Технология власти

Технология власти
Абдурахман Геназович Авторханов

Автор – выдающийся писатель, историк, доктор политических наук.

Окончив Институт красной профессуры, работал в ЦК ВКП(б), был в центре политической жизни СССР 30-х годов.

«Технология власти» – одна из наиболее известных и популярных в мире книг о функционировании советской машины власти.

«Для меня Абдурахман Авторханов стал великим учителем, как надо писать книги», – Виктор Суворов.

Авторханов Абдурахман

Технология власти

Предисловие к изданию 1976 года

I. Как была задумана эта книга

У моей «Технологии власти» оказалась необыкновенная судьба: изданную на Западе для эмиграции, в СССР ее распространяет Самиздат в фотопленках, фотокопиях, рукописях. Кагебисты ею тычут в глаза инакомыслящим, прокуроры ее таскают, как «свидетельницу», по залам судебных заседаний Москвы, Ленинграда, Киева и других городов, а судьи за одно ее чтение приговаривают советских граждан к предельным срокам заключения. Из-за нее же великорусские империалисты с партбилетами мне сочинили новую, совершенно фальсифицированную биографию, намеренно подчеркивая, что я чеченец, чтобы напомнить, что Сталин правильно поступил, совершив геноцид над этим маленьким, но свободолюбивым народом Кавказа. Вот этот полицейский ажиотаж незадачливых мракобесов, напоминающий танец людоедов вокруг их жертвы на костре, собственно, и сделал книгу известной. Но если люди, рискуя даже тюрьмой, читают ее и дальше, а дикари из КГБ по-«брежневу» продолжают неистовствовать, значит есть в моей книге что-то такое, чего нет в советских книгах на данную тему: информация о путях и методах рождения сталинщины. Поэтому Самиздат продолжает распространять «Технологию власти», а радиостанция «Свобода» за последние три года трижды передала ее полный текст на СССР.

Готовившееся второе издание на Западе, на которое уже была израсходована значительная сумма, стала жертвой «детанта» – его запретили (рука КГБ не очень сильная, но очень длинная). Сейчас это запрещение снято. Еще во время действия запрета издательство «Посев» обратилось ко мне со следующим сообщением: «Из России идут категорические требования переиздать «Технологию власти». Это считается настолько важным, что мы твердо решили, несмотря ни на что, ее переиздать…»

Но самым странным в судьбе «Технологии власти» мне показалось другое: фарисействующие чистоплюи от идеологии, подписывая одной рукой судебные приговоры о наказании рядовых советских граждан за чтение ее подпольных изданий, подписывают другой рукой приказ об издании на деньги советского народа «Технологии власти» в государственном издательстве. Так вышло ее специальное закрытое бесплатное издание для партийной элиты в московском издательстве «Мысль». Этот частный пример блестяще иллюстрирует общий духовный закон страны: что можно партийной верхушке, то нельзя народу! Народ – дитя, партия – нянька. Детям не положено читать литературу для взрослых, но ее могут и даже хотят читать их взрослые партийные няньки. И это в нашу эпоху – в эпоху атома, электроники, ракет и космоса, когда люди в поисках информации побывали на Луне, для той же цели все увеличивающееся число спутников рыщет по Вселенной, а мы, благодаря им, сидя у себя в гостиной, в эти же самые секунды живо переживаем у наших телевизоров мировую историю на всех пяти континентах – присутствуем, как зрители, на заседаниях парламентов, конгрессах культуры, демонстрациях народа, на состязаниях спортсменов. Вот в такую эпоху для советского человека табу информация из его собственной истории – ему не положено знать, как 50 лет тому назад Сталин начал восхождение к уникальной тирании. Полувековая история страны объявляется государственной тайной, а интерес к ней – государственным преступлением. Партия, которая не верит в гражданскую зрелость и политическую лояльность народа великой страны, – есть партия обреченных. Партия, которой надо что-то скрывать от народа, есть партия заговорщиков. Партия, которая боится правды, есть партия лжецов и трусов одновременно. Вели владыки Кремля не считают свою партию таковой, то они могут легко это доказать: дать стране, наконец Конституцию с обеспеченными гражданскими правами, гарантированными свободами слова, печати, совести и признанием права нерусских народов решать свою судьбу по-своему… Я обещал в предисловии к первому изданию не реагировать на казенную критику диктатуры. Свое обещание я сдержал хотя бы по той простой причине, что казенная печать не осмелилась подвергнуть критике хотя бы один тезис книги, зато занялась критикой ее автора, как личности. Это вынуждает меня высказаться более подробно о методах, формах и целях «критического творчества» чернильных кули из КГБ. Сначала немножко об истории возникновения «Технологии власти». Эта книга была написана не на задуманную тему. Вот как это случилось.

