Шпионка, пришедшая с севера

– С послом она хочет поговорить, вы только на нее посмотрите, – надзирательница захлопнула оконце.

– Я гражданка Советского Союза, у вас нет никаких прав удерживать меня здесь, – продолжала Таня. – Прошу вас, мне необходимо поговорить с послом, это очень важно!

Надзирательница снова распахнула окошко и прошептала заговорщицки:

– А ты что, правда шпионка? Вот это да, я еще ни разу не видела шпионов. Ты ведь русская. Надо же…

– Я вас очень прошу.

Таня запнулась. Ее знаний итальянского не хватало, чтобы выразить все, что кипело у нее в душе. Но то ли эмоции были написаны на ее лице, то ли итальянка оказалась сердобольной, но в итоге тюремщица произнесла:

– Я тебе ничем помочь не могу, телефон у нас только в кабинете директора тюрьмы. Если хочешь, я могу ему доложить, что ты желаешь с ним переговорить. Но учти, это все, что я могу для тебя сделать. И не ори, а то мне за тебя влетит. Мне вообще велели с тобой не разговаривать, сказали, что ты опасная преступница. А ты скольких человек убила?

Таня в изнеможении опустилась на деревянный настил. Что же, разговор с директором тюрьмы лучше, чем ничего. Во всяком случае, она была уверена, что отец уже пытается ее освободить. И ее страна ни за что ее не оставит. Она не шпионка, это же очевидно.

Тюремщица не обманула, минут через двадцать – Таня точно не знала, который час, потому что часы, как и другие предметы, у нее отобрали, – появился начальник тюрьмы. Импозантный, с седой бородкой и ласковыми манерами, он чем-то напоминал добродушного семейного доктора, который всегда готов прийти на помощь. Он был одет в щегольской полосатый костюм, а в галстуке сияла звездочка бриллианта.

– Синьора Полесская, – сказал он по-английски, войдя в камеру, – мне доложили, что вы желаете со мной говорить. Если вы не против, мы побеседуем с вами по-английски, увы, русским я не владею. Я – Батисто Пачелли, директор данного заведения. У вас есть жалобы?

– Господин Пачелли, я не понимаю, почему мне отказывают в праве поговорить по телефону с советским послом.

– О, синьора Полесская не так поняла! – Директор развел пухлые бледные ладони. – У вас есть такое право, как и у любого иностранного гражданина, который волей судеб оказался здесь. Впрочем, ваше желание явно избыточно, господин советский посол позвонил из Рима и сказал, что вылетает к нам, он желает лично опекать вас.

Таня немного успокоилась. Ее не бросили в беде, ей хотят помочь. Но все же ей так хотелось увидеть отца.

– Господин Пачелли, – произнесла она. – Могу ли я поговорить со своим отцом, он – посол в Бертране.

– О да, синьора Полесская, – директор погладил бородку. – Я помню восторженные заметки газет, которые восхищались вашим успехом на приеме у князя Клода-Ноэля. Я знаю, что ваш отец – посол Советского Союза в соседнем крошечном княжестве. К сожалению, я не могу позволить вам переговорить с ним, но обещаю вам, вы можете передать мне все, что считаете нужным, и я лично позвоню господину Полесскому.

– Я вам очень признательна, – сказала Таня. Надо же, начальник тюрьмы оказался вполне приветливым и милым человеком.

– Что вы хотите передать вашему отцу? – спросил синьор Пачелли, и в его глазах загорелись недобрые огоньки. – Прошу вас, Таня, я выполню вашу просьбу.

Татьяна поняла – добрый директор тюрьмы хочет выведать у нее шпионские секреты. Надо же, полагает, что будь она шпионкой, она стала бы звонить своим боссам, находясь за решеткой.

– Я все же полагаю, что у меня есть право сделать один звонок. И я хочу видеть посла как можно быстрее.

Господин Пачелли осклабился и поправил безупречно сидящий галстук.

– Вы можете много чего полагать, синьора Полесская, но от меня зависит все в тюрьме, вы это должны усвоить.

Галантный синьор испарился, перед ней стоял жестокий и циничный человек.

– Я не думаю, что вы задержитесь в моем заведении, я бы и не хотел иметь подобного заключенного. Вы доставляете всем слишком много хлопот. Из-за вас мне пришлось подняться сегодня в три часа ночи. Из-за вас я имел напряженный разговор с министром юстиции и премьер-министром. Американцы насели на меня со всех сторон. Они хотят вашей крови, запомните это, Татьяна.

Затем синьор Пачелли вновь улыбнулся и превратился в любезного старикана.

