слышал, что здесь в изобилии водятся змеи, но никогда не бывал в этих местах. Сюда если и ходили, то парни постарше, а нас, мелюзгу, не брали. Эти места пользовались дурной славой. Весной почему-то именно здесь первыми расцветали лесные фиалки и пролески. Здесь же на камнях грелись под солнечными лучами и серые лесные гадюки. Они зимовали в неглубоких пещерах, которые оставались после добычи бутового камня, который шел на фундаменты при строительстве домов. Во впадинах, заполненных водой, обитали лягушки, в кустарнике жили серенькие мышки-полевки и маленькие симпатичные зверушки, которые назывались лесные сони. Так что с питанием у змей проблем не было.

Случалось, что неосторожные любители ранних цветов наступали на рептилий. Те, естественно, кусали обидчиков. Смертельных исходов, правда, не было, но слухи обрастали жуткими подробностями, змеи приобретали невероятные размеры, а их количество превосходило воображение. Одним словом, нехорошее это было место, гнилое. Сюда и пришли мы с дедом Макаром.

Я осторожно осмотрелся вокруг. На первый взгляд, змей не обнаруживались.

– Что, – заметил мою настороженность дед Макар, – страшновато? Гадюк боишься?

– Боюсь, – честно признался я, – они же могут укусить.

– Не бойся и запомни: змея просто так не кусает. Она знает, что человек большой для нее зверь, его она не сможет проглотить, а значит, он ей бесполезен. Она если и укусит, то только тогда, если ты на нее наступишь. Тут уж, извини, каждый кусаться станет. Верно? Вот ты бы, к примеру, кусался, если б я на тебя наступил?

– Да, – неуверенно согласился я, не очень представляя себя, кусающего деда Макара за ногу, – наверное, укусил бы.

Дед негромко рассмеялся:

– То-то же и оно, каждому жить хочется на белом свете, и каждый должен уметь себя защитить: и змея, и человек, и иная живность. Ты смотри внимательно под ноги, ступай по моим следам, в стороны не уходи и все будет хорошо.

Мы не спеша двинулись вглубь каменоломни. Оказалась, что это сравнительно небольших размеров котловина. Заброшенная и изрядно заросшая кустарником, она напоминала глубокую рану на гладком лесном склоне. С одной стороны её, словно охранник у входа, высился раскидистый старый дуб, а справа виднелось окаймленное камышом небольшое озерцо. При нашем приближении с камней в воду дружно бросились лягушки и тут же всплыли, с любопытством уставившись на нас выпученными глазами. С камышей, потревоженные, прозрачным облачком взвились комары. Слева от водоема в отвесной каменной стене виднелись темные отверстия коротких штолен-пещер.

– Смотри, – сказал дед Макар, указывая своим посохом на плоский камень, лежавший неподалеку от нас.

На светлой его поверхности, свернувшись колечком, грелась на солнышке зеленовато-серая змея. Дед подошел поближе, наклонился и подставил ей ладонь. Змея, нервно подрагивая раздвоенным языком, ждала. Потом на моих глазах, до глубины души потрясенного этим зрелищем, она медленно переползла на ладонь. Дед разогнулся и поднес ее поближе, я попятился.

– Не бойся, видишь у нее желтые пятнышки по бокам головы, это ужик. Он не ядовит, ест лягушек, мышей. Безобидная божья тварь. Хочешь подержать?

Я замотал головой:

– Нет-нет, не хочу.

Дед усмехнулся:

– Ну, нет, так нет, пусть себе греется дальше.

Он осторожно положил ужика на место. Тот свернулся и замер, блаженствуя от тепла, исходящего от камня. В этот момент я как-бы физически ощутил, насколько ему хорошо и уютно. Дед Макар осторожно раздвинул своей палкой-посохом сухую траву под кустом.

– Смотри, – сказал он, показывая на серый колючий комок, – видишь, ёжик спит. Я наклонился и присмотрелся к беспорядочно утыканному колючками шарику. Тот едва заметно, тихо пульсировал, дышал во сне. Дед убрал посох, трава сомкнулась, и ёжик стал незаметен.

– Пусть поспит, устал, наверное, за ночь. Работы-то много: змей ловить, грибы собирать, яблочки лесные. Небось, у него где-то здесь и ежиха есть с ежатами, малыми ребятами.

– Дедушка, а когда начнем клады искать, – робко поинтересовался я, чувствуя, что то, ради чего я остался, отодвигается прочь, как не самое главное.