Неожиданный успех моей первой книги о правлении Сталина («Sta-line au pouvoir», Paris, 1951), сразу же переведенной на другие иностранные языки, вдохновил меня на продолжение взятой темы. Я начал писать новую книгу о становлении сталинского режима, но уже в мемуарном плане, исходя из двух пунктов наблюдения: Москвы и Кавказа.

Едва кончил я одну треть новой книги, как в то историческое утро 6 марта 1953 года диктор немецкого радио с холодным равнодушием, будто речь идет о каком-нибудь обычном смертном, известил своих слушателей: «В Москве умер генералиссимус Сталин».

Странное дело, меня это сообщение тоже не «потрясло», ибо я почему-то считал, что Сталину назначена смерть с того дня, как объявили о его болезни. В тот же день я написал некролог в журнале «Свободный Кавказ», который я тогда издавал. Вопреки завету древних римлян я о покойнике говорил только плохое. Поэтому некролог вышел очень желчный: «Сталин, наконец, умер. Перестало биться волчье сердце и работать дьявольский ум. Ушёл человек, в котором не было ничего человеческого – ни души, ни любви, ни жалости. Холодная жестокость профессионального палача и звериный инстинкт самосохранения роднили его больше со звериным племенем, чем с родом человеческим.

Ушел человек, который обессмертил свое имя миллионами смертей самых человечных из людей в чекистских подвалах, сибирских тайгах, колымских рудниках, среднеазиатских песках и кавказских горах.

Ушел человек, который создал, укрепил и расширил беспрецедентную систему государственного рабства и черного мракобесия.

Ушел человек, который вырастил по своему образу и подобию целый легион народных палачей, жадно ухватившихся за осиротелый трон.

Ушел человек, который создал и вырастил первоклассную армию международных мастеров восстаний, революций и войн, готовых ввергнуть человечество в новую катастрофу за идеи системы усопшего полубога.

Ушел человек, который на протяжении тридцати лет безнаказанно плавал в море крови наших отцов и братьев, в реках слез наших матерей и сестер.

Ушел самый проклятый из всех проклятых людей, которые когда-либо шагали по этой земле…

Осиновый кол в его могилу!

Вечное проклятие его памяти!!

Истребительная война его наследству!!! Таков приговор наших народов. Таков он будет и у будущих поколений». (Журнал «Свободный Кавказ», № 3 (18), март 1953 г.)

Вот так «попрощавшись» со Сталиным, я бросил писать книгу о мертвом тиране, которая теперь никому не нужна.

