Черные паруса

– Истина, как она есть, – произнесла Прозор с привычной уклончивостью. Она захлопнула блокнот с описаниями шарльеров и застегнула замысловатые крючки, как будто не рассчитывала его снова открывать до последнего вздоха Старого Солнца. – Допустимая погрешность – как всегда, я правильно поняла?

– Такая же, какую принимал Рэк, – сказала Фура.

– Ну, у Рэка было несколько преимуществ, которых мы лишены. – Прозор намекала (если я хоть как-то научилась понимать то, о чем она не говорила вслух) на тщательно подобранную команду, а не на компанию людей, которых свела судьба, однако остаток своего заявления она тактично не озвучила. – Ладно, пусть будет обычная погрешность. Заканчиваем наряжаться. – Она покосилась на свой хронометр. – Пять минут до исчезновения поля.

С соображениями практичности не поспоришь, и к тому же мы уже надели вакуумное снаряжение, за исключением шлемов и последних соединительных элементов. Мы унаследовали очень славный корабль, полный прекрасного оборудования, но никто бы не догадался об этом по пестрому виду нашего отряда. Скафандры представляли собой мешанину деталей из сплавов коричневого и ржавого цвета, вырезанных и сваренных вместе с осторожностью и вниманием, но без особой заботы о красоте конечного результата. Мы были уродливы и неуклюжи, как человекоподобные фигуры, которых соорудили из содержимого лавки старьевщика. Почему мы не воспользовались какими-нибудь симпатичными скафандрами, оставленными Босой? Потому что среди них не нашлось подходящих для такой работы. Боса не пачкала руки, роясь в шарльерах. Она позволяла другим экипажам заниматься этим в свое удовольствие, а затем нападала на них ради трофеев. От Босы мы унаследовали несколько красивых черных вакуумных скафандров, но они предназначались для абордажа и потрошения других судов, так что оставалось лишь вытащить уцелевшее дрянное снаряжение из остова «Пурпурной королевы», принадлежавшей капитану Труско.

Мы проверили скафандры друг друга, защелкнули шлемы, подтянули лицевые щитки, убедились, что все шланги и уплотнения надежно закреплены, помахали руками и ногами, сделали вид, что приседаем и хлопаем крыльями. Страмбли обошла нас с масленкой, капая в движущиеся части. Я сгибала и разгибала пальцы в перчатке до кровавых мозолей. Мы проверили трещальник – связь между скафандрами; я постукивала пальцем по шлему Прозор, пока ее голос не зазвучал четко. Фура все еще управляла катером, но, продолжая сидеть в кресле, позволила другим суетиться вокруг себя: вытянула предплечье, словно королева, ожидающая, что ей поцелуют руку. В данном случае это была ее правая рука, механическая от предплечья до кончиков пальцев. На здоровой она носила обычную защитную перчатку, а на искусственной – тугую манжету вокруг локтя, не обременяя металлический протез, что позволяло осязать с большой различительной способностью всякие предметы в вакууме. Манжета была неудобной и сложной в настройке, так что Страмбли проверила ее на герметичность.

Прозор снова посмотрела на часы.

– Одна минута, – сказала она на этот раз по трещальнику, и голос звучал одновременно далеко и близко, потому что в катере все еще была атмосфера.

Фура сбросила скорость для последнего захода. Казалось, простирающийся внизу мир покрыт беспокойным морем цвета копоти. Поле волновалось, кое-где становясь непрочным. Сквозь него проступали фрагменты поверхности, покрытые вертикальными скальными образованиями, похожими на зазубренные шипы какого-то броненосного животного.

– Тридцать секунд, – сказала Прозор. – Поддерживай скорость спуска.

– Не похоже, что он готов лопнуть, – опасливо заметила Страмбли.

– Лопнет, – сказала я, понимая, насколько маловероятно, что Прозор ошиблась в своих ауспициях.

Последние пятнадцать-двадцать секунд поле как будто мерцало, и это мерцание ускорялось – мы словно наблюдали за вращением раскрученной монеты, которая движется все быстрей и дрожит, а потом резко останавливается. Это была предсмертная песнь поля, и когда оно исчезло, то исчезло мгновенно, и внизу остался только голый камень, от полюса до полюса покрытый шипами.

Было темно. Одна сторона шарльера была обращена к Пустоши, другая – к Старому Солнцу. Мы находились в десяти миллионах лиг от внешних орбит Собрания, поэтому свет дряхлой звезды, пробравшийся к нам сквозь промежутки между тысячами миров – нет, скорее миллионами, – уже потускнел и выцвел. Когда этот измученный путешественник падал на шарльер, ему хватало сил лишь нанести несколько красных и фиолетовых бликов на каменные иглы, намекая на мрачные тайны, заточенные у их основания. На стороне, обращенной к Пустоши и озаренной только светом далеких звезд – столь далеких, что даже тем из нас, кто побывал в Тревенце-Рич, было сложно осмыслить своим обезьяньим умом подобное расстояние, – шарльер был почти таким же черным, как паруса самой «Мстительницы».

