Инфернальная мистификация

– Нет, нет! Дело совсем не в этом! – замахала индианка руками. – Просто карты пытаются предупредить нас о какой-то опасности, – задумчиво проговорила она. – Опасности, которая напрямую касается вас, Яков Андреевич!

– Милая моя Мира, – улыбнулся я ей, – и не надоест тебе каждый раз предсказывать мне одно и то же!

Индианка на меня не обиделась, так как знала, что где-то в глубине души я всегда безоговорочно верю ее предсказаниям. Она кивнула Сварупу, и он поднял гардины. Сноп яркого света сразу ворвался в гостиную. Мира велела отнести свои принадлежности в комнату «демонов», и все мы сразу почувствовали какое-то облегчение.

– Итак, братец, – осведомилась Божена Феликсовна, – что же ты теперь собираешься делать? – Она поправила сережку с брильянтами, которая едва не вылетела у нее из уха.

Я понимал, что она беспокоилась за меня. Мне также было известно, что Божена сильно ко мне привязана, несмотря на то, что кузина пыталась всеми силами это скрывать.

– Прежде всего навестить прислугу Вяземских, – ответил я. – Ведь кто-то же, кроме Кинрю, должен был видеть подозрительного господина в бурнусе, – уверенно заявил я. – К тому же, мне бы очень хотелось расспросить горничную, приводившую в чувство Элен, не обмолвилась ли графиня какой-нибудь фразой в беспамятстве, которая смогла бы меня навести на какие-либо размышления.

– Я с вами, Яков Андреевич, – тут же промолвил мой ангел-хранитель.

– Тогда собирайся! – велел я ему.

– Ну, значит, и мне пора честь знать, – нервно улыбнулась Божена. – Держите меня в курсе событий, – попросила она.

II

Я выехал из дома в собственном экипаже. Мой Золотой дракон, как и обещал, сопровождал меня. До Обуховского проспекта мы добирались около получаса.

– Вряд ли лакей станет с вами разговаривать, – нарушил молчание Юкио, разглядывая из окошка кареты прохожих.

– Это почему же? – осведомился я. Японец иногда своими фразами ставил меня в тупик.

– Если этот таинственный господин действительно имеет какое-то отношение к обмороку Элен Олениной, то он наверняка в сговоре с лакеем, который его сопровождал. Иначе и быть не может! – уверенно заявил Кинрю.

– В этом, пожалуй, ты прав, – согласился я. – Но попробовать-то стоит! Чем черт не шутит? А? Попытка – не пытка!

– Я не верю ни в бога, ни в дьявола, – покачал головой Кинрю.

– А в предсказания Миры? – усмехнулся я.

– Ну, если только самую малость, – отозвался мой Золотой дракон. Механическим движением он поправил булавку для галстука.

Наконец, я вышел из экипажа и направился к особняку. В этот раз японец настоял на том, чтобы сопровождать меня.

Я несколько раз постучался в двери парадного входа. Наконец, на пороге появился человек в лакейской ливрее и во все глаза уставился на японца.

– Эко диво! – пробормотал он себе под нос.

Кинрю ткнул меня локтем в бок, давая понять, что это и есть тот самый человек, который сопровождал таинственного незнакомца в бурнусе в то самое мгновение, когда в танцевальном зале особняка случился пожар.

– Господа-то еще почивать изволят, – развел руками лакей. – Я и доложить о вас не могу, – добавил он с кислой миной на рябом, испорченном оспой лице.

Я не мог оторвать взгляда от висящего мешочка кожи под его подбородком.

– Ты лучше мне, милый, скажи, что за человек здесь под окнами околачивался, когда в бальном зале штофная гардина зажглась, – велел я ему, протягивая империал.

– Какой еще такой человек? – насторожился лакей и попятился к двери. Он даже деньги не взял. – Не видел я никого! Не знаю!

– Ну что ж, – не стал я настаивать, – тогда проводи нас к горничной, которая приводила в чувство графиню Оленину.

– Отдыхает она, – испуганно пробормотал лакей.

– А ты разбуди! – сказал я уже в приказном тоне.

– Ну, хорошо, – наконец согласился лакей. – Подождите немного, господа! Анфиску я вам на крыльцо, так уж и быть, уговорили, выведу!

– Ну, что я говорил, – самодовольно изрек Кинрю, когда лакей скрылся за дверью. – У этого-то рыльце тоже в пушку!

– Завидная проницательность, – ответил я полусерьезно-полушутя. Японец покосился в мою сторону, насупился, но ничего не ответил.

Наконец на пороге особняка показалась молоденькая горничная в бесхитростном темном платьице, ситцевом крахмальном переднике и в белой косынке на голове.

– Так ты и есть Анфиса? – осведомился я, смерив ее с ног до головы придирчивым взглядом.

– Я и есть, – девчонка захлопала ресницами и залилась краской, как наливное яблочко. – А вы кто будете? – спросила она.

– А мы хотели у тебя справиться о здоровье графини Елены Александровны Олениной, – осторожно ответил я.

– Отчего же у меня? – удивилась горничная.

– Так ты же ее в чувство-то приводила? – спросил я, протягивая ей империал, отвергнутый неподкупным лакеем.

Анфиса начала испуганно озираться по сторонам.

– Бери, бери, – я вложил ей в руку монету. – Когда расскажешь все, как было, заплачу вдвое больше, – пообещал я.

– Ну, хорошо, – нехотя согласилась девушка. Она была такая худая, что походила на тонкую спичку с белой головкой. – Я скажу, что к обедне пошла свечку поставить, а сама в кофейню пойду. Знаете, в ту, которая здесь, на берегу Мойки ближе всего? Так вы меня в ней и дожидайтесь!

На этом мы с ней и условились. Анфиса скрылась в господском особняке с флигелями, а я вместе с Кинрю отправился к своему экипажу.

– Вы полагаете, Яков Андреевич, что горничная расскажет вам что-нибудь стоящее? – поинтересовался Золотой дракон, щурясь от солнца.

– Не знаю, – я в ответ только пожал плечами. – Остается надеяться!

Анфиса долго ждать себя не заставила. Она назначила встречу в той самой кофейне, где я когда-то встречался с княгиней Полянской, возлюбленной бальи Мальтийского Ордена. Поэтому обстановка в кофейне волновала меня и будила воспоминания, которые я считал глубоко похороненными в глубине души.

– Ну вот и я, – запыхавшись проговорила горничная. – Что вы хотите знать? – осведомилась она, сглотнув ком в горле.

– Графиня Оленина что-нибудь говорила в беспамятстве? – задал я первый вопрос.

– Да, – кивнула горничная, – что-то про свадьбу, флердоранж и чеснок, – сказала она.

– Про что? Про что? – удивился японец.

– Ну, я же сказала, – Анфиса надула пухлые губки, которые ярким пятном выделялись на ее истощенном лице. – Мне и самой показалось странным, что… – горничная умолкла, но потом продолжила: – Я заметила у барышни на груди осиновый крестик, – сказала она после короткой паузы и часто-часто заморгала ресницами. – Видно правду говорят про графиню, что она умом повредилась! Или и вправду ее нечисть замучила? А? Как вы думаете?