Через три года, когда я прочел доклад Хрущева на XX съезде о преступлениях Сталина, в котором незадачливый первый секретарь противопоставлял Сталина Ленину, а сталинщину – советской системе властвования, я понял, что напрасно я бросил писать новую книгу, тем более, что умер Сталин, а не сталинская система. Мне было ясно, что осуждая Сталина за инквизицию, все же нельзя было ни противопоставлять его Ленину (сегодня это уже поняли и в Кремле), ни умалять его феноменальные достижения как «технолога власти». Я решил «реабилитировать» Сталина. Урывками, в свободное от службы время, я писал эту книгу с мая 1956 по май 1957 года. При этом я отказался от первоначального чисто мемуарного плана, хотя сохранил первую мемуарную часть, чтобы показать атмосферу времени. Так родились мемуарно-исторические очерки «Технологии власти». Я по опыту знал, что книга дойдет до партийной элиты, но я никогда не думал, что она дойдет и до честных советских граждан. Поэтому приятнейшим сюрпризом для автора явился тот факт, что «Технология власти» нашла через Самиздат дорогу и к советскому читателю. Это обстоятельство не могло не озадачить партийных идеологов. Как реагировать на книгу? Объявить книгу «клеветой на т. Сталина» после XX и XXII съездов было невозможно. Тогда пришлось бы объявить и эти съезды «клеветническими». Изобретательные жандармы от литературы нашли выход: дискредитировать книгу в подполье устами лжедиссидентов, дискредитировать автора в советской печати, сочинив ему новую «биографию»: автор – «враг народа» тридцатых годов, «фашист» и «каратель» сороковых годов, шовинист и русофоб семидесятых годов… Первую попытку сочинить мне такую биографию предприняла газета «Советская Россия» в самом разгаре судебных процессов над диссидентами.

Советская печать – единственная печать в цивилизованном мире, которая пользуется монопольным правом безнаказанности за любую клевету, за очевидную ложь, за беспардонную фальсификацию. Более того. СССР – единственная страна, где фабрикация лжи и фальшивок в пропаганде не только дозволена, но и возведена в степень государственной доктрины.

Исключительно бесцеремонно советская печать поступает, когда речь идет о политической эмиграции из СССР. Тут советские фабриканты клеветы прямо-таки лезут в виртуозы.

На Западе человек, прежде чем собраться в поход против своего противника, должен тщательно взвесить свои обвинения и быть готовым подкрепить их документально, иначе за ложные обвинения он должен будет отвечать перед судом. Ничто это не грозит советскому клеветнику. Его клевета поставлена под защиту советского закона.

На XX и XXII съездах партии приводились ужасающие примеры государственно организованной, массовой клеветы на советских людей со стороны органов НКВД и его бесчисленной армии сексотов. Но заметьте: ни одного судебного процесса даже тогда, в хрущевское время, над клеветниками в СССР не было. Почему? Да очень просто: клевета была и остается непременным и постоянным оружием борьбы режима со своими подлинными или потенциальными противниками. Сказанное здесь я хочу проиллюстрировать на своем собственном примере.

13 июня 1970 года газета «Советская Россия» напечатала явно инспирированную ЦК КПСС статью секретаря Чечено-Ингушского обкома КПСС (замечу в скобках, что за все время советской власти первым секретарем Чечено-Ингушского обкома никогда не был чеченец или ингуш).

Я не буду останавливаться на стиле автора. Хотя автор к своему официальному партийному чину присовокупляет еще и ученую степень – «кандидат исторических наук», но весь его ученый лексикон состоит из сплошной ругани. Это обычный прием советской публицистики, когда нет ни фактов, ни аргументов против противника.

Обратимся к существу дела.

Газета пишет: «В потоке передач на Северный Кавказ день за днем мюнхенская радиостанция «Свобода» клевещет на советскую действительность, подло извращает национальную политику КПСС. Клеветники лезут из кожи вон, пытаясь посеять вражду между народами нашей страны. Они твердят о «советском колониализме», стремятся разжечь националистические чувства лживыми версиями «денационализации» и насильственной «русификации»… Советская Чечено-Ингушетия является объектом особенно оголтелой радиодиверсии… Кто же распространяет радиоклевету? У микрофона радиостанции «Свобода» регулярно выступает «профессор» Авторханов».

Вот это и есть целеустремленная ложь. Никогда за все время существования Северокавказской редакции радиостанции «Свобода» ни на русском, ни на кавказских языках я там не выступал. Так в чем же дело? Неужели резиденты КГБ на Западе и их вездесущие сексоты не знают об этом? Я слишком хорошо представляю себе масштабы возможностей КГБ, чтобы поверить в его «невежество». Значит причину фабрикации этой лжи надо искать в другом, что я и сделаю потом, а пока же продолжу цитирование: «Советская Россия» пишет, что Авторханов – «тот самый Авторханов из Грозного, который в 30-е годы был судим за контрреволюционную деятельность. Позже он клялся, что «осознал» свои ошибки. Ему поверили. Но когда грянула Отечественная война, Авторханов примкнул к фашистам, стал карателем».