– Если у вас больше нет пожеланий, то я могу удалиться. И прошу вас соблюдать принятые в моей, запомните, в моей тюрьме правила внутреннего распорядка. Мне велели обращаться с вами корректно, что я и делаю.

Таня вновь осталась одна. Крошечное оконце, около самого потолка, выходило в тюремный двор. Таня уселась на деревянный настил, ей вдруг ужасно захотелось спать. Силы были на исходе. Она в тюрьме, ее обвиняют непонятно в чем, но ей наплевать.

Она проснулась от сильного стука. Около двери стоял поднос с несколькими мисками. По всей видимости, пришло время обеда. Кормили в тюрьме, вверенной заботам синьора Пачелли, не так уж плохо.

Таня поела и вновь попыталась заснуть, но на этот раз сон не шел. Она прислушивалась к шорохам за железной дверью, с улицы доносились отдаленные гудки автомобилей, шелест большого города, веселые крики детей. Надо же, жизнь продолжалась, она остановилась только для нее.

Нет, не остановилась. Она не сдастся, всегда нужно сопротивляться обстоятельствам, какими бы невероятными они ни были. Таня твердо помнила это правило, ведь именно отец учил ее этому. Но почему его нет? Он давно должен быть здесь, вызволить ее.

Затрещал замок, дверь открылась. Тюремщица, бросив на Таню суровый взгляд, произнесла:

– Прошу вас, господин посол.

Вслед за ней в тюремную камеру шагнул невысокий сухопарый мужчина в темно-сером костюме, Олег Степанович Измайлов, хороший знакомый ее отца, посол Советского Союза в Италии. Таня дружила с его дочерью и была когда-то давно, лет в тринадцать, влюблена в его старшего сына, который работал теперь в Канаде.

Олег Степанович дождался, пока надзирательница выйдет прочь, и сказал:

– Добрый день, Танюша, как дела?

Услышав его голос, Таня всхлипнула. Ей внезапно стало обидно и больно на душе.

– Не плачь, не плачь, – сказал Измайлов. – Все хорошо, я тебе обещаю, что все будет хорошо.

Таня подняла на него заплаканные глаза. Что-то в его тоне, слишком бодром и фальшиво-уверенном, ей не нравилось. Олег Степанович по-прежнему стоял у двери.

– Я потребую, чтобы тебе предоставили другую камеру. Причем немедленно.

– Олег Степанович, – Таня вжалась в холодную бетонную стену, – о чем вы говорите? Я хочу знать, когда я смогу покинуть тюрьму. И где мой отец. Он в курсе, вы с ним говорили?

– Конечно же, твой отец в курсе, – сказал Олег Степанович. – Я с ним говорил, Таня, он скоро будет здесь.

Возникла неловкая пауза. Измайлов, переминаясь с ноги на ногу, осматривал тюремную камеру.

– Таня, я думаю, тебе нужно знать, – произнес посол. – То, в чем тебя обвиняют… Это очень серьезное преступление.

– Я ничего не совершала, – твердо сказала Таня. – Олег Степанович, вы ведь меня знаете, знаете моего отца. Я понятия не имею, о чем идет речь, американцы заявляют, будто я занималась шпионажем. Но это просто смешно.

– Конечно же, Танюша, конечно, ты полностью права, – сказал Измайлов. – Поверь, посольство окажет тебе посильную помощь, мы тебя отсюда вытащим. Это подлая провокация.

– Когда, Олег Степанович? – спросила Таня.

Измайлов отвел глаза:

– Очень скоро, поверь мне. Нужно только немного подождать. Эту ночь ты проведешь в тюрьме, а завтра… Я тебе обещаю, что завтра ты снова окажешься на свободе. Самолет доставит тебя в Москву, ты забудешь об этом происшествии, как о страшном сне.

Как же Тане хотелось, чтобы слова Олега Степановича сбылись как можно скорее. Измайлов, произнеся еще несколько утешительных фраз, сказал:

– Таня, мне пора. Всего хорошего.

Покинув тесную тюремную камеру, Измайлов вытер со лба пот. Он не любил врать, в особенности когда приходилось обманывать своих близких, а Таню Полесскую он считал почти дочерью. Но не мог же он сказать девушке, что положение более чем серьезное. Всего несколько часов назад, незадолго до экстренного вылета из Рима в Геную, он имел тяжелый разговор с Москвой. Ему дали понять, что Таня Полесская – жертва и помочь ей нельзя. Он должен успокоить ее, пообещать, что скоро все закончится, и тем самым бросить на произвол судьбы.