– Вот-те на, а мы-то что делаем? Мы клады и ищем, да только стерегут их лесные жители. Не позволяют взять, кому не следует, брат Санька. Но ты не расстраивайся, – добавил он, заметив мою реакцию, – не сейчас, так когда-нибудь в своей жизни ты обязательно найдешь свой клад. Ты только не останавливайся, здесь характер нужен, клады они такие: кому ни попадя в руки не даются, Санёк. Они любят терпеливых и настойчивых людей.

– А в этих пещерах их не может быть? – показал я пальцем на темнеющие входы штолен.

– Кладов здесь нету, это точно, я тебе говорю, но кое-что там все-таки есть. Идем, покажу.

С этими словами он направился к одному из входов. Пещера оказалась довольно длинной, метров тридцать. Маленький фонарик, который дед извлек из кармана своих необъятных штанов, тускло освещал неровности стен. Корни деревьев, местами пробившиеся с поверхности по трещинам в породе, напоминали огромных змей, было страшно и ощутимо холодно после дневного тепла. Я взял деда за руку, тот крепко сжал ее.

Вскоре мы подошли к тупику. Здесь выработка была шире, чем вначале, напоминая небольшой и довольно высокий зал. Дед посветил на стену. Она была вся покрыта какими-то надписями. Я подошел поближе и стал читать: «Прощайте, Маша и Сергей. Калюжный Олег. 12. 4. 1942. … Паша, береги маму. Осадчий Виктор. …. Вера, жаль, что так вышло. Не жди. Портнов М.В. …». Ниже еще были надписи, но их невозможно было разобрать в тусклом свете фонарика.

– Что это, дедушка? – почему-то шепотом спросил я.

– А это, сынок, была война, слышал, наверное. В этой каменоломне немцы наших пленных солдат расстреляли. Перед тем они их сутки здесь держали.

Мне вдруг расхотелось искать клады. Я почувствовал, как дрожу весь от сырого холода и беспричинного страха, представив себе, как сидят и лежат в этой жуткой темноте люди и ждут, когда их расстреляют.

– Дедушка, пойдем отсюда, я замерз уже.

– Идем – идем, – словно очнулся, погруженный в свои мысли дед Макар, – замерз, конечно, здесь всегда знобит, идем к свету, сынок.

Он положил левую руку на стену, постоял немного, склонив голову, и мы ушли. После пронизывающего холода и темноты подземелья снаружи было тепло, глаза слепил солнечный свет. Ощущение пространства и щебетанье птиц постепенно смыли чувство того потустороннего ужаса, что незримо присутствовал во мраке штольни. Мы присели на широкий плоский камень неподалеку от входа. Перед нами был лес, залитый солнечным светом, болотце с лягушками, неровная поверхность дна каменоломни, усеянного камнями разных размеров. Справа за болотцем незамеченный мною ранее виднелся небольшой холм, покрытый аккуратно подогнанными друг к другу каменными плитами.

– Дедушка, а что там? – показал я на холм рукой.

– А там они все и лежат, сынок. Хочу вот памятник над ними поставить. Не знаю какой, правда, ну, да придумаю что-нибудь.

– А почему они здесь, а не на кладбище?

– Так это ж военнопленные, Санька.

– Ну, и что?

– Мал ты еще, не поймешь. Подрасти тебе нужно, Санька. Ладно, пойдем домой, подкормимся немного.

Мы неспешно тронулись в обратный путь. Тягостное ощущение, оставшееся после посещения каменоломни, постепенно стало уходить. По пути дед Макар показал мне неразорвавшуюся мину, зависшую в развилке дерева неподалеку от тропинки, остатки блиндажа, разрушенного попаданием снаряда, осыпавшуюся неровную линию окопов. Когда-то, рассказывал он, в этих местах шли большие бои. Погибло много народу: и наших, и немцев. Но после этого прошли уже более пятнадцати лет, и природа, как и память, старательно зализывала нанесенные ей когда-то раны.

На поляну вернулись уже к полудню, и я почувствовал, что проголодался. Дед Макар положил в угли картофелины и велел мне следить, чтоб не подгорели. Затем он принес грибы и принялся натирать их смесью соли и перца. После этого – подсоленные и поперченные – они были нанизаны на тонкие прутики и размещены над тлеющими углями. По соседству с грибами расположились таким же образом насаженные кусочки сала и хлеба. Вскоре над поляной поплыл непередаваемый аромат готовящейся на костре еды. Я принес воды от ручья, налил в чайник, где уже лежали травы, корешки. Осталось только ждать. Дед Макар расставил на столе тарелки, достал нож и вилки.