Прежде всего бросается в глаза весьма обтекаемая формула: был судим за контрреволюцию «в 30-е годы». Почему же не быть точным? А вот почему: если назвать точные даты, то читатель сразу увидит, что я был жертвой не собственной «контрреволюционной деятельности», а массовой сталинской инквизиции в период ежовщины-бериев-щины – я сидел в НКВД с 1937 по 1942 год. Меня судили дважды – оба раза даже чекистский суд вынужден был оправдать меня, ибо в моем деле не было ничего, кроме клеветнических показаний на меня, взятых под пытками. На суде все свидетели против меня заявили, что они подписали сочиненную следователями НКВД клевету не только на меня, но и на самих себя под тяжестью невыносимых физических пыток – одним ломали ребра, другим выбивали зубы, третьим вводили иглы под ногти, четвертым пускали электрический ток по наиболее чувствительным местам тела, даже был и такой (председатель Шаро-Чеберловского райисполкомах. У.), которого следователь в своем кабинете при «ассистентах»-сержантах самолично кастрировал, а мучить арестованных лишением сна целыми неделями считалось наиболее гуманным методом допроса. Если каждый отдельно взятый метод допроса не помогал, то арестованного пропускали через «конвейер», т. е. через всю систему «методов». Через эту систему «методов» прошел и я сам.

Если при таких допросах я все же умудрился не быть «посмертно реабилитированным», то только потому, что предпочел лучше умереть от пыток на «конвейере», чем подписать ложь на себя и на других. «Советская Россия» говорит мне лишь комплимент, когда утверждает, что в то жуткое время я занимался «контрреволюционной деятельностью», то есть антисталинской деятельностью. Но это такая же ложь, как и другое ее утверждение, а именно: мне простили контрреволюцию из-за того, что я «осознал свои ошибки». Это утверждение безграмотно даже с точки зрения советского уголовного права: ведь контрреволюция, согласно этому праву, не «ошибка», а государственное преступление. За нее давали не свободу, а «вышку». Я никак не мог быть исключением. Я был оправдан приговором Верховного суда РСФСР в 1942 году по двум причинам – из-за отсутствия в моем деле моего личного «признания» и из-за недоказанности самой «контрреволюции». Правда, выпуская меня на волю, НКВД думал, что он использует меня как провокатора против чеченского народа; поэтому в обкоме партии мне торжественно сообщили, что я даже не исключался из партии за все эти пять лет моего сидения. Однако я принял решение порвать с режимом тирании. Вот с этих пор я действительно занимаюсь «контрреволюцией», если контрреволюцией называется борьба против существующей ныне в СССР сталинской системы властвования.

Я хочу привести теперь одно поразительное место из разбираемой статьи, которое представляет собой классический образец того, как вообще происходит советская фабрикация фальшивок. Каждый знает, что Гитлер и Сталин, как инквизиторы, были не антиподы, а близнецы. Чтобы доказывать эту истину, совершенно нет необходимости заниматься фабрикацией фальшивых документов против Сталина и Гитлера. Практика инквизиции Гитлера так же, как и практика инквизиции Сталина, сама говорит за себя. Но вот «Советская Россия» на глазах всего мира пускает в оборот «директиву» вермахта об уничтожении всего чечено-ингушского народа. Газета пишет, что 8 декабря 1941 года вермахт издал директиву, в которой сказано: «Когда Грозный, Малгобек и другие районы будут в наших руках, мы можем ввести в горы необходимые гарнизоны и, когда в горах наступит относительное спокойствие, всех горцев уничтожить. Горского населения в Чечено-Ингушетии не так уж много, и десяток наших зондеркоманд может за короткое время уничтожить все мужское население». Однако такого «документа» в природе не существует. Эта безграмотная фальшивка сочинена не в вермахте, а в идеологической лаборатории ЦК КПСС. Каждый, кто имеет хотя бы самые элементарные сведения о структуре власти Гитлера, знает, что подобные «директивы», если бы они и существовали, не могли бы исходить от вермахта, а только от правительства и его особых органов и проводиться не через армию, а через специальные формирования (гестапо, СС). Это во-первых, а во-вторых, термин «уничтожить» гитлеровцы никогда не употребляли даже в отношении евреев в их секретной внутриведомственной переписке, предпочитая говорить шифрованным термином – «окончательное решение еврейского вопроса» (Endlosung). В-третьих, почему в одном и том же «документе», более того, в одном и том же предложении не сведены концы с концами: один раз сказано «уничтожить всех горцев», а другой раз – «уничтожить все мужское население»? В-четвертых, почему же это Гитлер решил, находясь под Москвой и еще не дав приказа о наступлении на Кавказ, уничтожить только один чечено-ингушский народ, тогда как на Кавказе имеются десятки других таких же кавказских народов? Может быть, только потому, что как раз чечено-ингушский народ вел в горах на протяжении четверти века перманентную партизанскую войну против Сталина?

