Честное комсомольское

– Не в первый раз Мишка нас вот так за нос водит! – возмущался Саша.

Не останавливаясь, он на ходу снимал ковбойку и стягивал физкультурные шаровары, прыгая то на одной, то на другой ноге. Перебросив одежду на руку, он шел теперь по дороге в одних трусах, подставляя сентябрьскому, еще жаркому солнцу покрытое загаром тело.

– Свинячье рыло! – равнодушно повторял Пипин Короткий, тоже раздеваясь на ходу.

– Да его-то чего ругать? Он в деда пошел. Улегерши – сочинитель, – продолжал Саша. – На бумагу лень записывать, так он в жизни сочиняет. А мы-то развесили уши…

– Идиоты! – окончательно определил Пипин Короткий, вылезая из штанов и первый кидаясь в холодную неглубокую речку. – Ай!

Он взвыл от холода и, поочередно взмахивая над водой короткими руками и поворачивая голову на крепкой шее то вправо, то влево и почти по пояс высовываясь из воды, быстрыми бросками поплыл вперед. Пловец в нем чувствовался отменный.

За ним не спеша вошел в реку Саша. Покрякивая срывающимся баском, он сначала окунулся, а потом бросился догонять товарища. Полезли в воду и остальные.

В это же время, когда мальчишки, обманутые Мишей Домбаевым, купались в холодной осенней речке, с огуречного поля возвращался домой классный руководитель, Александр Александрович Бахметьев.

Сзади него утомленно шагали шесть девочек. Их разморило от жары. Недавно подул ветер, и мошкара, не кусаясь, серыми тучками кружилась над их головами. Сетки с девичьих лиц были отброшены, платки, целый день туго облегавшие головы, шеи и щеки, развязаны. К уставшим за день от сеток и платков лицам так приятно прикасался ветерок…

Девочки шли, сбившись в кучу, и горячо обсуждали неожиданное исчезновение мальчишек. Десятый класс, всегда и везде первый, сегодня явно отстал от всех бригад. Девочки тараторили на все лады, доискиваясь до причины бегства своих одноклассников. Они были уверены, что только какое-то необычайное происшествие могло заставить всех мальчишек сразу покинуть поле. Высказывались самые различные догадки, но, обсудив, девочки тут же их отвергали. Нетрудно было предвидеть, каким жалким будет выглядеть десятый класс в очередном номере полевого листка.

В разговоре не участвовала Только одна Стеша Листкова. Она и всегда-то была молчаливее и сдержаннее других, а сегодня ей и вовсе приходилось молчать. С девятилетнего возраста она дружила с Сашей Коноваловым и его вину – уход с поля – в какой-то мере считала своей виной.

Стеша шла сзади всех. Она была ростом выше подруг, полнее и уже выглядела совсем девушкой. Школьницы не удивлялись дружбе Стеши и Саши. По пригожести своей из всей школы только Стеша Листкова была под стать красавцу Саше. Тяжелая коричневато-рыжая коса Стеши опускалась ниже пояса. Кожа на ее лице и руках была такой белой, как это бывает только у людей с рыжеватым цветом волос. Золотисто-коричневые глаза, всегда веселые и даже смешливые, Стеша щурила, потому что была близорукой, но казалось, это она нарочно прикрывает их своими густыми темными ресницами, чтобы скрыть безудержно-веселый огонек. Говорили на селе, что к директору МТС Федору Николаевичу Листкову не раз старомодные родители засылали сватов…

Классный руководитель и девочки вышли на тракт, по которому то и дело проносились грузовые и легковые автомобили, мотоциклы. Тут же плелись стада коров и овец, поднимая страшную пыль.

Александр Александрович остановился, подождал, пока подойдут девочки, и, когда они поравнялись, помахал им рукой: «До завтра» – и свернул в тихую улицу с канавами и дорогой, заросшей травой.

Он подошел к небольшому дому, выкрашенному в зеленоватый цвет, и вошел во двор через скрипучую калитку. Мохнатая дворняжка приласкалась к нему. Старуха хозяйка, перебиравшая рассыпанный на земле лук, приветливо улыбнулась.