– Видишь что-нибудь знакомое? – адресовала Фура свой вопрос Прозор.

Та запустила на одном из циферблатов своего хронометра отсчет времени с момента отключения поля.

– Дрейфуй на север. Вон тот пучок шипов – ориентир.

– Они все выглядят одинаково, – проворчала Страмбли.

– Не для меня, – парировала Прозор.

Фура выровняла нас над вершинами шипов. Глядя поверх ее облаченных в металл плеч на датчики топлива, я видела, как дергаются стрелки, когда ей приходится использовать импульс тяги, чтобы мы, дрейфуя, не слишком приблизились к острым скалам. Прозор уже сообщила, что в Грохотуне есть поглотитель, и это еще больше осложнило нам задачу – ведь предстоит тащить обратно тяжелые бочки с топливом.

– Продолжай, Проз, – сказала Фура.

– Опустись пониже. Пройди между вон той парой шипов.

– Маловат промежуток.

– Нам шире и не нужно. Наш катер не крупнее того, которым пользовался Рэк, а он проскакивал тут много раз.

– Поверю на слово, – сказала Фура.

И хотя я видела только затылок сестры в шлеме, мне представилось, как она прикусила язык от сосредоточенности.

Мы скользнули между шипами, направляясь вниз. Становилось все темнее, тени перекрещивались, пока не изгнали последние скудные отблески света. Фура включила фонари катера, желтые лучи пересекли вакуум и заплясали по раздутым основаниям каменных шипов.

– Вижу посадочную зону, – сказала Прозор. – Прямо по курсу. Продолжай спуск, и все будет славненько.

– А почему это место называется Грохотун? – спросила Страмбли.

– Адрана, – обернулась ко мне Фура, – считывай высоту, пожалуйста.

– Ну конечно, – одними губами произнесла я и перебралась к ее консоли, где могла видеть медленно вращающиеся цифры высотомера. Прибор был похож на подметалу на «Мстительнице», только импульсы посылал не во все стороны, а вниз, на поверхность, измеряя отрезок времени до их возврата. – Сто пядей, – сказала я, когда цифры достигли этого круглого числа. – Девяносто. Восемьдесят.

Зажужжала консоль, вспыхнула красная лампочка. Фура зарычала.

Я узнала этот огонек. Предупреждение насчет топлива.

– Только не говори, что все отмерила впритык, – прошептала я.

– Нет смысла возвращаться домой, если не найдем запасы Рэка, – так же тихо ответила Фура.

– Поверить не могу…

– Следи за высотой, сестра.

Хотелось огрызнуться – свою просьбу она произнесла как приказ. Но поскольку мне не меньше, чем Фуре, хотелось, чтобы мы не разбились, я решила смирить гордыню и оглашать цифры.

– Шестьдесят.

– Боковой дрейф, – сказала Прозор.

Фура кивнула:

– Корректирую.

– Пятьдесят пядей, – проговорила я пересохшими губами. – Сорок.

Фура передвинула еще один рычаг. В брюхе катера залязгало и зажужжало – машина выставила паучьи посадочные ноги, слишком хрупкие и нескладные, чтобы их можно было развернуть раньше. Теперь пламя дюз в такт заиканию наших двигателей высвечивало все больше деталей окружающего рельефа: повсюду вздымались шипы, как огромные окаменевшие деревья в сказочном лесу.

– Обратный поток, – сказала Фура. – Переходим на посадочные двигатели.

– Без паники, – произнесла Прозор.

– Двадцать пядей! – выкрикнула я. – Десять!.. Пять!..

Посадочная площадка быстро приближалась – плоский выжженный круг, оплавленный многократным выхлопом реактивных двигателей. Опоры коснулись поверхности первыми, и корпус запрыгал вверх-вниз, поглощая часть нашего импульса.

– Посадочный сигнал, – сказала Фура, когда загорелся еще один индикатор. – Стоп машина.

Опоры согнулись, и катер приземлился на брюхо. Рокот двигателей стих, оставив только шипение и пыхтение наших дыхальных механизмов; кожистые мехи то сжимались, то разжимались.

Красная сигнальная лампочка все еще мигала, уведомляя о проблеме с топливом. Только теперь, когда мы сели и выключили двигатели, Фура щелкнула по ней пальцем, заставляя отключиться.