После всего сказанного встает вопрос: почему же советская пропаганда сочинила эту грубую, примитивную фальшивку – «директиву» вермахта об «уничтожении» всех чеченцев и ингушей. Мораль фальшивки ясна: знайте, мол, чеченцы и ингуши, Сталин и советская власть вас только депортировали в Сибирь, а вот если бы пришли Гитлер и немецкая власть вместе с Авторхановым, то вы были бы поголовно уничтожены. Такой логике не хватает последовательности. Чтобы быть последовательной, «Советская Россия» должна была бы вложить в уста секретаря Чечено-Ингушского обкома партии лозунг: «Спасибо т. Сталину за спасательную от Гитлера депортацию в тундры Сибири и пески Туркестана чеченцев, ингушей, балкарцев, карачаевцев, калмыков, крымских татар и немцев Поволжья»!

II. «Технология власти» под судом лжедиссидентов

Скоро выяснилось, что газета «Советская Россия» разносит меня за несодеянные «преступления», чтобы заклеймить за действительное – за «Технологию власти».

По неведомым автору путям книга, написанная более пятнадцати лет назад, попала в страну как раз ко времени возникновения Самиздата, через который ее и начали дальше распространять. Пресловутые лжедиссиденты Медведевы сразу объявили книгу антисоветской, а ее автора – гитлеровцем.

Кагебисты включили ее в индекс запрещенных к распространению в СССР зарубежных антисоветских книг. На ряде политических процессов ее прилагали к делам подсудимых как «вещественное доказательство». Но я категорически заявляю, полностью сознавая содеянное мною и полностью зная все советские законы: «Технология власти» не антисоветская книга. Да, она антисталинская, но она советская в смысле защиты ею верховного суверенитета власти Советов против ее узурпаторов из партаппарата. Поэтому те, кто объявляют «Технологию власти» антисоветским произведением, – признают, что сталинская власть и советская власть – одно и то же.

Первый известный мне судебный процесс, на котором судили за распространение «Технологии власти», наряду с сугубо философскими произведениями Бердяева и знаменитым «Новым классом» Милована Джиласа, был Ленинградский процесс над Квачевским, Студенковым и Гендлером в 1968 году. Об этом процессе со слов Гендлера рассказывает Михаил Коряков:

«У меня есть знакомый – Юрий Гендлер, юрист из Ленинграда. В декабре 1968 года его и еще двух таких же, как и он, инакомыслов судили в Ленинградском городском суде. Его обвиняли, в частности, в том, что он устраивал у себя на квартире какие-то «нелегальные сборища», на которых читались и обсуждались будто бы «антисоветские книги». Одной из таких книг была книга Абдурахмана Авторханова «Технология власти». Всего в приговоре по «делу Гендлера» фигурировало 15 книг, в том числе фотокопия авторхановской книги. Эту фотокопию Гендлер получил от приятеля. Как вспоминает Гендлер, взвесив фотокопию книги на ладони, он спросил у приятеля: «На пятерик потянет?» – «Пятерик не пятерик, а трояк весит», – сказал приятель. Так и вышло: 26 декабря 1968 года Гендлер был приговорен к трем годам лишения свободы…» («Новое русское слово», 11 апреля 1976)