Александр Александрович вошел в свою небольшую холостяцкую комнату, очень опрятную, с кроватью, заправленной по-солдатски, с книжными шкафами, полными книг, с картой звездного неба, повешенной на стене, и старым пианино, заваленным нотами.

Окно было открыто, и на самом краю подоконника, выкрашенного голубой эмалью и заставленного комнатными цветами, лежало письмо.

Александр Александрович посмотрел адрес отправителя: город Новосибирск, Маркса, 18, Потемкина. Все эти сведения ничего ему не сказали, но, вглядываясь в почерк, он вздрогнул и побледнел.

– Катя! Неужели Катя?! – вслух сказал он и дрожащими руками разорвал конверт.

Да, это писала Катя Крутова.

В «Учительской газете» я прочла заметку об учителе Александре Александровиче Бахметьеве.

Саша, неужели это ты! Впрочем, я всегда знала, что где-нибудь, хотя бы на самом краю жизни, я обязательно услышу о тебе.

Многое хочется рассказать тебе, о многом спросить, но я подожду до получения твоего письма.

    К а т я   К р у т о в а.

Ниже написаны адрес, имя, отчество и фамилия:

Екатерине Ермолаевне Потемкиной.

Потемкина… Эта новая, чужая фамилия рядом с дорогим именем больно кольнула Александра Александровича, хотя было естественно, что за двадцать лет, которые он не видел Кати и ничего о ней не слышал, она могла выйти замуж и изменить фамилию.

Александр Александрович снова опустился на стул, снял с головы белую фуражку, расстегнул белую, подпоясанную крученым пояском косоворотку. Еще и еще раз пробежал он глазами короткое письмо.

– Какая неожиданность, какая счастливая неожиданность! – прошептал он. – Катя… Подсолнушек… (Так называли ее в школе.)

Александр Александрович опустил на руки голову со светлыми седеющими волосами и задумался…

Катя

Он не знал своих родителей. Не знал, где родился. Родители его, видимо, погибли во время гражданской войны. Какие-то люди пригревали его в раннем детстве, но и они не сохранились в памяти. Он помнил себя с тех пор, когда грязный, обовшивевший и всегда голодный ходил с компанией таких же безродных детей и все они носили кличку «беспризорники». Спали на чердаках, днем гоняли на базарах, воровали. Их приводили в милицию, определяли в детские дома, которых неизвестно почему они боялись и откуда старались поскорее убежать. Правда, в одном детском доме он задержался.

…Городок Камень-на-Оби. Белый двухэтажный дом с балконом и террасой. Сад у дома, окруженный густой порослью крыжовника и смородины. За садом – огород, за огородом – речушка Суева, а за Суевой – большой мир, непонятный, загадочный…

В детдоме – безродная детвора, няни, кухарка, конюх, учительница-воспитательница и «наша мама» Олимпиада Николаевна – самая главная распорядительница. Здесь началась его сознательная жизнь.

У Олимпиады Николаевны был сын-школьник. Он любил маленького белоголового Сашу. Это он помог Саше раньше времени одолеть букварь и от букваря проторить тропинку к «Слепому музыканту», «Хижине дяди Тома», к «Робинзону Крузо», к «Тому Сойеру», к произведениям Пушкина и Лермонтова.

В этом детском доме девятилетний мальчик получил имя. Стал он Александром Бахметьевым. Кто дал ему это имя? Почему именно такое – осталось неизвестным.

Так протекало его детство. В школу он пошел поздно. Учился с желанием, хорошо. В точных науках не было ему равного, и учителя прочили ему завидное будущее.

В своем классе он был на два года старше товарищей. Но чувствовал себя старше их не только по годам. Все они имели родителей, счастливое детство. Их еще не заботило будущее. У Саши детства не было. И он знал: как только окончит седьмой класс, его отчислят из детского дома и устроят на работу. Он будет жить самостоятельно. Этот момент вступления в большую жизнь Саша почему-то представлял себе эпизодом из сказки. Он на белом коне, c копьем в руке останавливается на развилке трех дорог. Дороги идут в разные стороны, и на развилке лежит камень с надписью: «Направо пойдешь – коня потеряешь, налево пойдешь – сам погибнешь, прямо пойдешь – и коня не станет, и сам пропадешь…»

Саша Бахметьев рос не по возрасту серьезным, застенчивым, немного нелюдимым. Кроме математики, он имел пристрастие к музыке. Научился играть на рояле, мандолине, гитаре, балалайке. И надо сказать, на рояле он играл не хуже тех девочек и мальчиков, которые учились музыке у преподавателей.

