Инфернальная мистификация

– Но ведь вашей сестре нездоровится, – заметил я.

– Да, – подтвердил Оленин. – Однако в последнее время она особенно боится оставаться одна! Поэтому, чем многолюднее общество, тем…

– Тем лучше себя чувствует ваша сестра, – догадался я.

– Совершенно верно, – невесело отозвался Оленин.

* * *

Кинрю терпеливо дожидался меня в четырехместной карете. Мне показалось даже, что он задремал, откинувшись на спинку сиденья, обтянутого бархатистой темно-вишневой тканью.

– Яков Андреевич, ну, наконец-то! – обрадованно воскликнул японец. – А то я уже начал волноваться, не случилось ли что?! Хорошо еще, на поиски не отправился, – он подмигнул мне слегка раскосым глазом. – Представляю, что себе навоображала Мира! Вам удалось что-нибудь узнать? – осведомился Кинрю с нескрываемым любопытством. – В этом особняке и впрямь какая-то нечисть завелась?

– Не знаю, – усмехнулся я, удобно усаживаясь на сиденье. – Странно все как-то! Возможно, что юная графиня и в самом деле больна, – я пожал плечами. – Или кто-то намеренно сводит ее с ума.

– Но если это так, – вкрадчиво произнес Кинрю, – то должны же быть у этого кого-то какие-нибудь мотивы, – справедливо заметил он. – Вам удалось переговорить с Еленой Олениной наедине?

– Мне вообще не удалось переговорить с Элен, – констатировал я.

– Досадно, – причмокнул Кинрю. Он велел кучеру трогать и вновь обратился ко мне: – Кстати, а куда мы теперь направляемся?

– В Вяземскую лавру, – усмехнувшись ответил я. Так нарекли этот дом в народе.

– Куда? Куда? – переспросил Кинрю.

– К князю Вяземскому, – пояснил я. – Его особняк находится здесь неподалеку! Он выходит двумя большими флигелями на Обуховский проспект и на Фонтанку. – Кажется, князь дает бал сегодня…

Карета остановилась прямо у парадного входа. Здесь уже расположились несколько экипажей.

– Ну, вот мы и на месте. Подожди меня здесь, – попросил я Кинрю, а сам отправился к коринфским колоннам, предварявшим парадный вход.

Мне удалось миновать вестибюль, не привлекая к себе пристального внимания. Однако у дверей танцевального зала мне пришлось все-таки отрекомендоваться камердинеру, который представил меня хозяевам дома, самим Вяземским, после чего я вошел в белоснежный зал с высокими мраморными колоннами. Навощенный паркет сверкал в свете множества канделябров, в центре зала в шотландском экосезе кружились пары. Возле стен стояла мебель из серебристого тополя, обтянутая нежно-голубым бархатом.

– Кузен! – услышал я у себя за спиной знакомый голос Божены Феликсовны.

– Сестрица! – обернулся я. – Признаться, я никак не ожидал тебя здесь увидеть!

– Так-то ты обо мне печешься! – усмехнулась она.

Божена Зизевская, как всегда, была восхитительна. Ей удивительно шел ее почти невесомый наряд – полупрозрачная зеленоватая муслиновая туника на золотом чехле, отделанная искусной вышивкой. Две изящные броши на ее хрупких плечах сверкали бриллиантовыми брызгами в свете сотни свечей. Платье было перехвачено под грудью широким поясом. Все пальцы Божены были унизаны кольцами, левую руку украсили несколько жемчужных браслетов. Ее золотистые волосы, завитые в кудри, были стянуты шелковой сеткой, роскошное тело источало дурманящий аромат пачули, за который в свете сестрицу мою Божену Феликсовну и прозвали Цирцеей.

Божена была дочерью моей ныне покойной тетушки по отцу Софьи Романовны Кольцовой, которую не пощадила чахотка, и польского дворянина Зизевского, который погиб где-то в районе Дербентского ханства.

Сестрица была обладательницей весьма неспокойного нрава, огромного состояния и массы поклонников, курила гашиш, держала светский салон; могла дать ценный совет и с легкостью вступить в какое-нибудь тайное общество… Злые языки поговаривали, что она была в любовной связи с самим императором Александром Павловичем, во что, впрочем, я не особенно верил!