Процесс этот вызвал решительный протест передовых представителей советской общественности. Так, Григоренко, Габай, Ким, Якир, Красин, Асанова, Каплан, Кожаринов, Краснов-Левитин, Теле-син подали «Заявление прокурору РСФСР» от 22.1.1969 года. В нем говорилось:

«Можно только поражаться, как мог советский суд дойти до того, чтобы признать философские произведения ученого с мировым именем – Бердяева и видного общественного деятеля Югославии Джиласа или историко-социологические исследования А. Авторханова «Технология власти» антисоветскими. Особенно возмутительна для советского человека такая квалификация в отношении последней из названных книг. Ее автор, случайно вырвавшийся из застенков сталинской госбезопасности, ушел в эмиграцию и там, по материалам съездов КПСС, исследовал условия и способы установления единоличной диктатуры Сталина и причины ужасающего сталинского террора… Труд Авторханова является пока что единственным в этой области. С некоторыми положениями его можно спорить, но пока еще не нашлось никого, кто рискнул бы на это. Настолько этот труд аргументирован и настолько проанализированы приводимые автором факты. Однако суд в Ленинграде оказался столь «квалифицированным» в области всех общественных наук, что даже без специальной экспертизы и, более того, даже не читая представленных обвинением книг, «сразил» труд Абдурахмана Авторханова единственно доступным аргументом – «антисоветчина». Иными словами, суд поставил знак равенства между антисоветчиной и антисталинщиной… Выходит, Сталин и советская власть – одно и то же».

Интерпретация книги коммунистом Григоренко и его единомышленниками, вполне лояльными советскими гражданами, борющимися за соблюдение советских же законов, означала ее легализацию и даже рекомендацию. Это поставило кагебистов перед новой проблемой: как дискредитировать книгу с фактической стороны, объявив ее произведением досужих сплетен и беспочвенных фантазий (как будто практика Сталина еще оставляет место даже для самой разнузданной фантазии). Но делать это нельзя было в печати, ибо, чтобы опровергать книгу, надо было ее цитировать, а каждая цитата говорила бы сама за себя. И по этим, казалось бы, элементарным правилам спора с противником в мозгах идеологов КПСС бессмертно живет Сталин с тех пор, как он в тридцатых годах начал расстреливать историков партии (Волосевич, Невский, Н. Попов, Ванаг, Пионтковский, Дроздов, Лукин, Фридлянд и др.) кроме всего прочего и за то, что они в спорах с Троцким цитировали самого Троцкого. Такой метод критики противника Сталин объявил троцкистской контрабандой антисоветских идей – под благовидным предлогом критики они, советские историки, якобы протаскивали цитаты из Троцкого в советскую печать. Вот этот сталинский закон тотально применяется и сегодняшней партийной печатью – ни в одной критике эмигрантских книг вы никогда не найдете ни одной цитаты, если же вы все-таки какую-то цитату нашли, то будьте уверены, что ее в критикуемой книге нет, ее присочинила сама партийная печать, чтобы легче было расправиться с противником. Приписав вам один раз такую цитату или просто присочинив вымышленные криминальные преступления к вашей биографии, партийная печать в дальнейшем будет выдавать эту свою собственную фальшивку за установленный факт. Поэтому новые «разоблачения» против вас будут начинаться всем нам знакомыми словами: «Известно…», «как известно…», «как известно всем…» То и другое я не раз испытал на себе.

Дискредитацию «Технологии власти» с фактической стороны не в партийной, в самиздатской печати и взяли на себя братья Медведевы, которых А. Солженицын называет «допотопными коммунистами».

Когда я впервые прочел их оскорбительный выпад против моей книги, я просто улыбнулся – «ну, что же, винить их не приходится, во время описываемых мною событий они были детьми, откуда им знать все изощренности гениального мастера криминальных дел».