Вот в это-то время он и встретился с Катей Крутовой. Она была младше его, но училась в восьмом классе. Внешне она ничего особенного собой не представляла. В школе учились девочки и покрасивее ее. Была Катя небольшая, темноголовая, с чуть косящими черными глазами, с золотыми веснушками на коротком носике. На недлинных, слегка вьющихся волосах, по моде того времени, она носила большой черный бант. Саша Бахметьев обратил внимание на Катю потому, что она очень хорошо играла на рояле.

Сейчас Александр Александрович ясно представил себе Катю на крутящемся стульчике у рояля, ее властные маленькие руки, покоряющие многозвучный большой инструмент. Александр Александрович помнил сочные, бархатные аккорды, которые брала Катя, играя увертюру из оперы «Кармен» Бизе.

Музыкой или чем другим взяла за сердце Катя шестнадцатилетнего Сашу, но так уж случилось, что, кроме нее, за всю молодость не заметил он ни одной девушки.

В то время он начал писать музыкальные произведения, одно из них – по его мнению, лучшее – посвятил Кате. Оно называлось «Первая любовь».

Превозмогая застенчивость, Саша Бахметьев передал Кате ноты. Было это в школе, у вешалки… А потом он долго стоял у окна и глядел ей вслед. Она бежала с подругами, в черной шубке, в черной меховой шапочке с длинными ушами, развевающимися на ветру…

Александр Александрович закрыл глаза и опять представил себе Катю так ясно, точно было все это не двадцать лет назад, а лишь вчера. Грустно и, пожалуй, отрадно стало на душе.

«Какая теперь она?.. Ей уже около сорока. Кто она? Что за человек сложился из прежней маленькой Кати?»

Последний раз они виделись студентами. Она была студенткой медицинского института, он – физико-математического факультета университета. Она приехала к родным на каникулы. Саша с трудом ходил после крупозного воспаления легких. Катя принесла ему букет полевых цветов. Эти цветы долго стояли у него на столе, уже совсем сухие, а он все еще не мог расстаться с ними. Никогда ни он, ни она не сказали друг другу о своей любви. И оба знали, что любили гораздо сильнее, чем могли любить их друзья и подруги. И все же пути их, как то часто получается в жизни, неизвестно почему разошлись.

Годы шли… Александр Александрович окончил университет, затем аспирантуру и неожиданно увлекся педагогической работой. Школа и музыка, которую он по-прежнему страстно любил, заполняли его жизнь. Девушки лучше Кати он не встретил и остался ей верен.

Вспомнился 1941 год. Александр Александрович был в самом пекле войны. Вместе с армией вначале отступал. Вместе с ней пошел потом в наступление, прошел чуть ли не по всей Европе. Был возле рейхстага в тот исторический момент, когда взметнулось на нем красное знамя. В те дни ему особенно хотелось найти Катю. Он писал письма ей и ее родителям, ее друзьям. Но никто не отозвался. Желание найти Катю с годами не только не исчезало, но становилось все сильнее.

Однажды летом он даже приехал в тот город, где прошла их юность. Не без труда он нашел дом, где жила Катя. Улица теперь называлась по-другому. Дом, очевидно не раз ремонтированный, стал неузнаваемым. Но калитка ему показалась прежней, со старинным круглым кольцом, даже скрип ее был знакомый. И такую тоску разбудил этот звук в сердце, что Александр Александрович, прежде чем шагнуть во двор, постоял несколько мгновений у калитки, еле переводя дыхание. Во дворе было почти так же, как и раньше. В глубине – двухэтажный дом, справа – маленький, одноэтажный. Здесь когда-то жила Катя, поднималась по этим ступенькам крыльца, касалась рукой этой двери. Он никогда не был в ее доме: не решался зайти. Только провожал до двери. И часто вечерами ходил мимо дома до тех пор, пока в окнах не гасли огни. Где она теперь? Жива ли? Вспоминает ли о нем хоть когда-нибудь, хоть изредка?..