– Ты приехал развлечься? – Божена сверкнула сине-голубыми глазами. – Или?.. – Она одарила меня красноречивым взглядом, потому как была немного осведомлена о роде моих занятий в ордене «Золотого скипетра».

– Или, – не стал отпираться я. – Меня интересует Елена Оленина, – прошептал я ей на ухо.

– Ах, вот оно что, – Божена прикусила губу. – А ведь я могла бы и сама на этот счет догадаться, – усмехнулась она.

В этот момент двери бального зала вновь распахнулись, и камердинер объявил о прибытии семейства Олениных.

Первым в танцевальный зал вошел мой знакомый подпоручик Владимир. Следом за ним появились Наталья Михайловна, Мария и Елена Оленины.

Старшая Оленина была в масаке винного цвета, отороченной черными ажурными блондами из французского шелка. Ее высокую прическу венчала венгерская тока, усыпанная брильянтами, переливавшимися светло и жарко в пламени позолоченных канделябров.

Мари – в невесомом розово-сиреневом платье из флера на тончайшем чехле. Ее ослепительной красоты плечи были прикрыты одним только муслиновым шарфом, стянутым на груди. К балу она вновь успела переодеться.

Наконец, я впервые увидел Елену Оленину. Это была высокая светловолосая девушка с теми же чертами лица, что и у Владимира, с живыми, серо-голубыми глазами, кружевными иссиня-черными ресницами и милой улыбкой на прелестных устах. На ней был бальный длинный белоснежный роброн со шлейфом, затканным серебром; на плечах – такой же муслиновый шарф, что и у сестры; в волосах – белая широкая лента, приколотая золотой шпилькой к шиньону; на шее – колье из нескольких рядов жемчуга.

– Красавица! – на ухо мне восхищенно прошептала Божена. Я знал, что комплимент из уст моей кузины – это многого стоит!

Владимир едва заметно кивнул мне, тогда как Наталья Михайловна, приняв чопорно-неприступный вид, проплыла мимо меня, будто бы не заметила.

– Ты уже знаком с Еленой? – осведомилась Божена. Она с искренним любопытством рассматривала наряд из лионского шелка на юной Олениной.

– Нет, – я отрицательно покачал головой. – Но я надеюсь, что ты, кузина, все-таки соблаговолишь ей меня представить!

– Ты, милый братец, как всегда, в своем амплуа, – усмехнулась Зизевская, легонько хлопнув по краю платья крошечным веером. – Возможно, – сложила она свой ротик в очаровательной улыбке, тем самым, якобы, подавая мне крошечную надежду. Аналогичным образом кузина, судя по всему, забавлялась со своими многочисленными поклонниками.

В этот момент какой-то молодой человек пригласил Элен на гроссфатер. Как только зазвучал старинный немецкий танец, Оленина оказалась в самом центре бального зала. Я не мог оторвать взгляда от этой экзальтированной особы, которая, казалось, жила фамильным преданием и излучала его флюиды. У нее на лице было написано, что ей уготована какая-то инфернальная участь!..

– Яков! Это даже неприлично, в конце-концов, – прошипела Божена.

– Ты заметила, как она бледна? – отозвался я.

– Да, – тихо подтвердила Божена. – В свете ходят слухи, что Оленина не в себе, – многозначительно добавила она.

– Кто с ней? – осведомился я.

– Не знаю, – Божена пожала плечами. – Какой-то повеса. Во всяком случае, не жених! Это уж точно!

– У Элен есть жених? – насторожился я.

– Теперь уже нет, – Божена снова щелкнула веером. – Был, – пояснила она.

– А ты не могла бы рассказать поподробнее?

– Отчего же? Могла бы! – соблаговолила кузина. – Только не сейчас, разумеется, – усмехнулась она.

Я перевел взгляд на Мари, которая тоже оказалась в гуще танцующих. Она была в паре с офицером Семеновского полка.

– Это еще кто? – осведомился я.

– Чаще надо в свете бывать, – ядовито заметила Божена Феликсовна. – Константин Кузнецов, собственной персоной! Блестящая партия!

– Ах, да, – припомнил я, – будущий супруг Марии Александровны!